Наследник

      Выдох. Шаг на свет. Слепну от ярких лучей, но иду, гордо подняв голову.       Я, Ричард Райан О’Хара, клянусь…       Асфальт изрезан множеством теней, между шеренгами бойцов, стоящими лицом к лицу, остался совсем узкий проход.       …неукоснительно руководствоваться Кодексом Штаба…       Даже дети, которых привели посмотреть на Наследника и единственную за последние много лет подобную церемонию, притихли, глядя на меня.       …защищать интересы шпионов…       Иду, стараясь держаться максимально уверенно, хоть от давящей паники и хочется поежиться. Боюсь запнуться, боюсь упасть, неровно шагнуть. Нельзя. Должен быть эталоном сейчас, золотым стандартом, на который остальные будут смотреть, как на уверенное будущее.       …чтить ценности и традиции Штаба…       На лице — непроницаемая уверенность, а в душе — настоящая буря. Чем ближе балкон, тем лихорадочнее я повторяю текст клятвы. Обрывки фраз крутятся в голове в хаотичном порядке. И я боюсь их спутать, когда коснусь ладонью Кодекса, когда понадобится уверенно и четко произнести всё, от самого начала и до конца.       …ценить жизни его бойцов, принимать максимально рациональные решения…       Когда скрываюсь под тенью балкона, ощущаю, как сердце начинает трепетать еще сильнее. Оборачиваться нельзя, и я ставлю ногу на первую ступеньку. Тело будто ватное и отказывается слушаться, но я усилием воли и щепоткой грязных ругательств заставляю себя идти вперед.       …достойно править и стать мечом и щитом Штаба…       Большая ответственность. Слишком большая. Готов ли я к ней? Не подведу ли отца и людей? А ведь выбора нет, у отца не то что нет более достойных Наследников — у него их, кроме меня, нет вообще. А потому вся эта махина в любом случае упадет именно на мои плечи. Без права выбора и возможности отказа.       Последняя ступенька, и все слова вылетают из головы разом. Всё пространство схлопывается до одной-единственной точки: отца, держащего в руках пожелтевший от времени Кодекс Штаба. Собственное дыхание кажется громким, а пульс и вовсе оглушительным. Подхожу ближе и в нерешительности смотрю на отца. Он демонстративно делает глубокий вдох, с едва заметной улыбкой в глазах. Внешне лицо непроницаемо, но я знаю этот взгляд. Машинально повторяю за ним.       …Памелла! Эта девица, что сболтнула Трейси обо мне! Вспомнил, черт подери. И действительно, пару недель назад было дело. Мы всё никак не могли с Брендоном поделить территорию и в итоге уболтали ее на тройничок. Было жарко. Много же она недорассказала своей подруге, хе-хе.       Чертовски вовремя, конечно! Видимо, от нервного напряжения мозг начал работать активнее. Только мерзость кроется в том, что теперь в голове засело это абсолютно ненужное мне лицо — и никак не удается вспомнить, с каких слов начинается клятва Наследника. Твою мать! Паника неприятной мелкой дрожью пронзает тело.       Соберись, Рик. Это твой долг, и пора собрать волю в кулак. Едва заметно киваю себе и кладу руку на Кодекс. Отец смотрит глаза в глаза, и весь Штаб замер в гробовом молчании, ожидая слов от меня. Я — Феникс. И должен наконец выбраться из гнезда.       — Я, Ричард Райан О’Хара, клянусь, — от растерянности нет и следа, а уверенный громкий голос нарушает царящее вокруг безмолвие, — неукоснительно руководствоваться Кодексом, чтить ценности и традиции Штаба, ценить жизни его бойцов и принимать максимально рациональные решения. Достойно править в качестве законного Наследника Династии, быть милосердным к достойным и карающей дланью для провинившихся, защищать интересы шпионов Соединенных Штатов Америки, стать щитом и мечом Штаба, стоящим на страже Родины. Клянусь честью и именем Династии О’Хара.       Опускаюсь на одно колено перед Главой. Правую руку прикладываю к груди, склонив голову в поклоне, а левую отвожу за спину.       Отец отдает Джейсону Кодекс и принимает из его рук комплект именных катан. Солнечные блики искрят на полированных лезвиях, скользят по линиям тонкой гравировки, а у меня от этого зрелища перехватывает дыхание. Я должен был получить именные катаны и «глоки» еще при выпуске, но вручение оружия решили отложить. В идеале Наследник всегда приносит клятву Штабу в тот же день, как проходит Инициацию, однако у меня эти мероприятия оказались разделены годами учебы.       — Да хранит тебя Феникс, Наследник, — с нескрываемой улыбкой в тоне, отец жестом призывает подняться с колен.       Встаю, и Глава вручает мне в руки катаны. Мои катаны. Облегченные и укороченные относительно своих прародительниц, но при этом не уступающие им в остроте. Мое первое боевое оружие. С благоговейным трепетом убираю их в ножны за спиной. Следом Райан вручает мне два «глока». На корпусе каждого тонкой линией высечено «Richard Ryan O'Hara», как и на лезвиях катан. Улыбаюсь, убирая пистолеты в кобуры. Тяжесть оружия приятно ощущается на ногах и вдоль позвоночника. Личное оружие — честь, которую я теперь имею право носить при себе.       За спиной отца стоит Каин со знаменем нашего рода, лежащим на его выставленных вперед руках. Он подходит ближе, и я без промедлений прикасаюсь губами к изображению нашего герба. Вроде бы всё… Выжидающе смотрю на отца, и он одним кивком зовет меня за собой. Подходим к краю балкона. Глава величественно опирается на парапет обеими руками, едва уловимым кивком призывая подойти ближе. Встаю рядом, и Черные Фениксы, совсем как я пару минут назад, опускаются на одно колено.       — Они выказывают свое уважение Наследнику, — отец смотрит на толпу, воодушевленно наблюдающую за нами. — Теперь это и твои люди тоже.       Обвожу их взглядом. Дети хлопают, а взрослые безотрывно следят за любым нашим движением. Теперь на мне лежит огромная ответственность за каждого из них. Чуть меньшая, чем на Главе и Заместителе, но всё же. К нам подходит Джейсон.       — Прошу прощения, сэр... Столовая отрапортовала. У них всё готово для начала праздника.       Шокированно смотрю на Найта. Еще и праздник? Обалдеть. Впрочем, последним Наследником, дававшим клятву, был отец, и делал он это добрую четверть века назад. Неудивительно, что верхушка Штаба решила разгуляться и устроить из этого целое событие.       — Благодарю вас, — громкий голос отца разносится из колонок, перекрывая гул площади. — В столовой накрыты праздничные столы. Сегодня — официальный выходной в честь Наследника. Отдыхайте!       Толпа недолго ревет. А затем, успокоившись, потихонечку расходится по своим делам. Дополнительный выходной — это здорово, они наверняка оценят. Отец отходит от парапета, и я следую за ним. Ким утирает слёзы носовым платком. Ну что такое, опять?       — Я так тобой горжусь!       Люди внизу уже почти разошлись, а потому можно позволить себе немного вольностей. Крепко обнимаю мачеху. Она всегда такая сентиментальная и искренняя. Никакими уговорами, что нельзя себя так вести при посторонних, этого не заглушить. Постепенно она сама успокаивается и с улыбкой отстраняется от меня.       — Что дальше? — Смотрю на Главу. Уже даже Найт нас покинул, оказывается. Я и не заметил. — На сегодня все планы выполнены?       — Да, — он хлопает меня по плечу. — А теперь домой, нам смотри, сколько всего отметить нужно. И твой диплом с высшим отличием, — загибает пальцы, — и твое возвращение домой, и дачу клятвы… У, сколько поводов. А там, глядишь, еще что-нибудь вспомним.       Коротко смеюсь. Да, видимо, застолье будет знатным. Ким только кивает, беря отца под руку.       — Тогда я иду переодеваться и потом к вам?       — О, нет-нет. К себе ты не пойдешь, мы идем сразу к нам. Предварительно, правда, кое-куда зайдем. Каин, пожалуйста, проконтролируй то, что я просил, и по пути захвати Рику брюки и рубашку из его покоев, ладно?       Напарник подмигивает отцу и шустро скрывается из виду. С подозрением щурюсь.       — Сдается мне, вы что-то скрываете.       — Естественно. Или ты хотел все сюрпризы разом? Пошли, всему свое время.       Они с Ким устремляются вперед, а я ухмыляюсь и шагаю за ними. Даже интересно теперь, что они задумали такого, что оккупировали мои покои? И Каин явно ведь в курсе. Мы идем по нескончаемым коридорам, натыкаясь на людей то тут, то там. Все, как один, отдают поклоны и поздравляют нас с отцом и Ким. А Райан, в свою очередь, светится круче свеженачищенной монетки в коллекции нумизмата. С другой стороны, это можно понять. Он наверняка горд за меня. Я ведь нигде не напортачил, что удивительно при том, насколько сильно я нервничал.       