Лёд

** На следующее утро приехал Яков с пакетами. Его почему-то не хотели впускать внутрь и Юра долго топтался рядом с охранником, нудно выяснявшим по шипящей рации, пускать этого мужика или все же не пускать. Юра уже готов был сам выйти к так же неловко стоящему с другой стороны стойки Якова, когда охранник дал отмашку. На полпути к комнате Юры им попалась государственная тетка, которая тут же возжелала с Яковом поговорить и тому пришлось уступить ее напору, сгрузив пакеты на Плисецкого и грузно ушагав в сторону второго этажа. Юра ждать особо не хотел, мало ли что там сейчас обсуждать будут, поэтому пакеты кинул на кровать и побежал к уже знакомому кабинету. Внутрь его не пустили, попросили подождать в коридоре, мол, это недолго, сейчас вот договорим и ваш гость снова только в вашем распоряжении, Юрочка. Юра сполз по коридорной стене напротив двери кабинета и ждал почти час, прежде чем обещанное «вот-вот договорим» закончится. Яков вышел обыденно-хмурый, тетка не вышла вообще и Юра помечтал, что Яков выкинул ее из окошка за излишнее усердие по поводу судьбы Плисецкого. Из кабинета зазвонили и женским голосом ответили на звонок. Юра вздохнул и поднялся. — Тут столовая хоть есть? Кофе бы сейчас. — Насчет кофе не знаю, но какао точно было. — Ну веди тогда, показывай. Кофе в столовой обнаружилось, хотя и было подозрительно коричневым и подавалось в стаканах. Яков глотнул и поморщился, Юра не стал комментировать местное меню. — Как же все это не вовремя. — Яков поставил стакан на стол и наконец посмотрел на Юру прямо. Взгляд был уставший, а синяки под глазами еще больше, чем обычно, хотя Яков почти никогда не имел вида лучащегося здоровья. Живой пример тяжести фигурного катания на пенсии, как иногда подшучивал Гошка и сразу же огребал от Милки за такие шутки. — Хотя все плохое всегда не вовремя. Юра водил пальцем по разводам на столе. Хотя бы протирают, и то соль. Это еще мягко сказано — не вовремя. Все только-только начало налаживаться. До Чемпионата оставалось не так много, он уже видел себя во взрослом разряде с золотом, видел, как деда вешает это золото на специально сооруженную для такого случая подставку. Видел, как они окончательно покрывают долг за квартиру. Всё это было так близко. Яков снова потянулся к стакану с коричневой бурдой, забывшись. — Юр. — он поднял голову, но челку с глаз убирать не стал. — Нам нужно обсудить твое ближайшее будущее. — голову снова захотелось опустить. Вряд ли Яков имел ввиду обновленное расписание тренировок. Где-то в глубине коридора тяжело хлопнула входная дверь и сразу стало шумно даже в столовой. Басили несколько голосов, среди них выбивался тонкий вой, почти переходящий в плач и резкие рубленые, но непонятные из-за расстояния фразы. В какофонию добавился охранник и — почти сразу — государственная тетка. Яков вздрогнул, дергая головой в сторону двери. — Ясно, что здесь тебе оставаться нельзя. Слишком нестабильно, да и от Клуба далековато. Домой тебя тоже одного не отпустят, слишком мал по возрасту, нельзя оставаться без присмотра опекунов. — У меня есть опекун. — Да, но пока что придется оформить временное опекунство, непонятно, сколько все это продлится. Еще мне звонил Владимир, просил поговорить с тобой по поводу вашего капитала — Николай доверял ему работу с бумагами, так что все твои призовые в банке на твое имя. Нужно согласие на использование, если ты, конечно, не против. Это по поводу больницы. Юра резко вскинул голову. — Передайте Владимиру, что пусть берет сколько нужно, мне все равно на стоимость. Яков выдержал его взгляд и усмехнулся. — Примерно так я ему и сказал. Нужно будет твое письменное согласие, он подъедет сегодня-завтра, не знаю точно. Пока у тебя есть время подумать. — Подумать о чем? — Не против ли ты того, чтобы я оформил временную опеку. — он пытливо посмотрел на Плисецкого. Юре тут же захотелось сделать что-то глупое и импульсивное, подпрыгнуть на месте или кинуться его обнимать, но он мужественно сдержался и подчеркнуто взросло кивнул. Мало ли что. Яков отставил стакан и поднялся, Юра встал следом. — Там, в пакете, телефон и еще что-то… Ребята передали, я не смотрел, не знаю точно. Лиля тоже добавила. В общем, ты пока отдыхай, разбирайся что да как, присмотрись здесь, я пока не знаю, как долго могут делать документы. С тренировками решим вопрос в ближайшее время, Виктор сказал, что все равно уступит тебе свои часы. — Он еще здесь? — не удержался Юра. Яков глянул на него с высоты своего роста. — Да, решил еще подзадержаться. — А как же Япония, контракт? Яков философски пожал плечами и направился к выходу из столовой. — Да кто ж