No one knows what it's like To be the bad man To be the sad man Behind blue eyes No one knows what it's like To be hated To be fated To telling only lies. But my dreams Но мои мечты They aren't as empty Не так пусты, As my conscience seems to be I have hours, only lonely My love is vengeance That's never free.
С приходом сумерек Йен в последний раз за день поднялся на верх башни, чтобы включить фонарь. Микки отправился вместе с ним, молча наблюдая за его работой. После их разговора на берегу брюнет будто язык проглотил. Он едва поддерживал беседу, не начиная её и не отпуская шуток, полностью погрузившись в свои смурные мысли. Смотритель даже прокрутил несколько раз в голове их диалог, приходя к выводу, что никто из них не сказал ничего отталкивающего. Значит, эта перемена настроения была связана с чем-то, не имеющим к нему лично отношения. Что было вполне логично, учитывая, что они знакомы без малого сутки, а поводов грустить у брюнета за всю жизнь могла накопиться уйма. Он видел через стекло, как юноша стоял на балконе, терзаемый своими думами. Не желая показаться навязчивым, Йен осторожно высунулся в приоткрытую дверь наружу, чтобы сообщить, что он собирается спускаться вниз. Тот лениво поинтересовался наличием табака, который остался внизу и кивнув, продолжил стоять в одиночестве. Йен успел растопить буржуйки в двух спальных комнатах по соседству, застелить постель на небольшой койке в гостевой, принести туда дров, переносную масляную лампу, корыто воды и высохшие брюки, а так же убрать оставшийся хлам на кухне, заварить чай и приготовить скромный ужин в виде запечённой картошки, прежде чем продрогший брюнет тоже спустился вниз. Он выглядел так, будто был в замешательстве или испытывал смущение. По всей видимости, он считал, что стесняет смотрителя своим присутствием. Сев на стул, что был ближе к огню, Мик принял горячий напиток, но отказался от предложения принести с погреба вяленой рыбы. — Не переводи на меня свои запасы, маячник. — Откуда в пирате вдруг такая скромность? — Неизвестно, сколько нам здесь торчать вдвоём. Вряд ли ты рассчитывал проводить осень с кем-то ещё. К тому же, лишённый шанса попасть на большой берег. — Рыбы в море всегда хватает, Микки. — И как ты собираешься ловить её без лодки с этих скалистых берегов? Разломив вилкой картошку, он вдруг предложил: — У тебя есть древесина? Можем построить новую. Йен рассеянно уставился в свою тарелку, приходя к выводу, что Микки не нравилось быть запертым на маленьком острове вдали от общества, вдвоём с таким чудилой как он. Что именно его коробило - сама безвыходная ситуация или его компания, смотритель спрашивать не стал. Но с разговорами за трапезой, на всякий случай, не лез. Пока тот сам не поинтересовался: — И давно ты общался с людьми? — Где-то с месяц никого не видел - с тех пор, как один рыбак сюда заплывал. Наверное, он выглядел каким-то жалким отшельником в глазах другого молодого человека. Мало кому захочется вести такой образ жизни. Но когда Йен сюда прибыл, ему казалось, что он нашёл своё призвание. — Как ты тут развлекаешься? — Здесь много занятий... И есть большая библиотека. Хочешь принесу тебе книгу? Тот смерил его насмешливым взглядом. — Ага, давай, она с картинками? - скептически бросил Микки. — Прости, ты не умеешь читать? Хочешь... научу? - Йен тут же прикусил изнутри щёку из-за своего предложения. Брюнет всё с тем же выражением изогнул бровь: — Серьёзно? Лекарь. Учитель. Кто ты ещё, Галлагер? Качая головой, он допил свой чай и сказал: — Спасибо, но я всегда обходился без этой дряни. — Ну, может тебе пригодилось бы в новой жизни? - не очень уверенно высказал он свою мысль. — Я любое послание могу тебе схематично зарисовать. Эта небрежно брошенная