Всеобщий выходной уже погрузил Штаб в тотальное безделье. Работают только караулы, выставленные на дозорные позиции. Нельзя оставлять периметр без присмотра, какой бы ни был повод.       Мы выходим на подземную парковку Штаба. Кажется, я уже догадываюсь, каким будет первый подарок. Машина? Или же я не угадал — и Глава собрался куда-то выехать и показать подарок там? Едва ли. Он говорил, что отмечать мы будем в его покоях.       Перед нами любезно открывают отцовский бокс. Место рядом с его «мондео» всегда пустовало: Ким хоть и получила права в свое время, но практически не ездит за рулем. За пределами Штаба без отца она не бывает, а с ним ей автомобиль не нужен: он всё равно всегда уперто садится в кресло водителя сам, не давая никому возможности его занять. У Каина собственный бокс, и его «мустанг» находится там.       Сейчас же рядом с «фордом» Главы стоит новенькая «ламборгини ревуэлто», перевязанная широченной красной лентой, завязанной в бант на крыше. От увиденного я буквально теряю дар речи, восхищенно обводя машину взглядом. Это… это же… Боги. Сигнализация коротко пищит, и у красотки загораются фары. От эйфории я, кажется, вот-вот лопну.       — Только води аккуратно, не гоняй, я тебя прошу. Она твоя. Это наш с Ким и Каином подарок за твою блестящую учебу.       Он протягивает мне ключи от авто и цепко наблюдает за реакцией. Будто в трансе забираю ключ и тупо смотрю на машину. Я мечтал о ней… Да черт с ним, не о ней, о любой ламбе, но о «ревуэлто» даже думать не смел! Эта модель ведь совсем новая.       — Охренеть… — видел бы ее Брендон. Оправившись от шока, я обнимаю сперва Ким, а затем и отца. — Спасибо!       Пулей подлетаю к водительской двери и, бережно отодвинув с нее ленту, открываю машину. Благородный черный металлик, как зеркало, отражает все отсветы от ламп. Дверь плавно отъезжает наверх, открывая взору роскошный салон.       Напрочь забываю о катанах и усаживаюсь в водительское сиденье. Натуральная кожа. Настолько мягкая, что любой детали хочется касаться пальцами. Увлеченно разглядываю каждую кнопку.       — Заводи! — и в ответ на подначивание отца жму кнопку автозапуска.       Благородный рык пронзает тишину бокса, и я прихожу в очередной восторг. Боже мой, можно я буду в ней жить, черт подери? Она прекрасна, как всё самое лучшее на свете, вместе взятое и помноженное на саму «ламборгини». Рокот мотора и мягкая подсветка салона так и провоцируют на езду. С удовольствием бы ее обкатал, но произойдет это явно не сегодня. Слишком много других планов.       — Ну, ласточка, ну мы с тобой побегаем, — с широкой улыбкой оглаживаю ладонью руль. О, да… Она ведь как втопит — ни одни копы не догонят! Это просто обалденный подарок, и, держу пари, со стороны я выгляжу сейчас как ребенок, получивший долгожданную игрушку. Но, черт подери… Машина роскошна…       Вздыхаю и глушу мотор. В следующий раз, когда я тебя заведу, обещаю: мы хорошенько побегаем. Вылезаю из авто и закрываю дверь, а затем ставлю машину на сигнализацию.       — Спасибо! — вновь счастливо смотрю на отца и Ким.       — Единственное, что не успели, — сделать бронировку кузова и стекол. Прежде чем выезжать из Штаба, обязательно исправь это. А сейчас пойдем, Ким наготовила на целый полк.       Киваю, улыбаясь до ушей, и перед самым закрытием бокса вновь недолго любуюсь своей машиной. Обалдеть. Моя… Прячу брелок сигнализации в нагрудный карман.       По пути до отцовских покоев у меня рот не закрывается от восторгов. Ну как тут замолчать, когда машина действительно зверь?! И больше всего меня удивляет, что Райан решился на эту покупку. Я склонен к лихачеству, за что нередко получал от него выволочки. Даже когда нас только начали учить, я ездил намного увереннее и резвее подавляющего большинства боевиков. А уж в Англии на «мустанге» и вовсе практиковался по максимуму, вжимая педаль буквально в пол. Благо отец об этом не знает. Иначе черта с два мне, а не «ламборгини».       Возле родной сердцу двери нас уже поджидает Каин с моими вещами в руках.       — Ну, как тебе подарок? — расплываюсь в такой широченной улыбке, что он понимает всё без слов. — Ясно, можешь не продолжать.       Ким открывает покои, и мы входим внутрь. Здесь даже запах безумно родной и будоражащий сознание. Такой, какого нигде не встретить. Втягиваю его полной грудью и улыбаюсь, закрыв глаза. Хорошо… Дома всегда хорошо, ведь с ним связывают самые теплые воспоминания.       