Льёт ли ливнем июль или вьюжит февраль, Ищет пристань свою твой усталый корабль. В море долгих ожиданий, не спуская парусов, Ищет он, меж островов, берег своих мечтаний. Если песня моя до тебя долетит, Ты увидишь маяк на своём пути. Тотчас в крылья превратятся голубые паруса И взметнувшись в небеса, к берегам родным помчатся.
Микки Милкович всю свою жизнь прожил в страхе. Поэтому превосходно знал это чувство. Можно сказать, они были с ним приятелями, почти роднёй. Он и помыслить не мог, что чего-то о нём ещё не знает. Но как оказалось, боязнь перед отцом никогда не пробиралась в настолько глубокие дебри его души, в которые проник ужас от осознания того, что он никогда больше не увидит Йена. Это всепоглощающее чувство пронизывало всё его естество насквозь. И Мик ощущал такое отчаяние при мыслях об этом рыжем парне, что у него не просто руки опускались, но и ноги подгибались, сердце замирало, а сам он падал навзничь безвольной бренной оболочкой. В буквальном смысле. Он уже несколько часов лежал почти неподвижно, периодически лишь поднимая руку, чтобы залить порцию дурманящей жидкости в глотку или вдохнуть полные лёгкие крепкого яда. Рыжий заботливо сунул ему с собой свёрток, в котором оказались пресловутые перчатки и портсигар, под завязку набитый туго скрученными папиросами. Их запас успел иссякнуть уже больше, чем наполовину. Никотин осел тяжестью за грудиной и першением в горле, которое Микки орошал дрянным ромом из закромов трактира, где парень остановился на ночлег. Проснулся он в холодном поту от кошмарного сна, который преследовал его с того самого борделя, только на этот раз отец прострелил рыжеволосую голову... Вот поэтому он и начал пить с семи утра. Трактирщик Кевин Болл, хоть и был недоволен тем, что новый постоялец опять разбудил его, причитая об этом всё то время, что отпускал ему бутылку, однако Микки ещё при заселении понял, когда они постучались в уже запертые двери далеко за полночь, что этот бугай - немного глуповатый, но добродушный малый. А Галлагеров тот вообще встретил как родных, и несмотря на поздний час предложил им пропустить по стаканчику, с искренним интересом начав расспрашивать о Йене. Микки слышал лишь вступление всей этой болтовни уже с лестницы, по которой устало поднимался наверх. За весь день брюнет так и не покинул комнату, вылезая из постели только, чтобы отлить. В какой-то момент он обнаружил себя на полу в обнимку со своим залатанным бушлатом, который насквозь пропах маяком. Микки не смог бы точно описать этот запах, но ни за что и ни с чем его не спутал бы. Судя по всему, он вырубился на какое-то время. Его колотил озноб, голова гудела, а желудок ныл с голодухи. Через мутное стекло небольшого окошка просачивался холодный лунный свет. Дрова в очаге догорели ещё ночью и больше нечего было подкидывать. А снизу доносился грохот посуды да гомон голосов вперемешку с грубым смехом. Чертовски не хотелось спускаться к людям, но организм требовал его накормить, и это требование уже невозможно было игнорировать. К тому же, надо было заплатить ещё за одну ночь, получив новую охапку дров. Странно, что к нему ещё не ломились в дверь, требуя оплаты за давно начавшиеся вторые сутки. И, возможно, Микки следовало ещё выпить, невзирая на то, что его замутило от одной только мысли об этом. Юноша вывалился в коридор и только после того как потёр опухшие глаза понял, что забыл о грёбаных перчатках. Внезапно разозлившись, неясно на что именно, он всё-таки вернулся за ними. И не пожалел, что сделал это. Такого столпотворения в таверне, расположенной на отшибе рыбацкой деревушки вдали от главных транспортных узлов, брюнет лицезреть не ожидал. В воздухе стоял дым коромыслом, перемешанный с тяжёлым духом алкогольных выхлопов, подгоревшего масла, сырой рыбы и пота оравы мужиков. От привычной молодому пирату обстановки на корабле это отличалось лишь тем, что пол не шатало. Микки протиснулся к бару и, навалившись на стойку локтями, подозвал