фраза незамедлительно вызвала в Галлагере вспышку безудержного интереса. — В самом деле? - он даже не пытался скрывать своё любопытство, - Никуда не уходи, - велел он, внезапно вскочив из-за стола. — Что? - Микки опешившим взглядом проводил его до лестницы. Йен горел желанием принести письменные принадлежности до того, как тот успеет высказать свои возражения. И он действительно сбегал до вахтенной комнаты и обратно только для того, чтобы притащить бумагу, чернила, ручку и огрызок грифельного карандаша, случайно попавшегося ему под руку. Он выложил всё это добро на стол перед недоумевающим брюнетом, который поднял свои ошалелые глаза с предметов на запыхавшегося, раскрасневшегося юношу, что протирал взмокший лоб, убирая с него прилипшую рыжую прядку. — Спринтер чёртов! Мои каракули не стоят таких пробежек. Йен плюхнулся на стул и попытался отдышаться. Не растрачивая воздух на разговоры, он взмахнул пальцами, призывая Микки к действиям. Из всей кучи тот выцепил именно жалкие останки карандаша. — Чего ты от меня ждёшь, дурень? - с усмешкой, порадовавшей смотрителя, спросил он. — Расскажи что-нибудь? Микки закатил глаза и, подержав кончик грифеля между зубами, склонился к разложенному желтоватому листу. Быстрыми штрихами он изобразил волны, добавил к ним пены и брызг, и поместил в центр силуэт лодки, а справа - башню маяка, двумя смелыми линиями создавая луч света. Йен заворожённо наблюдал за размашистыми движениями его кисти, обратив внимание на то, какие у него небольшие руки. Как и весь он сам - прыткий и юркий, хоть и крепкий. Пока он их рассматривал, те успели нарисовать нечто с рыбьим хвостом, длинными вьющимися волосами и мужским телом, коему Мик уделил больше внимания в деталях, нежели остальному - видимо, чтобы сразу было ясно, что эта русалка не женского пола. Йен беззлобно обозвал его остолопом и рассмеялся. А брюнет сунул в рот существа самокрутку, а под мышку - курицу, после чего отбросил грифельный огрызок на стол, небрежно подпихнул лист поближе к Йену и откинулся на спинку стула, заводя за голову сцепленные руки и похрустывая костяшками. Рыжий развернул к себе художество, расплываясь в улыбке, которую не смог бы сдержать, даже если бы намеревался. Вышло неимоверно быстро, предельно схематично и при этом легко узнаваемо. — Галлагер, ты сияешь как костёр на празднике урожая! Наверняка, так и было, но он ни черта не мог с собой поделать. Тем более, что в голосе Микки вновь зазвучали весёлые нотки. — Креветка ты пильчатая! Я же тебе не баснословную роскошь преподнёс. Йен схватил рисунок и, продолжая сиять как полнейший кретин, посмотрел на глумившегося над ним брюнета, восклицая: — На кой чёрт мне роскошь, когда у меня есть такой шедевр? Тот прислонил лоб к своей раскрытой ладони и покачал головой. — Ты такой невозможный придурок, - высказался он с некой теплотой в голосе, но потом неожиданно добавил, - Семью тебе надо завести, если ты радуешься таким глупостям, а не здесь задницу просиживать. Наплодишь детишек и радости получишь полные штаны. И не такое тебе намалюют. Йен мгновенно сник, что не укрылось от взора собеседника, заставляя того нахмуриться. — Прости, не моё это дело, - пониженным тоном сказал он, потирая пальцем бровь. В повисшем молчании маячник подбирал слова, чтобы что-то ответить, но Микки нарушил его первым, возвращая тему разговора в предыдущее русло. Сделав вид, будто не говорил лишнего, пират рассказал небольшую подробность о своей прошлой жизни, видимо, желая полностью разрушить созданную им же самим неловкость, за что Йен был ему благодарен, отвлекаясь и вновь проникаясь любопытством. — Это очень примитивное художество, мужик. Подходит лишь для увеселения команды на корабле. Знаешь, сколько