Лёд

На остановке была целая толпа и Юра, прикинув размеры маршруток, пропустил несколько штук. Когда, наконец, удалось влезть в салон, телефон прощально пикнул и отключился. Хотелось грязно ругаться, но Юра сдержался, передал за проезд, и через две остановки даже смог сесть у окна. Еще через остановку почувствовал на себе взгляд, а, обернувшись, вдруг узнал того парня из метро. Это точно был он, и он точно пялился на Юру. Плисецкому стало очень некомфортно, захотелось, чтобы дедушка встретил его прямо на остановке, чтобы вот этот вот видел, что он не один по дворам пойдет. Но дедушка, конечно же, его на остановке не встретил. Юра сразу же перебежал на другую сторону дороги и только потом проверил – на остановке вышел только он сам и еще какая-то старушка. Выдохнув, он пошел к дому. Внутри начинало нарастать волнение, которое он старался гнать от себя в метро и в маршрутке – дедушка никогда не задерживался так долго. Юра хотел надеяться, что все хорошо, что они просто разминулись, что на Богатырском кто-то в кого-то въехал, а деда позвали свидетелем и тот не смог отказаться, он же полицейский, а полицейские бывшими не бывают. Мысли скакали в голове как бешеные, и Юра шел все быстрее и быстрее. Ему захотелось побежать, он уже чуть нагнулся для старта, как вдруг сзади дернули за рюкзак. Юра, не успев сгруппироваться от неожиданности, упал, больно ударившись копчиком. В рассеянном свете тусклого фонаря над ним прорисовалось лицо молодого опустившегося алкоголика, без особых следов ума на лице. Юра тихо зашипел – до дома буквально оставалось два двора. ** Его грубо подняли за шкирку, как он иногда поднимал Потю, если она пакостила. Юра задрыгался, попытался наугад лягнуться, заорал. Рот тут же словно запечатали огромной ладонью, которую Юра сразу же укусил. Сзади зашипели, но ладонь не убрали, крепко пережали поперек груди, почти у шеи, так сильно, что сразу стало тяжело дышать. Юра снова дрыгнулся, и его куда-то потащили. Пикнула дверь парадной. Это было плохо, очень плохо. Дедушка рассказывал, что на улице всегда есть шанс – кто-то выглянет в окно, загулявшийся собачник, бабуля решила пройтись до круглосуточной аптеки. С улицы уходить нельзя. Юра задергался еще сильнее, замычал в ладонь, запинался. Перехватили с другой стороны, еще одна пара рук, сосредоточенное сопение. У-уу-у, сука, не вышел же за мной, наверное, попросил чуть позже остановиться, чтобы не испугать. Блять, блять, блять. А деда уже точно получил сообщение, дома ждет, новостей, которых я ему пообещал рассказать и про блины обязательно спросит. Из глаз брызнули слёзы, Юра попытался ударить кого-нибудь хотя бы головой. Шею тут же зафиксировали, руки прижали к бокам, его самого – к стене, наверняка грязной и вонючей, какие еще бывают стены в питерских парадных на краю города. Юра запищал, он и сам не понял, почему, но кричать не получалось, мычание было слишком тихим, а вот запищать вышло. Как Потя, когда еще мелкой совсем была и ее в комнату не пускали, а она под дверью просилась. Зашумел лифт. Над ухом заматерились, быстро его подняли и так же быстро, придерживая, подняли на этаж. Юра укусил ладонь еще раз и в этот раз повезло – от неожиданности или еще от чего, но рот на секунду освободили. Он тут же заорал, так громко, как только мог, плевать, вызовите полицию, уже есть 11 часов, пусть соседки попадутся истеричными, пусть это будет бабка, обожающая подсматривать в глазок, хоть кто-нибудь, ну же, давайте. Юра набрал дыхания для второго залпа и тут ему врезали под дых. Он захлебнулся воздухом, за спиной скрипнула дверь, он зацепился ногами за проем, их тут же грубо содрали и втолкнули внутрь. Дверь захлопнулась.