Кевина. Тот встретил его словно старого приятеля, фамильярно похлопав по плечу. И, проигнорировав его хмурое выражение лица, приветливо обратился: — О, парень, ты вышел в люди! Голоден небось? Растерявшись от столь радушного приёма, он кивнул. Это Галлагеры что-то наплели этому добряку про него, или он со всеми такой? Трактирщик обратился к чернокожей женщине, что обслуживала столы, и она удалилась в подсобку, откуда доносился запах еды. Присесть было некуда, и Мик в ожидании просто опрокинул свою тяжёлую голову на ладони. Через мгновение он подскочил от толчка в локоть, обнаруживая перед собой стакан, наполненный неопознанной жидкостью. — Хорошее средство. Быстро в себя приведёт, - подмигнув, сказал Кев. Микки недоумённо вытаращился на него, а потом с большим сомнением стал рассматривать предложенную ему зеленоватую водицу. Осторожно поведя носом, он почувствовал травяной запах без каких-либо алкогольных примесей. — Не дрейфь, не отрава, - усмехнулся мужик и переключил своё внимание на другого постояльца, что требовал пинту эля. — А жаль, - пробурчал парень себе под нос. Не то чтобы он доверял незнакомцам, но ему уже настолько было плевать на всё, что он рискнул выпить залпом содержимое стакана до самого дна, какая бы адская смесь там ни была намешана. Ничего более мерзкого Милкович в жизни не пробовал, аж глаза заслезились! — Что это за ядрёная параша? - откашлявшись, с трудом выдавил он из себя, - Гореть тебе синем пламенем, алхимик чёртов! Нисколько не обидевшись, трактирщик ещё шире заулыбался и продолжил разливать напитки. — Это по рецепту моей матери, - вдруг раздался женский голос с другой стороны. Микки повернулся на звук и увидел ту барышню, что ходила за его похлёбкой, с тарелкой в руках. Поставив блюдо на стойку, она добавила: — Спасибо потом скажешь, крепыш. Слева освободился стул, и он забрался на него, принимаясь за трапезу. К очередному его удивлению, эта женщина, которую парень ошибочно принял за служанку, смачно поцеловала хозяина забегаловки, прежде чем удалиться в зал с полными руками чарок. Бугай проводил свою зазнобу таким любящим взглядом, что даже его пиратское чёрствое сердце дрогнуло. Микки наблюдал, как та гордо дефилирует между столами, поражаясь своему ошибочному первому впечатлению - эта особа выглядела как госпожа, а не прислуга. Его физическое состояние в самом деле стало улучшаться. Только Микки не понимал, стоит ли этому радоваться. Сдохнуть было бы куда проще. Или снова залиться ромом по самые уши. В прояснившемся сознании вновь заплясали шальные мысли. Парень со стыдом вспомнил о своем прощальном подарке, оставленном Йену под подушкой. Чёрт его дернул намалевать всё это непотребство. Пребывая в отчаянном положении, ему было необходимо выплеснуть свои желания хоть каким-то образом. И понимая, что терять всё равно нечего, в порыве безрассудства он решил поделиться результатом своих фантазий непосредственно с объектом вожделения. Заодно перекрывая себе обратный путь на маяк и не оставляя возможности задержаться там подольше - до тех пор, пока здравый смысл не проиграет его ненормальной тяге. Он уже сотню раз успел пожалеть о своём импульсивном поступке. А потом рыжий с ним так горячо попрощался, буквально, сука, обнюхивая и долго не желая отпускать, шепча ему в самое ухо что-то несусветное, отчего Микки готов был на месте раствориться в сгустившемся тумане. Брюнет никогда прежде не сталкивался ни с чем подобным. Ни с той бурей чувств, которая одолевала его самого. Ни с таким тёплым и искренним к себе отношением, которое проявил к нему Галлагер. Поэтому он не мог понять, где заканчиваются элементарные дружелюбие и гостеприимство, до сего момента бывшие ему незнакомыми, и начинается нечто большее? Что-то сакральное, тайное и запретное. Из своих раздумий он был вырван появлением Кева, которому приспичило убрать пустую тару со стойки. Разморенное состояние сподвигло Микки завести с приветливым хозяином трактира беседу: — Что за