****
Выйдя из душа, первым, что я слышу: крики, доносящиеся из коридора. Первые мысли — пустить на самотёк и не забивать свою больную голову ненужными проблемами, но желание быть в курсе любых столкновений в этом доме бьют сильнее, заставляя меня с мокрыми волосами и в одном чёрном халате выйти в коридор, широко распахнув свою дверь. — Я не знал! — вскрикивает Денвер, тут же переводя взгляд на меня. Он прижат к стене, прямо около своей комнаты, дуло пистолета холодит кожу на его лбу, а тело дрожит под нависающим над ним Берлином. — Вы коридор со стрельбищем перепутали? — голос стальной, такой, как обычно бывает в компании всех остальных, за исключением одного в этом доме. — Берлин, отпусти его. Мужчина смотрит на меня долго и слегка недоумённо, не понимая причин моей снисходительности к этом засранцу. Подсыпал виагру, вызвав содержанием убийственную аллергию, а я прошу Берлина его отпустить? Да. Я не привыкла быть под чьей-то защитой, не привыкла, что кому-то до меня есть дело, поэтому и сейчас действую, словно по сценарию, встречаясь с упёртостью Берлина. — Рига, зайди в комнату. — цедит сквозь зубы мужчина, крепче прижимая пистолет к голове Денвера. — Рига, прости меня … я … я не знал, что так получится … — Не указывай мне, Берлин. — говорю ему прямо в глаза, не желая мириться с его приказами. — Отпусти этого идиота. Он не знал, что у меня аллергия. — Вот, я же говорю, что не знал. — Денвер напугано тараторил, без доли сомнения действительно боясь Берлина. — Что виагру ей подсыпаешь, ты тоже не знал?! — рявкает брюнет, в глазах которого горит огонь ярости и злобы. Впервые я вижу его таким, обозлённым, пугающим своей непоколебимостью. Сознанию трудно принять, что делает он это из-за меня. Наказывает, защищает. Я отчётливо помню, что случилось с теми людьми, кто так искренне пытался меня уберечь. Холод пробегает по телу, мыслей миллион. Я шагаю вперёд почти бездумно, по дороге отгоняя воспоминания. Голоса мужчин отдают в голове эхом, извинения Денвера, злость Берлина. — Хватит. — говорю я, отводя дуло пистолета от Денвера на себя. Берлин тут же разжимает напряжённые ладони, опуская пистолет, глядя на меня взглядом леденящим душу. И видит бог, я бы испугалась, не зная сколько теплоты ко мне кроется за этим. — Можешь идти, Денвер. — парень в ответ кивает, напоследок ещё несколько раз извиняясь, и скрывается за углом коридора, ведущего на первый этаж. — С чего вдруг такая гуманность? — голос его всё еще прорезает нервозность. — Решил пристрелить члена команды? — вскидываю бровь я. — Думаешь, Москва или Профессор тебе бы спасибо за это сказали? — Я был вчера рядом и видел, как ты задыхалась. — глаза его вновь вспыхивают опасностью. — И всё из-за этого кретина, который не может удержать своего дружка в штанах. Поверь, его жизнь для меня ничто, по сравнению с твоей. Не знаю, сколько я молчу, пытаясь совладать с услышанным. В голове целый рой из мыслей, его голоса и слов, застывших в сознании. Груз вновь возвращается на сердце, держа его словно под прессом. — Увидимся за завтраком. — опустив сметённый взгляд, делаю шаг в сторону, дабы обойти Берлина в этом узковатом коридоре, но касание его ладони на моей талии заставляет обернуться, подняв недоумённый взгляд. — Что-то ещё? — хрипло протягиваю я. Словесного ответа не следует, но вместо этого следует тактильный. Властный, собственнический, заставляющий вздрогнуть, и чуть было не взвизгнуть, как последняя школьница. Его губы накрыли мои, совсем трепетно и мягко, что шло во всякий разрез с его горящим чёрным взглядом, который был способен прожечь даже моё «металлическое» сердце. Я не отвечаю, лишь бездейственно позволяю ему целовать себя, мысленно пытаясь унять дрожащее от эмоций сердце. Щёки горят, безвольно болтающиеся руки наконец поднимаются и мягко касаются груди Берлина, медленно отстраняя. Наши губы касаются в последний раз, слишком вязко, слишком трепетно, отчего в голове звучит звон. — Не делай так больше … — шёпотом произношу я, со страхом оборачиваясь по сторонам. — Не хочу, чтобы нас увидели. — Плевать мне, если увидят. — А мне — нет. — голос становится колючим, я выдёргиваю кисть, которую мужчина сжимал, не давая мне уйти. Недолгое молчание, а затем вопрос, приводящий меня в полноценный ступор. — Ты жалеешь? Жалеешь о том, что сделала вчера? — порывисто отвечает Берлин, разгоняя в своих глазах пожар. Сердце щемит, на душе становится паршиво, от услышанного. На меня словно вылили ведро ледяной воды, потушив все возникшие в душе эмоции от поцелуя. — Хочешь правду услышать? — делаю больно в ответ, позволяя его фантазии и моему стальному тону придать нужное настроение. — Доброе утро! — как чёрт из табакерки, из-за угла появилась Найроби, застав нас с Берлином врасплох. Я сделала резкий шаг в сторону, возвращая между нами доступное для «коллег» расстояние. — Рига, ты как? Профессор рассказал нам … что у вас случилось … — Жива. — буркнула я, и не глядя ни на кого из присутствующих, направилась в свою комнату, которую мне столь быстро пришлось покинуть в прошлый раз.****