я этим олухам разной эротической пошлятины накарябал? Правда ни один из них так не радовался, как ты... — Ух-ты, - выдохнул он. Его воображение непрошено начало рисовать в уме эти картинки. Взгляд сам собой упал на вычурные мускулы русала и курчавые волоски на животе, теперь понимая, откуда взялась такая детальность. У Микки рука была набита рисовать голые тела. Хотя, рыжий не был уверен, что хотел бы увидеть его творения для моряков... — Что, тебе тоже запечатлеть несколько сюжетиков, которые будут скрашивать здесь твоё одиночество? - игриво двигая бровями поинтересовался Мик. — Что? Нет! - слишком поспешно выпалил Йен, но быстро нашёлся, цитируя ранее сказанное самим брюнетом, - Спасибо, но я всегда обходился без этой дряни. Микки на это лишь усмехнулся и принялся сворачивать самокрутку. Галлагер сразу понял, что его гость курит чаще, чем он сам, и если что-то из его запасов иссякнет преждевременно, то это будет табак. Тут ему пришла в голову мысль: — А татуировки ты сам себе накалывал? — Я сам делал трафареты. А колол мой брат. — То есть, ты не был корабельным кольщиком? Микки поморщился: — Рыбьи потроха! Нет. Пришлось бы слишком много касаться других людей. Ладонь Йена, что лежала на столе, предусмотрительно сжалась в кулак. Он как раз собирался схватить брюнета за пятерню, чтобы рассмотреть набитые там рисунки, но вовремя остановил себя. — Ладно, мужик. Трюм набили*, где в этой дыре гальюн? Когда они разбрелись по комнатам, несмотря на усталость, что была даже приятной после насыщенного дня, Йен долго лежал в постели без сна, уставившись в потолок, и прислушивался к шуму за стеной. Он явственно видел перед внутренним взором, как Микки скидывает с себя потную одежду прямо на пол, как неряшливо плещет водой в лицо, возможно, ополаскивая ещё какие-то части тела, как он почёсывается, зевает и валится на кровать, мгновенно засыпая на животе, свесив одну руку. При наличии соседа каменная перегородка казалась Йену слишком тонкой. Из-за столь близкого присутствия привлекательного брюнета, он ощутил тяжесть внизу живота, от которой пошли волны жара по всему телу, собираясь в одном месте. Сдавшись, юноша сжал широкой ладонью свою возбудившуюся плоть, преисполненный постыдными чувствами. Он не мог знать, что его гость в самом деле мгновенно заснул крепким сном, возможно, впервые в своей сознательной жизни не тревожась при этом о своей безопасности, что наутро покажется ему поразительным, иррациональным и опрометчивым.ভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভ
К тому времени, как Микки вывалился из комнаты, Йен был уже несколько часов на ногах. Ранний подъём не стал для него чем-то диковинным, когда он прибыл на маяк, так как юноша был привыкшим вставать ни свет, ни заря. На сковороде шкворчала яишница, а аромат свежесваренного в турке кофе распространялся по всей кухне. Заспанный брюнет выглядел до невозможности мило, несмотря на хмуро опущенные брови и припухшие веки. Спутанные смоляные волосы и след от подушки через всю левую щёку хотелось разгладить. Его вид был чертовски прекрасным зрелищем, осветившим смотрителю утро ярче рассветных лучей солнца на башне. Йен не смог сдержать уголки рта от лёгкой улыбки. Микки подал свой охрипший голос только после того, как сделал большой глоток напитка, выразив своё недоумение бодростью рыжего и поинтересовавшись наличием сахара. Они провели вместе несколько дней, рассказывая о себе, при этом не углубляясь в подробности и не касаясь щекотливых тем, безустанно подшучивая друг над другом, словно старые приятели. И этот их грубый мужицкий юмор пришёлся обоим по нраву. В вечерних партиях за нардами Йен постоянно проигрывал то Микки, то сну, когда они засиживались допоздна. Брюнет