Доверие

За окном пели птички (точнее, каркали вороны), и вообще была зима. А я ногу подвернула. Оказалось — Хеталия не сон! Я и вправду в доме у России. Чёрт, всё плохо. Как я это поняла? Да легко. Я навернулась с лестницы. Повезло ещё, почти спустилась. В момент, когда мою ногу пронзила неожиданная боль, я поняла что это реальность. Ведь все знают, что во снах не бывает боли. И теперь я сижу в гостиной, аки королевишна. С подвёрнутой ногой. Ещё мне стыдно. Когда на грохот прибежал Россия, в его глазах читалось: «Господи, что я привёл в свой дом. Что за неуклюжая клуша». И ведь не поспоришь. Я просто прекрасна. В плохом смысле. Исчезла куда-то посреди дня в своём мире, грохнулась сюда, Иван со своим водителем поссорился из-за меня, я живу нахлебником в чужом доме, да ещё и ногу подвернула. Но вот всё уже хорошо, я сижу на кухне и пью крепкий чай. Россия ушёл куда-то. «Сейчас холодно. Если я испеку пирог, Ивану наверняка будет приятно» Чертыхаясь и путаясь в ингредиентах, я с горем пополам начала печь пирог. Минут двадцать я читала книгу в гостиной. Раздался звонок в дверь. «Кого это принесло на ночь глядя?» — со злостью подумала я, поднимаясь с насиженного места. Мне было так тепло и уютно, что хотелось прожить здесь хоть всю жизнь. Я заглянула в глазок и отшатнулась. Эта реальность не перестаёт меня удивлять. За дверью стоял П… Калининград. Я проигнорировала ещё один звонок и пошла обратно. Но наглый Пруссия не успокаивался. Я встала около двери. — Кто там? — тоненько спросила я. Уж очень перенервничала. Я ничего не понимала, была растеряна — не каждый день узнаёшь, что и вправду попала в Хеталию! — Брагинский, открывай! Великий пришёл. Похоже, голос из-за двери его вообще не волнует. Ну ладно. Я, неуклюжий Жень-пельмень, открыла дверь. — Здравствуйте, — тихонечко сказала я. Почему на собрании я повела себя как царица, а сейчас пугаюсь? Я думала, это сон. Оказалось — реальность… — А где Россия? — вместо приветствия спросил Байльшмидт. — Его сейчас нет. Ушёл по делам, — чётко сказала я (что странно, ведь обычно я не могу и предложения сказать без путаницы в буквах и проглатывания звуков), — Но вы проходите. Подождёте его в доме. Я повернулась, чтобы провести гостя в гостиную, но тот оказался быстрее меня. Вскоре он стоял около входа на кухню, а я оторопело стояла, ибо чуть в это белобрысое чудо не врезалась. — А ты, собственно, кто? И что делаешь в доме у Брагинского? — с подозрением спросил он. — А я… Я его временная соседка. — И что же такого случилось, что у России появилась соседка? — Я с потолка упала. Всё, дай пройти. Пока я тут за главного. Ты гость, гостя нужно проводить в гостиную. Но он не сдвинулся с места ни на сантиметр. — Знаешь, а ты очень похожа на мою первую жену, — как-то отстранённо произнёс он. Мне стало не по себе, — Первую… И последнюю… (кто понял отсылочку, тот молодец!) Наконец нам удалось сесть в кресла. — Итак, говоришь, с потолка упала… И я подробно описала ему своё эпическое появление в конференц-зале прямо посреди собрания. — Послушай… А тут ничего не горит? — нервно спросил Гилберт, принюхиваясь. — Чёрт. Пирог. Не сговариваясь, мы кинулись в сторону кухни. Как это бывает в мультиках, застряли в дверном проёме. Мне повезло. Пожара не случилось. Но испортился пирог, и мне пришлось битый час отмывать духовку. Пруссия сидел, пил чай и ржал надо мной. А мне вот было совсем не смешно. Я и вправду бесполезная, неуклюжая клуша. Итог: около десяти вечера я поставила печься ещё один пирог, хотя кое-кто меня активно отговаривал. В полночь пришёл Иван. Судя по запаху, не пил. Хотя мог, из дома ушёл грустный. На вопли увещевания Пруссии не обратил внимания. Когда тот что-то снова сказал, его отпихнули с такой силой, что тот улетел в стену. — Ладно, понял. Завидую человеку. Оптимизм зашкаливает. Как и самоуверенность. И самолюбие. С Байльшмидтом мы распрощались уже друзьями. Как говорится, и горе и в радости. Я тихо поднялась по лестнице. Из комнаты России ничего слышно не было. Я аккуратно проскользнула в свою комнату и нырнула под одеяло. Тут же меня сморил сон.