знает, что у него в голове творится? С Японией как-то уладил, перенес сроки. Ты с ним поговори, я, если честно, не в курсе. На выходе из столовой они столкнулись с небольшой группой грязных ребят. Причем грязных не в хорошем смысле, типа упал на прогулке, а в том смысле, что жил на улице и ночевал с местными бомжами, запах был соответствующий. Юре очень захотелось зажать нос, но один из парней, темноволосый и заросший, из-за щетины выглядевший лет на тридцать, одарил его таким взглядом, что Плисецкий решил не рисковать и просто вжался в стену, пропуская громкую группу вперед. Один из пацанов действительно не затыкался, но голос у него был совсем тонкий, поэтому выглядело так, как будто он беспрерывно ныл. А еще они все были нерусскими, и потому ныл он непонятно, но Юра не знал никакой разницы между казахским, узбекским, татарским и еще кучей других языком, чьи представители стекались в Россию из ближнего зарубежья. Судя по непроницаемым мордам полицейских, они тоже, поэтому стенал парень в основном для своей же компании, из которой более-менее широкими глазами обладал только один, тащившийся позади всех. Парней было всего четверо, но сопровождало из сразу пять полицейских и две государственные тетки, которые шли позади и о чем-то переговаривались, скрестив планшетки с белыми исписанными листами. Одна из них кинула на Юру взгляд и сразу приотстала от группы. Опять поговорить хочет, уныло отметил Плисецкий. Но тетка говорить особо не стала, продиктовала Якову адрес и номер телефона, сказала часы работы, Яков кивал и записывал в заметки телефона. Напоследок она добавила, что такие дела надо решать сразу, пока не повылезали всякие разные неприятные необходимости. Она так и сказала — неприятные необходимости. Юра не особо понял, но Яков кивнул и на это, и тетка тоже ушла в столовую. В щель закрывающейся двери Юра успел заметить, как группу посадили за один стол, но на приличном расстоянии друг от друга и полицаи тут же потребовали вести себя прилично. Заросший узкоглазый парень сидел дальше всех и напоминал нахохлившуюся ворону. Он посмотрел на вошедшую тетку, но Юре показалось, что на него, хотя сквозь щель вряд ли можно было разглядеть что-то снаружи столовой. Прежде чем дверь окончательно захлопнулось кто-то что-то резко крикнул и полицейский у края стола бросился влево, а через секунду металлически зазвенело. Яков посмотрел в сторону двери и задумчиво цокнул языком. Юра подумал, что вряд ли соцопека, говоря «безопасное место», имела ввиду конкретно этот приют. ** В пакетах обнаружилась еда, комиксы, запакованная коробка с телефоном и зарядкой, много сладкого и — за каким-то хреном — мягкая игрушка в виде белого кота. Кот был незнакомый и Юра решил, что это наверняка от Милки, очень в ее духе, может, это даже с одного из ее выступлений — потом на льду всегда оставалась валяться кучи мягких игрушек и другого подарочного барахла. Интересно, куда это все обычно девается? Юра видел, как игрушки убирали со льда, но никогда не интересовался, куда их потом транспортировали. Может, тоже в приюты? К таким вот заросшим чувакам с улицы, как тот, что сидел в столовой с видом серийного убийцы. Кота он отложил, сразу начав с потрошения телефонной коробки. Внутри обнаружился смартфон, не особо дорогой на вид, китайский, но вполне рабочий. Юра тут же выкопал из инструкций зарядку и воткнул ее вместо своей, уже окончательно не подающей никаких признаков жизни мобилы. Остальные пакеты он запихал под кровать и, развернув первый попавшийся шоколадный батончик, лег сверху, забросив ноги на металлическую перекладину. Шоколадка особо жеваться не хотела, слипала зубы. В животе что-то тяжело ворочалось. Снова захотелось закрыть глаза, а открыть уже дома, в тот момент, когда до будильника еще несколько минут и можно поваляться, нюхая запахи еды с кухни, потому что деда уже встал и приготовил завтрак, все равно пока едешь, все растрясется и на тренировке снова почти голодный, но зато не тошнит в метро. Юра перевернулся на бок и вытер глаза. Прощаясь, Яков положил руку ему на плечо и сказал, что все будет хорошо, а потом серьезно посмотрел. Он так часто делал перед важными соревнованиями, но почти никогда в обычной жизни и Юра прочувствовал момент. Он как будто снова не был подающим надежды юниором, а всего лишь Плисецким, пришедшим на отбор к известному олимпийскому тренеру Якову Фельцману. И дедушка сидел на трибунах, а потом улыбался сквозь усы и отворачивался, да что-то в глаз попало, Юрочка, не переживай. И Юра делал вид, что верит. Потому что ну вдруг это несолидно — плакать, когда твоего внука взяли к крутому