удовлетворял просьбы смотрителя рассказать что-нибудь ещё посредством того, что Галлагер называл талантом, а он сам не иначе как маранием бумаги. Ничего личного в этих рисунках не было - просто морские байки. Возможно, придуманные на ходу, или наоборот, давно избитые в узких кругах. Сквозь скрытность пирата порой проступала щемящая тоска. А за напускной бравадой чувствовалась ранимая натура. Йен не знал - это он такой внимательный, или Микки расслабился настолько, что завеса приоткрылась. Но он определённо точно был уверен, что не надумывал себе ничего. Он чётко видел, что этот дерзкий брюнет - не просто отброс общества, который даже море выплюнуло, а некто гораздо больший. Этого юношу определяло не клеймо морского разбойника, а всё то безграничное, что скрывалось за ним. Маячник был несказанно рад, что судьба подкинула ему в компанию именно этого человека. Но не меньше он был и напуган чувствами, его одолевавшими. Хотя, почти смирился с ними и фактом того, что убежать от своей собственной натуры он так и не смог. Это совместное время наиболее близко подходило к пресловутому понятию "счастье", какое только могло быть в его жизни, при этом зашедшее намного дальше, чем он когда-либо ожидал. На пятое утро Йен смерил рану Микки профессиональным взглядом и пришёл к выводу, что пора снимать швы. Пока он рылся в аптечке, Мик беспокойно ёрзал на стуле. А когда, вооружившись пинцетом, он склонился над брюнетом, тот слегка отпрянул - видимо, интуитивно. — Можешь не дёргаться? - спросил смотритель пирата строгим, но мягким тоном, которым обычно разговаривают с непоседливыми детьми. Брови Микки тут же взметнулись вверх, собирая вздымающимися волнами кожу на лбу. — Бровями тоже не шевели, - велел он, вздохнув. Схватившись за сиденье под своей задницей, брюнет с горем пополам принял статичное положение. Только голубые глаза бегали, не зная на чём остановиться, но тотчас закрылись, стоило длинным пальцам коснуться его головы. Йен запустил правую пятерню в тёмные волосы, сдвигая их назад и слегка надавливая, чтобы добиться удобного положения головы. Рот Микки при этом слегка приоткрылся, и он задышал сквозь зубы - Галлагер видел, как часто вздымается его грудная клетка. Он сам застыл, наблюдая, как парень, словно справившись с чем-то внутри себя, коротко облизнул губы, сглотнул и выровнял дыхание. Всё это длилось несколько секунд, но бросило Йена в жар, заставив его сердце бешено колотиться о рёбра. Убедив себя не задумываться, отчего так взволновался другой юноша, и призвав всё своё хладнокровие, он, наконец-то, приступил к делу, начав вытягивать шёлковую нить. От его физического вмешательства пират даже не вздрогнул, чем ещё больше озадачил рыжеволосого своей первоначальной реакцией на его приближение. — Симпатичный шрамик, - вынес он вердикт, когда закончил. Микки вопросительно промычал, не размыкая век. — Можешь идти, - усмехнулся Йен, переводя дух только после того, как отвернулся к своим инструментам.ভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভ
С проплывающего вдалеке корабля не было никаких посланий, и смотритель отправился по кругу в противоположную сторону, устремляя объектив бинокля на большую землю. Слишком сосредоточившись на обозревании окрестностей, Йен не услышал, как его гость переместился за ним следом, пока тот не заговорил: — Кого-то ждёшь? Рыжий подпрыгнул от неожиданности, чуть не выронив оптический прибор из своих неуклюжих рук. — Да, братьев. Или посыльного. Если честно, волнуюсь после того шторма, как там семья. У старшего должен скоро родиться второй ребёнок, а младший - рыбак, и мог бы навестить... рассказать, что деревня не пострадала... Он говорил, погрузившись в свои беспокойные мысли, не замечая, как волна