Забираю у брата вещи и ухожу в детскую. С тех самых пор, как мы с ним разъехались по своим покоям, родители оставили всё нетронутым. Кажется, что можно закрыть глаза — и вновь оказаться беззаботным подростком, занятым тренировками и разномастными шалостями. Над двухъярусной кроватью красуется почерканная мной политическая карта мира, а над рабочим столом — исписанный донельзя план Штаба с четко проработанными шагами по захвату куратора группы. Любили мы доставать его чрезмерным вниманием. Порой он и сам выдавал нам задания на слежку — и тут уже приходилось разрабатывать настоящий план-перехват.       Коротко смеюсь. Как же много всего в этой комнате. В этих покоях и вообще в Штабе. Каждый закоулок — родной, и, несмотря на детство, уничтоженное изнурительными тренировками, я люблю каждый поворот и коридор.       — Рик, ты идешь? Уже всё накрыто.       — Да, Ким, я сейчас!       Задумался, оттого совсем потерял счет времени. Наскоро застегиваю на себе рубашку и натягиваю брюки. Форму бережно раскладываю по нижнему ярусу кровати. Нечего валяться как попало. Это всё-таки форма, а не тряпка. Выхожу из детской. Вся семья уже ждет меня в обеденной за большим столом. Меня посещает легкое дежавю. Точно так же сегодня днем я усаживался за стол с англичанами. Но если там всё было максимально холодно и отстраненно, то здесь все приличия можно отбросить в сторону. Мы семья, и, как любит говаривать Ким: «Посторонних не должно волновать то, что происходит за закрытыми дверями наших покоев».       Ким старательно раскладывает разномастные угощения по тарелкам, а отец протирает бутылочку запотевшей водки полотенцем. Да, виски, коньяки и прочая дрянь — для слабаков. Отец учился в МГУ и именно оттуда привез свою искреннюю любовь к редкому баловству этим напитком. Надо сказать, что пойло это адское. Никакого коньяка не хватит, чтобы произвести такой же убийственный эффект.       Он разливает беленькую по рюмкам, предусмотрительно наливает Ким лишь половину. Отец всегда пристально следит, сколько она пьет, и не допускает переборов. Так и выглядит любовь, верно ведь? Они вместе уже давным-давно, сколько себя помню, и попросту не могут иначе. Желание заботиться и любовь настолько укоренились в сознании, что любое их проявление уже происходит автоматически, как сама собой разумеющаяся вещь.       Ким хоть и приходится нам с Каином мачехой, но человека ближе нее, помимо отца, мне представить крайне трудно. Она всегда заботится о нас, как о родных. Словно мы ее кровные дети. Нежная и ласковая, всегда умудряется вовремя нас поддерживать, где-то амортизировать суровость отца, а где-то проявить твердость характера и подыграть Главе. Трудно представить их с отцом в отрыве друг от друга, да и от нас тоже.       — Что ж, — Райан поднимает рюмку. — Каин отстрелялся чуть раньше, а потому его диплом мы обмыли еще две недели назад. Но тем не менее. Хочу поздравить с окончанием университета обоих. Это важный и неизбежный жизненный этап, который вы достойно преодолели. Теперь вас ждет работа на благо Штаба и Родины. Но навыки, которые вы приобрели в университетах, время от времени тоже будут полезны. За ваши успехи мы с Ким вами гордимся!       Рюмки коротко цокают друг об друга. Каин морщится, прежде чем проглотить содержимое: не очень любит водку, предпочитая ей виски или коньяк, но за неимением выбора и беленькая заходит ему вполне неплохо. Поначалу я жалел, что мы с напарником не попали в один университет. Отец отправил Девингема в Гарвард, а меня и вовсе решил послать в другую страну. И только потом я понял, в чём подвох. Каин никогда не пылал особенным интересом к учебе, и Оксфорд стал бы для него настоящим адом. Он попросту выдохся бы еще к концу первого курса и не сумел бы удержать планку диплома с отличием. А Гарвард, с его более лояльной и привычной для нас системой преподавания, оказался для него вполне сносным.       Сперва и я сам чуть не сошел с ума от объёмов обучения. Пару раз доходило до того, что мне хотелось попросту собрать вещички и отчислиться. Нескончаемые занятия в душных кабинетах давили беспощадным катком, а я, привыкший к постоянному движению и физической активности, тихонько умирал от скуки на последних партах. За первый месяц в университете я не держал в руках ничего тяжелее ручки и тетрадок, а потом мы скооперировались с Брендоном и начали ходить в тренажерный зал. Тогда жить стало чуточку легче.       