аншлаг? Кто-то умер или женился? Или здесь всегда так людно? — Этому есть несколько причин. Но ты ни одну не угадал, - весело ответил тот. Своим безразличным видом Милкович чётко дал понять, что играть в угадайку не намерен и вообще, это была всего лишь невесть откуда взявшаяся вежливость, поэтому можно ни хрена и не разъяснять. Но Болл, протирая стаканы, счёл своим долгом разговор поддержать: — У Липа родился второй ребёнок - вон, они там, за дальним столиком семьями отмечают это дело. Микки проследил направление кивка собеседника и увидел братьев Галлагеров в компании с хохочущей шатенкой и толпой похожих друг на друга белобрысых мужиков. — Тут же алкашня местная во главе с Фрэнком привалила - вдруг обломится выпивка на халяву в честь такого события? Нездорового вида тощий мужик, надравшийся в хламину, что-то громко доказывал бородатому возле сортиров. — А ещё, в наш скромный порт забрёл корабль. Так что даже комнаты наверху все под завязку забиты. Последнюю информацию Микки пропустил мимо ушей и не стал вглядываться в компанию гоняющих бильярдные шары моряков. А зря. Он размышлял, стоит ли ему выпить пинту тёмного прежде чем, наконец, покинуть это душное и шумное место, как вдруг сбоку раздался поражённый возглас, от которого внутри всё похолодело. — Милкович?! Сглотнув, Микки медленно повернул голову и увидел сальное лицо Босоногого Тони - одного из членов отцовской банды. Подобравшись, младший сын главаря морских разбойников мгновенно спрыгнул со стула, готовый к драке. — Э, парень, полегче, - сказал ему старый пират, поднимая вверх ладони с узловатыми пальцами, - Я был на твоей стороне. Эта была пустая, ничего незначащая фраза. На пиратском корабле каждого интересовала сохранность лишь собственной шкуры. Парень со злостью сплюнул под ноги, но кулаки опустил, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Но старшего мужчину последнее, казалось, вообще не заботило, потому что он продолжил ещё громче орать вместо того, чтобы перейти на пониженные тона или вовсе заткнуться. — Сукин ты сын! Я был уверен, что твои кости акулы обглодали! Вот ты живчик, якорь тебе в задницу, а! Микки не врубался, чему этот хмельной кретин так сильно радуется, и вообще не хотел его слушать, но ему пришлось остаться, чтобы выяснить, какого чёрта тот забыл в этой глуши и где остальные упыри с их корабля. Тони уже подзывал Кева: — Эй, здоровяк, плесни-ка нам по пинте! Поглядывая на Микки, трактирщик приступил к выполнению заказа, с которым они вскоре отошли к бильярдному столу. Из всех собравшихся здесь заправских подонков парень знал только двоих. Терри нигде не было видно, что выглядело крайне подозрительно, но вместе с тем и обнадёживающе. Босоногий перекинул свою лапу через плечо брюнета, отчего тот недовольно заскрипел зубами, и представил его незнакомцам, как "грозу семи морей, которого им как раз и не хватало". Милкович скинул чужую руку и резко попросил объяснить, что, чёрт возьми, он тут вообще несёт? Они отошли в сторону, подальше от чужих ушей. — Где ты вообще пропадал целую неделю, Милки? Каждая морская крыса на корабле, кто был хоть немного старше или выше Микки, считали, что имеют полное право называть его таким непочтительным образом. Не счесть, сколько раз парень сбивал костяшки, пересчитывая зубы товарищам по команде, пока не свыкся с опостылевшим прозвищем. — Не твоё собачье дело, - огрызнулся он и отпил из своей кружки. — Да ладно тебе ершиться. Мы все в одной лодке. — В той лодке я был один, - буркнул Мик и тотчас перешёл к главному, - Как ты ушёл от Терри? — О... так ты не знаешь? - мужик ухмыльнулся, блеснув в оскале золотыми коронками. — Подавись ты уже моллюском! О чём я должен знать? - раздражённо прошипел Микки, теребя зубами свои губы. Окинув его снисходительным взглядом, Босоногий кратко пересказал события после того шторма. — Мы потерпели крушение. Потеряли ценный груз. Была облава. Многих арестовали. И твоего отца в том числе, - тут он дико