тревоги пробежала по лицу брюнета. — Деревня стоит прямо на берегу? — Нет, чуть в отдалении. Но знаешь, всё равно тревожно. Задумчиво волохая языком во рту, Микки кивнул. А к окончанию дня с головой увяз в мрачном тумане своих мыслей. Покончив с вечерними обязанностями, Йен вышел на балкон и подошёл к нему, передавая только что прикуренную папиросу. Ему не пришлось формулировать роящиеся в голове вопросы, потому что Микки выложил свои вместе с выдыхаемым из лёгких дымом. — Сюда вообще часто кто-нибудь наведывается? Неожиданно могут? Немного сбитый с толку, Йен промямлил: — Не то чтобы прям неожиданно, но... Однако его тотчас перебили, видимо, нуждаясь больше в монологе, нежели в диалоге: — Я наивно предположил, что смогу начать жизнь заново. Но кто же мне это позволит? Микки крепче вцепился в поручень. — Что ты имеешь ввиду? Он попытался взять назад самокрутку, но брюнет в запале не заметил его движения, судорожно затягиваясь сам. — Не строй из себя увальня, Галлагер. На меня одного взгляда достаточно, чтобы понять, кто я есть. Остальное дополняют татуировки. Проклятые семейные традиции - на самом видном месте накалывать всю свою сущность. Чтобы сразу видели, с кем связались. Йен фыркнул на это заявление. — Я сомневаюсь, что вся твоя сущность сводится к рисуночкам на коже..., - возразил он, как ему казалось, вполне резонно. Но Микки мгновенно вспылил, переходя на повышенный тон, зато впервые за этот разговор, он посмотрел на собеседника. — Да ни черта ты не понимаешь, оболтус ты сухопутный! Этот проклятый осьминог сразу всем сообщает, что я - сын Бешеного Терри. А врагов у этой паскуды всюду хватает. Никто и разбираться не станет, в чём именно состоят мои собственные грехи, пытаясь через меня добраться до этого ублюдка. — Ты можешь... носить перчатки и не закатывать рукава, - его совет звучал до невозможности глупо, но ведь это в самом деле был хоть какой-то вариант. — Если я пришвартуюсь в какой-нибудь деревушке, то когда-нибудь всё равно засвечусь, а слухи разлетаются быстро. И лучше пусть меня найдут враги отца, чем он сам, Кракен его раздери... Отчасти Йену было знакомо такое положение, хоть он никогда и не был настолько загнан в угол со всех сторон, но хорошо знал это чувство полнейшей растерянности. Он говорил с как можно более спокойными интонациями, безуспешно призванными утихомирить разгорячившегося парня. — Ты потерял ориентиры. Тебе просто нужно время, чтобы понять, что и как делать дальше. И что ты вообще хотел бы делать. Тот держал окурок двумя пальцами, жадно вытягивая из него последние затяжки. — Да где взять это время? Первый встречный сдаст меня с потрохами блюстителям закона. Те же самые твои братья, если увидят здесь. И нечего даже будет их винить. Щелчком пальцев он запустил в полёт хабарик, яркой искрой прочертивший воздух. Напомнив Йену о том, как он высмотрел его шлюпку во мгле несколько ночей назад. — За братьев не волнуйся, - твёрдо заверил Йен, ловя его взгляд, дабы подкрепить своё обещание невербальным контактом, - А здесь ты можешь прятаться, сколько потребуется. Взмахнув руками, Микки резко развернулся к нему, ругаясь на чём свет стоит: — Тысяча тупых акул! Галлагер! На кой чёрт тебе это, а?! Мигающий фонарь маяка вспышками высвечивал его лицо, контрастным светом выделяя искажённые эмоциями черты. — Собираешься покрывать преступника? И жить в компании с ним вдали от людей? Серьёзно? Как ты дожил до своих лет вообще?! — Я всегда доверял своему чутью, - серьёзно сообщил он, выдерживая пронзающий насквозь взгляд. Микки запустил пятерню в копну своих спутанных волос, а из его уст вырвался нервный смешок. — А твоё чутье не подсказывает тебе, что я запросто могу перерезать тебе глотку во сне? Йен