Захлопнув за собой дверь комнаты, я оказалась в тихом и пустом коридоре, откуда утренняя жизнь медленно перекочевала на первый этаж дома. Я намеревалась спуститься к остальным, когда вдруг вспомнила об одном незакрытом вопросе, который, последние два дня так и не покидал моей головы. Развернувшись в противоположную от лестницы сторону, я подошла к старой, менее потрёпанной из всех наших двери, надеясь застать своего «коллегу». Я хорошо выучила график каждого из живущих здесь, и почти не сомневалась, что обычно завтракавший раньше остальных Москва, сейчас находился в своей комнате. Тихонько постучалась, натренированным слухом пытаясь уловить малейшую вибрацию. — Входите. — хрипло прикрикнул Москва. — Можно? — спросила я, кротко заглядывая в комнату из чуть приоткрытой двери. — Конечно. — добродушно улыбнулся мужчина, снимая очки и откладывая книгу на небольшой деревянный столик, стоящий в его спальни прямо возле кресла. Москва улыбался, но напряжение с моим появлением в его глазах скрыть было нельзя. — Рига … Профессор рассказал, что натворил мой сынок-болван … Я хотел … — Извиняться не надо. — чересчур резко прервала мужчину я. — Не ты виноват в этом. Так что расслабься. — на несколько секунд повисла неловкая тишина, Москва словно ждал продолжения, не сводя с меня удрученного опытом взгляда. — Я здесь вообще-то по-другому вопросу … Тот ингалятор, что этой ночью спас мне жизнь … я знаю, что он твой. — И? — выслушав меня и ни на мгновение не подав ни эмоции, сейчас лишь выгнул бровь, словно не понимая, к чему я клоню. — Послушай, Москва, я неплохо знакома с медициной. А чтобы понять, для чего нужен ингалятор и образование не нужно. — пройдя вглубь комнаты, я присела на самый край ещё одного пошарпанного кресла, устремив весь свой проницательный взгляд на мужчину. — Что у тебя? Бронхиальная астма? Антракоз? — Первое. — спустя долгую паузу, ответил мужчина, капитулируя, опустив взгляд к полу. — Оттуда, где я был, никто не возвращается полностью здоровым. — При правильном лечение можно жить без обострений, ты в курсе? — Врачи на мне крест поставили уже давно. — шёпотом ответил Москва, вновь поднимая уставшие глаза ко мне. — Вручили этот ингалятор … чтоб его, выписали таблетки от приступов и отправили домой. Кому хочется лечить старика? … — Ну не преувеличивай. — хмыкнула я. — До старика тебе ещё далеко … А вот насчёт приступов … у тебя панические атаки случаются? — Случаются. — согласно кивнул мужчина, пытаясь распознать мои скрытые эмоции. — И Профессор об этом ничего не знает, верно? — Ты сама понимаешь, что случится, если он узнает. — И в какой-то степени будет прав. — киваю я, складываю руки в замок на коленях. — Замкнутое пространство. Стресс. Твоя астма. Москва, это всё не шутки. Если тебе станет плохо, а я не смогу помочь, нам придётся отдать тебя медикам снаружи. А за пределами монетного двора всех нас ждёт тюрьма, а кого-то … что и похуже. — понимаю, что взболтнула лишнего, начиная надеяться на то, что Москва не обратил внимания на явный акцент в моём голосе. Москва тушуется, прекрасно понимая, что я права. Но его предельная убеждённость в собственной правоте не даёт мужчине покоя. Он хмурится, опустив глаза к полу, пытаясь подобрать для меня правильные слова. И ведь сделать это не так просто, учитывая мою прямоту. — Никто из нас не попал сюда случайно. — начинает Москва, тихим, но уверенным голосом. — Мы согласились, пришли сюда добровольно, преследуя каждый свои цели. — смотрит в одну точку, борясь с паузами в голосе. — Я очень много упустил в воспитании Денвера. Я виноват в том, кем стал мой сын. И сейчас, у меня есть возможность всё исправить. Профессор подарил мне такой шанс. И я сделаю всё, чтобы его не упустить. — Рискнув жизнями других? — вопросом застаю врасплох. — От тебя зависит пятьдесят процентов нашего успеха, Москва. — А ты бы не рискнула? — вопросом на вопрос, но справедливо. Я сама поставила его в такое положение. — Твой ответ более чем понятен, Москва. — наспех ответила я, резко поднимаясь с места. — Профессор не узнает. — держась за ручку двери, обернувшись, добавила я. — Я дам тебе некоторые препараты, порядок приёма тоже распишу. Будешь принимать их оставшиеся месяцы до ограбления. — Спасибо. — донеслось мне уже в спину, когда я поспешила выйти, вновь пойдя на сделку с совестью. Рефлекторно оборачиваюсь, как только захлопываю за собой дверь комнаты. Позади, со стороны лестницы, тихими шагами идёт Берлин, выдавая своё присутствие лишь тёмным силуэтом не до конца растворившимся в не менее тёмном коридоре. Замечая меня, переводит сметённый взгляд с пола, не долго думая, окликая. — Рига … — я лишь поворачиваюсь к мужчине спиной, никак не реагируя на виноватые нотки в его голосе. — Рига стой … — я слышу, как он ускоряет шаг, пытаясь догнать меня, но сбыться этому уже не суждено. Я скрываюсь за дверью собственной комнаты, проворачивая в ней старый замок.