#6Drabbles

Несуществование стало настолько привычным, что он перестал представлять, что однажды оно закончится. Он сам называл его так, потому что от него прежнего не осталось почти ничего, кроме мыслей. Сперва он облекал их в образы, но скоро от образов остались лишь бледные силуэты, рассыпавшиеся на слова, а потом и слова растворились в супе абстрактных невербальных понятий. А потом и они утратили своё значение. Он не был полностью отрезан от внешнего мира, хотя и не понимал, каким образом продолжал воспринимать его. Слышать музыку и голоса, говорившие на незнакомых языках. Чувствовать давление чьих-то ног и тел, соприкасаться с их запахами. Особенно яркими ощущения были, когда кто-то проливал жидкость, и тогда сперва была прохлада испарявшейся влаги, а потом — долгое жжение от разрастающейся в ткани плесени. Но это почти не беспокоило его — ничто из этого не могло сравниться с той болью, которую он успел пережить, когда ещё существовал. Ничто — даже ужас и скука самого несуществования. Потом была Яс. Короткой вспышкой она ненадолго пробудила в нём жизнь, несколько раз неосторожно бросив вслух свои желания. Он не знал её языка, но магия слов сплелась с той всё ещё непонятной ему самому энергией, которая продолжала быть частью его с тех пор как таинственный незнакомец приподнёс ему свой жестокий свадебный дар. И эта энергия готова была подчиняться чьей угодно воле, кроме его собственной. Он был и оставался лишь сосудом даже теперь, когда почти перестал существовать. Желания Яс быстро закончились, и после них наступила тишина. Больше не было музыки и голосов, лишь плесень и пыль продолжали наполнять то, что от него осталось. Он принял и смирился с несуществованием, и со временем — он не знал насколько долгим — почти перестал размышлять, почти позабыл о тех бесконечно далёких днях, когда был живым, полным чувств и стремлений, и мог следовать лишь своей воле. Когда у него были ноги и руки, глаза и голос. — Как бы я хотела хоть с кем-то поговорить… — печальный женский голос пронёсся через пустоту словно эхо взрыва сверхновой, цепляя то, что давно замерло и умерло в холодной темноте угасающего разума, и пробуждая ото сна магию, даже сейчас ожидавшую приказов. Волокна ткани, частицы металла и краски, плесень и пыль — всё рассыпалось на субатомные частицы, чтобы пересобраться вновь в нечто иное. Он успел лишь вскользь вспомнить, каким он был, когда ещё способен был говорить, а магия довершила остальное. Несуществование смыло волной информации, тут же начавшей поступать через вновь появившиеся органы чувств. Свет и цвет, разнообразие звуков, слишком тихих, чтобы донестись до него раньше своими слабыми вибрациями, прикосновение одежды к коже, боль в коленях и жгучий зуд на запястьях, тяжесть собственного тела, вжимающая его в холодный каменный пол. Давление в лёгких вынудило снова дышать. Несколько раз медленно моргнув, он вспомнил, как двигаться, и неуклюже приподнялся на руках. Перед ним стояла молодая девушка неизвестной гуманоидной расы, одетая в грубые одежды, не мигая глядя на него с приоткрытым ртом. — Так это ты… хотела поговорить? — спросил он хриплым шёпотом и закашлялся, сплёвывая тёмные клочья смешанной со слизью пыли и плесени. — Ты! Откуда взялся? Кто такой? Тебе нельзя здесь быть! — воскликнула она, угрожающе наставив на него палец. — Я… — он обвёл взглядом стены и пол: огромная кладовая, в которой господа сваливали устаревшие предметы роскоши, холодная и сырая, почти не видевшая солнечного света; старая мебель, подушки, свёрнутые в рулоны ковры. Он посмотрел на свою ладонь. Голубая кожа, такая же, как он помнил. Золотой браслет, крепко обнимающий запястье и змеившиеся из-под него следы старых ожогов. Образы прошлого — того, которое было до несуществования — вновь пробуждались в нём один за другим, напоминая обо всём том, что когда-то имело для него значение, из абстрактных невербальных конструкций вновь собираясь в нечёткие, но яркие картины. Забытым ощущением в ожившем сознании начали распускаться чувства, и он улыбнулся, сам ещё не зная чему. И следом за этой улыбкой из глаз скатились несколько капель. — Кажется, я был ковром. — Ого, — протянула девушка, и в голосе её не слышалось и капли веры. — А сейчас ты кто? — Я не уверен, — честно ответил он. Информации было так много. Слишком много, чтобы быстро привыкнуть к ней после несуществования. Даже собственное имя терялось в памяти, пусть и было произносимо сотнями голосов. Очевидно, прошло слишком много времени — гораздо больше, чем он мог объять своим разумом. — Но я точно с радостью поговорю с тобой, — он приподнялся и встал на колени, поклонившись новой госпоже со всем подобающим почтением. — И исполню любое твое желание.