заржал, - Представляешь, да? Поймали ублюдка! Микки опешил. Только в самых смелых своих мечтах он представлял мир, где Терри Милкович гниёт за решёткой. Этой подлой барракуде всегда удавалось ускользнуть от правосудия. — Не брешешь? - приблизившись к говорившему, неверяще процедил он сквозь зубы. Тони снова заржал как ненормальный, обдавая его своим зловонным дыханием. — Да Терри бы мне язык вырвал, вздумай я о таком шутить! Клянусь всеми своими золотыми коронками, я своими глазами видел, как его схватили. Провалиться мне на этом месте, парень, но Бешеный Терри закончит свои дни в темнице или на виселице. Настала очередь Микки смеяться. Он выжил, а отец сел. Его жертвоприношение морскому дьяволу было напрасным, папочка явно потерпел фиаско. Неужто справедливость существует? Не давая парню возможности полностью осмыслить грандиозность этого события, бывалый пират закинул свою удочку. — Мы с Джеком тут и там собрали народ, раздобыли корабль... Собираемся начать своё дело и нам нужны толковые парни вроде тебя, а не эти матросы-молокососы. Брюнет фыркнул и с вызовом спросил, взмахивая бровью словно клинком. — С чего ты взял, что мне это интересно? Тони вновь оскалился. — А много ли у тебя вариантов, Милки? - это прозвучало не как вопрос, а как аргумент. Он продолжил покровительственным тоном, махнув головой в сторону заполненного людьми зала: — Глянь, как на тебя смотрит вся эта шпана деревенская? Среди них тебе никогда не затеряться. Ни за что за своего не примут. Да и что ты здесь будешь делать? Свинюшек разводить? Твоё место в море. Там ты сможешь вершить воистину великие дела. Микки послушно обвёл глазами помещение, где каждый был занят своим делом, и наткнулся на старшего Галлагера, что прожигал его презрительным взглядом. Кучерявый что-то сказал единственной девушке в компании, сидящей рядом с ним, и та с озабоченным видом тоже посмотрела в его сторону. Этот момент лишь добавил горечи, которая подступила к его горлу вместе с речью Тони. Тот всегда был говорливым подлецом и умел вливать любое дерьмо в уши сладким потоком. — В общем, мы решили поначалу не палиться в крупных портах, вот и зашкерились в этом, Кракеном забытом месте. Но завтра уже отчаливаем. Так что если ты с нами, приходи в гавань на рассвете. Корабль узнаешь, он там один среди всех этих рыбацких судёнышек. Развалюха, конечно, но... Микки торопливо закивал и, одним махом осушив кружку, всунул опустевшую тару в руки Босоногого и поспешил покинуть трактир. Хлопнувшая за спиной дверь мгновенно приглушила стоящий внутри шум. Ночная прохлада и глоток свежего воздуха немного остудили его пыл. Он запрокинул голову и перед его взором раскинулся испещрённый яркими звёздами чёрный небосвод. Нестерпимо хотелось заорать во всю глотку, но он проглотил рвущийся крик, затыкая себе рот самокруткой, и решительными шагами двинулся подальше от эпицентра народного веселья. Стоявшую в деревне тишину нарушали лишь отдельные редкие звуки. Плач проснувшегося младенца. Поступь копыт припозднившегося всадника. Кукареканье попутавшего время суток петуха. Голоса вышедшей на крыльцо пары людей. Блеяние овцы на скотном дворе. Чей-то тяжёлый вздох. Микки прогулялся по маленьким улочкам, пытаясь прочувствовать местный быт. В редких домах окошки ещё светились изнутри тусклым тёплым светом, но в основном их проёмы были уже тёмными. Он старался понять, чем живут простые люди здесь обитающие. И пытался представить, как бы сложилась его собственная жизнь, останься он с матерью и сестрой. Он чувствовал бы себя на своем месте? Или рвался бы покорять мир в желании, что часто свойственно непоседливым мальчишкам? Каким бы он вырос человеком? Было ли где-то место, которое Микки смог бы назвать домом? На корабле? В глухой деревне? В большом городе? Или для таких как он не существует такого понятия? А только вечные скитания по злачным уголкам земли? Стал ли он свободным теперь, когда Терри посадили? Почему он этого не чувствует? Ведь он