тренеру, а то засмеет еще какой-нибудь дедушкин Макаров. И вечером они ели шоколадно-клубничный торт, потому что по такому случаю можно, даже нужно, деда. В коридоре снова зашумели — компания шла обратно. Хлопнула тяжелая дверь, потом еще раз. Кто-то пошел обратно, но в этот раз молча. Юра сжался — только бы не к нему, только бы не к нему. Прошли мимо. ** Яков держал связь, как и пообещал. Отзванивался каждый день, рассказывал про бумаги и других государственных теток, но более широкого масштаба, которым вечно чего-то в бесконечной веренице документов не нравилось. На заднем фоне шумел лёд с отдельными выкриками, иногда Юре казалось, что он даже узнает голоса. Сам он никому не звонил и трубку тоже не брал. С незнакомых номеров было небезопасно — Яков так сказал, Юра не стал допытываться, почему. Яков предложил и симку поменять, но Юра отказался — он сохранял этот номер последние 5 лет, он знал его наизусть, так же, как и дедушкин. Менять не хотелось. Яков настаивать не стал. Иногда к их разговору присоединялась Лилия, спрашивала, как там Юра, как условия, обещала, что как только — так сразу возобновятся занятия. Юра, забывшись, кивал, а потом повторял голосом. В пакетах, привезенных Яковом, обнаружились и чешки, и тренировочное — пакет с чистым он хранил в студии, менял каждое занятие. Тут постирать вроде бы было можно, но Юре не хотелось узнавать подробнее. Он делал зарядку и растяжку в чем спал. Прошло несколько дней, к нему так никого и не заселили, но и из комнаты выгонять не собирались. По крайней мере, пока что. Еще выяснилось, что в коридоре, где было его временное пристанище, кроме него либо никто не жил, либо жили сраные невидимки, потому что сам Юра видел других интернатовцев исключительно в столовой. Они пялились на него, он пялился на еду и быстро сваливал обратно в тишину коридора. Повариха сказала, что в этом крыле столовая, несколько комнат для только что приехавших, проходная и администрация, поэтому очень тихо почти постоянно. Невидимки казались более интересной версией соседей. Тетки наведывались часто, иногда вдвоем, выяснилось, что у каждой была своя специализация. Юра остерегался оставаться наедине с психологом, а когда все же оставался, занавешивался волосами и монотонно угукал на все вопросы. Не хотелось быть раскисшим и слабым, как получилось в самый первый раз. Не хотелось, чтобы к нему лезли. Психологиня попыток не бросала, Юра сопротивлялся. Тетка, пообещавшая разобраться со школой, действительно с ней разобралась — через два дня они туда вместе съездили, и Юра долго сидел в приемной. В прошлый раз он тут был, когда они с дедой пришли договариваться насчет индивидуального графика. Тогда тренировки пошли уже серьезные, с наметками на будущее, Юра засыпал над домашкой и деда его пожалел. Если бы все было, как надо, сейчас они бы договаривались снова — на этот раз на еще более упрощенный вариант, как Яков тогда предложил. Юра вжал голову в плечи и покачал ногами, шваркающими по полу. Секретарши не было, осуждающе смотреть было некому. На обратном пути Юра мельком увидел свой класс. Он, конечно, был уже почти не его — на занятиях они пересекались раза 3 в неделю, иногда 4, да и вообще Юра планировал вскоре с ними окончательно попрощаться. Но условия должны были быть совсем другими. У доски мялся Ваня — футболист, но не настолько, чтобы перейти на индивидуалку, как Юра. Над Ваней коршуном написала Наталия Владимировна, их математичка. Юру никто не заметил. В машине, пока прогревался двигатель, соцтетка предложил заехать к Юре домой, если ему нужно было что-то взять. Юра посидел, подумал. Вещей хватало. Стиралку он наверняка рано или поздно обнаружит, кеды каким-то чудом тоже высохли — хотя батарея все еще была холодной, а по коридору Юра рассекал в тигриных шлепанцах. Он не знал, опечатывают ли квартиру после таких вот ситуаций или нет, но был уверен, что полы полицейские после себя не мыли. Они же госсработники — помогают и на том спасибо, не зря же постоянно все эти конфликты с фельдшерами и бабками — не надел бахилы, когда приехал на вызов, уууу, мудила какой. Юра представил, что на полицейских бы тоже катали жалобы, если бы они не надевали бахилы на вызове. Хотя кому катать-то? Наркопритону? Бухарикам? Укуренным ублюдкам с ножами? В животе заворочалось. — Так что? — спросила соцтетка, выруливая с парковки. Юра проводил школу взглядом. — Будем к тебе заезжать? — Не, не надо. — Ну, как знаешь. Юра сложил руки поверх ветровки и пожмякал немного отходившую застежку на рукаве. Деда все собирался пришить покрепче, пока не отвалилась окончательно. — Мы можем заехать в больницу?