безапелляционно помотал головой, не сводя глаз с брюнета, который терзал зубами свои несчастные губы. — Нет, оно говорит мне, что ты намного лучше, чем сам о себе думаешь. Брови Микки подлетели к линии волос и его шрам спрятался в создавшихся на лбу складках. — Да что ты несёшь?! - он протяжно издал раздражённый рычащий звук, не найдя даже подходящего ругательства, чтобы выразить всю степень своего негодования. Беспорядочно покрутившись на месте, отчего он походил на загнанного в ловушку ощетинившегося зверя, Микки решительным шагом направился в противоположную от рыжего сторону, но тот ловко поймал его за предплечье, ощутив крепость напрягшихся мышц под пальцами. — Мик! - требовательно позвав его, он выдохнул воздух через раздувшиеся ноздри. Вздрогнув, тот замер и обернулся. И ему показалось, что брюнета остановил скорее звук его имени, нежели сила руки. Йен успел раскрыть рот, но не успел произнести ни слова, потому что Микки заговорил первым, и его вопрос звучал хоть и тихо, но очень чётко. — Тебе приходилось стрелять в живого человека? — Я был на фронте. Я убивал людей. — Невиновных? — А в чём виноваты простые солдаты враждебной нашему царю страны? Взгляды обоих юношей были крайне сосредоточены друг на друге, внимательно изучая лицо напротив. Все мимические мышцы застыли в напряжении. Губы Йена поджались, а скулы Микки подёргивались. — Тебя призвали - и ты пошёл. Никто тебя не спрашивал, хочешь ты этого или нет. — А тебя спрашивали? — Не делай вид, что знаешь меня! - рявкнул Микки, и его голос сорвался на высокие ноты. Только, когда он выдернул свою руку из его хватки, Йен понял, что всё это время не отпускал брюнета. — Ты, видно, здесь совсем умом тронулся от одиночества. Вот и рад любой компании. Только тебе не повезло. Прости, что море выкинуло именно меня. Губы юноши были уже до красноты истерзаны его же зубами, а Йену захотелось надавать ему по щам, чтобы выбить всю дурь из башки, но он сдержался, хотя его голос перешёл на крик. — Едрёна вошь! Ты всегда такой драматичный?! — А ты всегда такой наивный?! Йен подался вперёд и объяснил предельно доходчиво, цедя каждое слово: — Если бы я хотел жить среди людей, я жил бы среди людей. Я не в ссылке, эта работа - мой осознанный выбор. А ты... Но упрямый собеседник вновь перебил его: — А я - всего лишь проклятый преступник, которого ты спас на свою голову, и с которым ты теперь здесь застрял! Микки сделал шаг назад и уткнулся в стену. А Йен, рывком сократив расстояние между ними, упёрся ладонями в эту стену с двух сторон от черноволосой головы. Брюнет выпрямился как натянутая струна и свирепо посмотрел на него снизу вверх. — А я вижу прожившего чужую паршивую жизнь парня с доброй душой, большим сердцем и дерьмовым чувством юмора, - голубые глаза изумлённо расширились, разгоняя собравшиеся в них тучи, но всполохи молний продолжали отсвечивать в его взгляде, где бушевало море противоречивых эмоций. — И даже если ты сейчас заедешь мне лбом в нос, то всё равно не переубедишь меня в обратном, - эту фразу Йен выдохнул Микки прямо в лицо, не заметив, как приблизился настолько вплотную. Его ассиметричная челюсть вызывающе выпирала на брюнета, чьи кулаки сжались до побелевших костяшек. Обоих в этот момент одолевали слишком интенсивные чувства, с которыми они боялись не справиться. Но Микки сумел первым выйти из оцепенения, положив ладонь на широкую грудь напирающего на него верзилы. — Полегче, рыжий. Чё ты как на морского ежа сел голой жопой? - прохрипел он в чужой подбородок. И добавил чуть бодрее, отстранив его от себя на расстояние вытянутой руки: — В этой дыре есть что-нибудь, покрепче кофе? ________________________________________________________________________ *Набить трюм - поесть.