окончательно избавился от его гнёта. А ощущения такие, будто его вырвавшаяся на волю птичка угодила прямиком в клетку. Но где-то же должен быть гребаный ключ от замка. Может, по своим собственным карманам и поискать? Он всегда мечтал сбежать с корабля. Только так и не решился это сделать. Но больше всего на свете он хотел остаться на маяке. И сбежал оттуда при первой же возможности. Вот проклятый парадокс. Микки горько усмехнулся. Он никогда не делал чего-то себе во благо, а если и пытался, то ничем хорошим это никогда не заканчивалось. Он думал, что уезжает от Йена, чтобы уберечь его от себя. Но, может быть, Микки просто струсил? И не берёг ничего, кроме привычного ему жизненного уклада. С этими мыслями он завершил круг по окрестностям и вернулся обратно к своему временному пристанищу. Парень прошёл мимо главного входа, собираясь войти внутрь через заднюю дверь и подняться наверх по дальней лестнице, но увидел за углом два сигаретных огонька, плавающих в темноте. Не желая становиться невольным слушателем чужого разговора, он попятился назад, но тут до него донёсся обрывок фразы, заставляя застыть на месте и целиком обратиться в слух. — То есть ты тоже считаешь, что наши догадки, почему он сбежал на маяк, оправданы? — Вне всяких грёбаных сомнений! Ты бы видела, как он смотрел на этого парня. Первый голос был женский, а второй - мальчишеский и знакомый ему. — Едриться колотиться... Одним ругательством девушка выразила уйму непередаваемых осмысленными словами чувств. Он услышал в её эмоциональном возгласе отголосок вины с сожалением о чём-то, немало боли вкупе с безысходностью, а так же облегчение, смешанное с любовью и беспокойством. Сердце Микки забилось так сильно, заглушая все внешние звуки, что он был уверен - этот шум сейчас выдаст его присутствие. Брюнет развернулся и ломанулся внутрь через парадные двери, устремляясь вверх по ступенькам. В голове словно фонари вспыхивали, высвечивая отдельные моменты прошедшей недели. Микки себя очень старательно обманывал, не позволяя замечать очевидное. Йен неоднократно нарушал его личные границы, при этом заходя далеко за проявление просто хороших манер. Удалившись на достаточно безопасное расстояние от соблазнов и оставшись один на один со своими мыслями, где не давило постоянное присутствие рядом привлекательного парня, заставляя Микки прятаться за бронёй даже от самого себя, он вдруг понял, что с самого начала чувствовал, что Йен такой же как он. И что их влечение взаимно. Но поверить в такое счастливое совпадение было дьявольски трудно, почти невозможно. Да и чем он вообще внезапно мог заслужить такой щедрый подарок судьбы? Так или иначе, но на рассвете Микки был в порту.ভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভ
Нырнуть в ледяную воду и поплыть следом за удаляющейся лодкой Йену помешал отнюдь не здравый смысл. А то, что его тело буквально сковало оцепенением. Как в страшном сне: всё внутри него кричало, а изо рта не вырывалось ни звука, и тело не слушалось. К тому времени, как он смог пошевелиться, лодка исчезла в тумане и даже всплеска от гребли уже не было слышно. Только шум волн, разбивающихся о скалистый берег. Одиночество тотчас захлестнуло его. С ним не осталось никого, кроме бескрайнего моря вокруг острова, яркого полумесяца над головой да маяка, возвышающегося позади. Парень поёжился. Он спиной ощущал эту каменную громадину и впервые ему казалось, будто здание таит угрозу, а не уют. От мысли, что придётся вернуться в пустое огромное строение, где не было ни души, Йену стало совсем паршиво. Если бы ступни, которые по щиколотку находились в воде, не начало болезненно покалывать от холода, он бы ещё долго не сдвинулся с места, вглядываясь в зловещую черноту водной глади. На негнущихся ногах смотритель добрёл до своего дома. Звенящая тишина внутри давила со всех сторон. Поднявшись на спальный этаж, он прошёл мимо своей комнаты и открыл дверь в соседнюю. Его тут же окутало запахом брюнета, которым пропиталось всё пространство маленького помещения. Не раздеваясь, Йен опустился на измятую другим парнем постель и свернулся несчастным калачиком. Утром Йен встал позже обычного - когда лучи солнца уже вовсю просачивались из-за линии горизонта. Он нехотя поднялся наверх, чтобы погасить излучатель, после чего сразу пошёл обратно вниз, нигде не задерживаясь. Двадцать лет юноша стыдился своих желаний, пытаясь их подавлять. Только один раз позволив им взять верх над собой. Когда он прибыл в горячую точку, война была уже на исходе. Как и запас сил у солдат, что провели в приграничном окопе гораздо больше времени, чем новобранец. Они были измучены сражениями. А Йен был новой кровью - высокий яркий юноша, от которого ещё пахло домашним очагом, весь пышущий здоровьем. Неудивительно, что он привлёк чьё-то внимание. На войне, говорят, все средства хороши. И каким-то образом надо было держать себя в форме и оставаться в строю. Видимо этим и руководствовался один из его сослуживцев, когда начал подкатывать к нему яйца. Галлагер был напуган окружающей обстановкой, хоть и не подавал виду, держась молодцом. Но в минуту своей слабости он с радостью воспринял оказанное ему внимание. Весь интим не зашёл дальше быстрого взаимного рукоблудия. Но это было намного больше, чем Йен когда-либо позволял себе. Только любовная эйфория закончилась, не успев начаться. Роджер либо пожалел о своей связи с другим парнем, либо изначально не намеревался её развивать. Но вместо того, чтобы просто разойтись на доброй ноте, ублюдок высмеял Галлагера, когда тот по наивности захотел снова к нему прикоснуться. Обозвал его разными паскудными словами и запретил к себе приближаться, сделав вид, что это не он накануне полез к нему в штаны. Не то чтобы сердце рыжего от этого разбилось, но вся эта дьявольски неприятная ситуация определённо точно не внушила ему уверенности в своей нормальности. А лишь подбросила дровишек в то пламя, в котором он сам себя сжигал изнутри. Но рядом с Микки всё воспринималось иначе. Его тяга к строптивому брюнету была очень острой. Но Йен впервые не ощущал себя извращенцем из-за своего влечения к другому юноше. Его чувства были слишком светлыми, чтобы их стыдиться. И слишком сильными, чтобы задвинуть их на второй план. Микки заполнил собой ту пустоту, в которой он жил. И как бы невыносимо тяжело ему сейчас ни приходилось, он понимал, что не отпустил бы чувства, испытываемые к этому человеку, даже будь это в его власти. Смотритель честно попытался заставить себя приступить хоть к каким-то своим ежедневным делам, но у него ни черта не вышло. И он тупо бродил сомнамбулой по пустому зданию. Повсюду попадались свидетельства ещё совсем недавнего пребывания здесь Микки. Переполненная до краёв пепельница, скомканный лист бумаги, просыпанный на столе сахарный песок, незаконченная партия в шашки, пуговица от его пальто, закатившаяся в щель в полу, ношеная им рубашка, переброшенная через спинку кресла, несколько немытых стаканов в мойке вместо одного, переставшие скрипеть дверные петли, потому что их, наконец-то, смазали... Как он мог просто взять и отпустить его? Йен прошмыгнул в свою обитель, намереваясь захватить стопку Милковичевских рисунков из тумбочки и снова запереться в его комнате (видимо, гостевых помещений на маяке теперь стало на одно меньше), упиваясь своей несчастной судьбой. Но в итоге рухнул на кровать разбитой грудой, даже не открыв ящик. Замечательно, именно так он и намерен провести остаток своей жизни? В поисках утешения Галлагер обнял подушку, запустив под неё руку и... наткнулся там на некий лист бумаги. Парень резко подскочил, с шорохом выдирая находку из-под пухового прямоугольника. И оторопел, чёрт возьми. Сердце мгновенно отозвалось болью. Но глаза не сразу осознали то, что увидели. А когда осознали - не могли в это поверить. Из самых недр его груди вырвался какой-то судорожный хрип, сводя горло в приступе отчаяния. Руки, держащие рисунок стиснулись в кулаки. Внутри юноши поднимался горячий фонтан безысходности. А когда к нему вернулся голос, он выдал порцию таких ругательств, какие старые стены маяка отродясь не слышали. Его крики отскакивали рикошетом от каменных стен. Как теперь исправить непоправимое? Где найти брюнета? Как выбраться с проклятого острова сию же секунду? Он разозлился как проклятый - и на себя, и на Микки. За то, что оба не рискнули признаться в своих желаниях, когда в их распоряжении были и время, и возможность, вместо этого разбежавшись в разные стороны с поджатыми хвостами и разбитыми вдребезги сердцами. А оставленная Микки на прощание порно-зарисовка не оставляла ни малейших грёбаных сомнений, что их желания, определённо точно, совпадали, чёрт их подери!ভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভভ
Новоиспечённая банда морских разбойников таскала по трапу бочки, мешки и ящики с продовольствием и топливом. На прохладном воздухе из их ртов вырывались клубы пара, когда те останавливались перевести дух. Микки наблюдал за погрузкой со стороны, прислонившись задом к хлипкому и потемневшему от влажности деревянному парапету. Размышляя, он задумчиво обводил пальцами выпуклый витиеватый узор на металлической крышке портсигара, который немного стёрся за годы эксплуатации. В прошедшую неделю госпожа Судьба устроила ему прямо таки аттракцион невиданной щедрости, каких только возможностей ни предоставив. Куда ни плюнь - везде у него был выбор. Хочешь - отправляйся на все четыре стороны. Хочешь - осядь в каком-нибудь поселении. Хочешь - возвращайся к привычному пиратскому бытию. А хочешь... впервые в жизни сделай то, что ты действительно хочешь сделать. Внутренние препоны всегда мешали ему поступать по велению своей заблудшей души. Внушённая с малых лет уверенность, что он - отброс общества, которому не положено иметь ничего хорошего в жизни. И который не способен ни на что, кроме разбоев. Чьи тайные желания всегда казались чертовски постыдными или ничтожными. Чья роль в собственной жизни была обесценена - ведь ею всегда руководил один конкретный и жестокий человек. Микки принял волевое решение, что больше позволять ему этого не намерен. Даже если отец сбежит из-под стражи, что весьма сомнительно, он больше не будет иметь власти над своими сыном. Если понадобится, он собственноручно его убьёт, великодушно избавив мир от этого ублюдка. Он не знал, что такого особенного разглядел в нём Йен. Но сам Йен, определённо, был кем-то особенным. Микки сделал последнюю, обжигающую лёгкие, затяжку и отбросил окурок. Развернувшись на каблуках спиной к кораблю, он направился в противоположную от него сторону. С каждым решительным шагом бывший пират чувствовал, будто проклятый осьминог под рукавом щупальцами скручивает его кожу до ожогов. Но он смело проигнорировал это мерзкое, назойливое ощущение. Приблизившись к стоянке лодок, он обратился к местным мужикам, сосредоточенным на своих занятиях. — Кто-нибудь видел такого... щуплого ирландского паренька? Один лысоватый тип, распутывающий сеть, спросил его грубым басом: — Галлагера, что-ли? От звука этой фамилии внутренности сделали кульбит. Для него существовал один единственный Галлагер, и он как раз собирался к нему возвратиться, чего бы ему это ни стоило. Брюнет подтвердил догадку кивком, и со всех сторон послышались голоса. — А кто спрашивает? — В море вышел. — Как всегда - ни свет, ни заря. Микки показалось странным, что в то время как другие рыбаки только подготавливали свои снасти, Карл уже давно находился в море. Но ему ничего не оставалось делать, кроме как дожидаться его грёбаного возвращения, словно псу неприкаянному. Малец причалил, когда пирс уже изрядно опустел, заодно с запасом табака и всей былой решимостью. Он небрежно махнул рукой стоящему на помосте брюнету в знак приветствия и стал привязывать свою посудину. Микки слишком долго пребывал в ожидании, чтобы начинать издалека, поэтому бросился с места в карьер: — Занят? Отвезти меня обратно на маяк сможешь? Я там кое-что забыл. Прервав своё занятие, Карл недоверчиво на него посмотрел. Будто был уверен, что моряк шутит. Но ему было не до шуток, и это, наверняка, чётко отражалось на его лице. Паренёк хмыкнул, покачав головой, и одарил его совершенно идиотской ухмылкой. За что получил предостерегающий взгляд. — Ну коль так, запрыгивай, - кивнул он на палубу своего судёнышка. Милкович не сомневался, что тот ему не откажет. Вот если бы лодка была в распоряжении старшего придурка, то он предпочёл бы нанять кого-то со стороны. А в компании этого обормота Микки не видел ничего особо напрягающего. Но он не ожидал, что малец готов будет отправиться сразу же. Его ничего не держало на большой земле, однако от перспективы скорой встречи с объектом своих чувств его охватил мандраж. Приподняв бровь, он спросил: — А тебе улов-то свой не надо... на рынок сбагрить? И окинул взглядом брезент на корме. — Всё, что было необходимо сбагрить уже сбагрено, куда надо. Садись. Брюнет не заставил себя упрашивать, лихо запрыгнув в лодку. Они отплыли уже достаточно далеко от берега, прежде чем Микки, к своему удивлению, заговорил первым: — Ну, и чем промышляешь, рыбак? — Разным. И рыбалкой в том числе. Видимо, малец плыл из города или из какой-то потайной гавани. На чём бы он ни наживался, определённая хватка у него имелась. Уж больно рожа нахальная для его лет. Рыбак рыбака видит издалека, говорят? Такой каламбур получился, аж противно. Бывший морской разбойник собирался спросить, возьмёт ли он его в долю, а вместо этого выдал совершенно иное: — Смотри аккуратнее, шкет. Не погрязни по уши в этом дерьме. — У меня есть цель. Я намерен выкупить соседнее ранчо. Тогда наши семейные дела пойдут в гору. И можно будет завязать. У пирата глаза расширились. Значит, сопляк играет по-крупному. С такими-то нехилыми целями. — Вот об этом я и говорю... - пробормотал он себе под нос, а потом добавил, - Коли завязать не позволят - обращайся. Если, конечно, будешь знать, где меня искать. Микки отвернулся к открывшимся морским просторам, когда услышал позади вопрос Карла. — Ты останешься с Йеном на маяке? — Я не знаю, парень, - честно ответил он. Очень скоро они выплыли на открытую воду, откуда сразу стал виден маяк. У Микки сердце подпрыгнуло до самого горла и тут же ушло в пятки. По мере приближения силуэт острова понемногу вырастал, но делал это невыносимо медленно. Казалось, что вот он уже - рукой подать, а они всё продолжали плыть да плыть. И за это время живот парня успело хорошенько покрутить от волнения. К тому моменту, как их лодка достигла, наконец, берега, Микки с трудом держал себя в руках. Карл окинул его странным взглядом. Наверное видок у него был тот ещё. — Я отчаливаю через двадцать минут. С тобой или без тебя. — Договорились, пацан. Микки не смог удержать себя от того, чтобы не пуститься бегом по скользким камням к зданию маяка. Парень не представлял, как пройдет их с Йеном встреча, но если он хоть на секунду задержится и ещё немного задумается обо всём этом, то впадёт в настоящий ступор. Только чудом не подскользнувшись на скалах, он молнией преодолел расстояние до здания. Ворвавшись в кухню, брюнет с удивлением обнаружил, что помещение начало остывать и по нему не разносятся привычные ароматы еды. Солнце давно встало, не может же рыжий всё ещё дрыхнуть? Он поднялся этажом выше и, постучавшись, приоткрыл дверь спальни смотрителя, тоже оказавшейся прохладной и пустой. С нарастающим в груди беспокойством Микки рванул на самый верх башни, перепрыгивая через несколько ступенек за раз. Там Галлагера тоже нигде не нашлось. Зато излучатель до сих пор работал, и его мигающие лучи растворялись в ярком свете природного фонаря в небе. Этот факт заставил сердце Микки тревожно сжаться. Беспокойство становилось уже физически осязаемым. Рассеянно выкрутив вентиль газовой лампы, он помчался вниз, зовя Галлагера на самые разные лады. Где же черти носят этого конопатого балбеса?