Обратная сторона медали была в другом. Мне приходилось изо всех сил строить из себя обычного студента, не обладающего особыми физическими данными. Светить лицом на разнообразных состязаниях университетов не было ни нужды, ни желания, оттого приходилось шифроваться. Даже Рокфор удивлялся, но я уперто списывал всё на загруженность и нежелание разменивать важные занятия на тренировки. В конце концов, отец отрядил меня в Оксфорд для того, чтобы из меня сделали толкового политика, а не пользовались выработанной годами тренировок силой и скоростью на бестолковых соревнованиях.       За разговорами мы теряем счет времени, и оно уже близится к почтенной отметке. Водка практически распита до дна, а вкусности почти съедены. Сознание приятно разморено, и я, откинувшись на спинку кухонного стула, неторопливо рассказываю забавные случаи из студенческой жизни. Старательно опуская подробности своих походов по девкам. Они и без меня прекрасно догадываются об этом, но озвучивать подобные тонкости незачем.       — Так, — легонько хлопнув ладонями по столу, отец косится на бутылку. — На ход ноги — и по домам. Завтра чтобы оба без опозданий в девять часов были у зала Совета.       Каин кивает, зажёвывая поступившую информацию листом салата, а я внимательно смотрю на отца. Вот так сразу совет? В первый же день?       — С места в карьер?       — А почему бы и нет? Чего нежничать, клятву дал? Дал. Это теперь твоя работа, и чем быстрее начнешь, тем быстрее втянешься в процесс.       — Согласен.       Остатки водки разливаются на троих. Ким уже давно самоустранилась из этого процесса.       — За приятные жизненные сюрпризы, — Каин хитро косится на меня.       Опрокидываю рюмку, запиваю соком. Морщусь от неприятного привкуса, ощущая, как по гортани разливается обжигающая волна. Гадость эта их водка. Но до чего же занимательная.       — Поясни, — подпираю подбородок кулаком.       Они с отцом заговорщически переглядываются, и Глава задорно подмигивает мне.       — В покоях узнаешь. А теперь всё, кыш. До собрания надо отоспаться. Рик, форму завтра заберешь. А сейчас иди.       С подозрением сужаю глаза и смотрю на отца. Нездорово как-то они принялись меня спроваживать. Впрочем, он прав. Времени и так порядком, а завтра еще и первое в моей жизни собрание Совета. Перед таким мероприятием хорошо бы выспаться. А то помню я рассказы Девингема: порой там бывает так «весело», что впору засыпать сидя. Но экспериментировать с терпением Главы нет никого желания.       Перед уходом вновь обнимаюсь с родителями. Дома хорошо… Но в своих покоях еще лучше.       Не забираю вещи. Завтра, сегодня хочется только доползти до кровати и лечь спать. Силы покидают организм с невероятной скоростью. Неудивительно, впрочем. В один день перенести перелет, дать клятву и еще и пережить семейное застолье с тонной вкусностей от Ким и крепким алкоголем.       Градус всё больше и больше давит на уставшее сознание, приятно размаривая организм. Джевелс в Штабе нет, развлечений никаких и не предвидится, кроме сна, а жаль, она умеет развеять мужскую тоску. Успокойся, О’Хара, тебе бы завалиться спать сейчас без задних ног. Не до баб, однозначно. Киваю самому себе, подходя к двери покоев. Так, главное, нормально выполнить жестовую комбинацию, а то еще не хватало, чтобы дверь попросту заблокировалась.       Мысли смешиваются между собой, рассеиваясь на полуслове. Дверь преодолена, я наконец-то у себя. В небольшом коридорчике скидываю туфли с ног и босиком иду в спальню. Часть интерьера обновили к моему возвращению. Запах новой мебели навевает приятное чувство уюта. Уже в комнате к нему примешиваются нежные цветочные нотки. Будто в помещение внесли большой букет роз. Но откуда?..       Щелкаю выключателем и, как только свет озаряет комнату, впадаю в секундный ступор. Так вот откуда этот запах… Девушка. Отец рассказывал нам с Каином об этой традиции. Молодому, не связанному узами брака или же помолвки Наследнику могут свободно «подарить» на ночь одну из пленных. Пережиток прошлого, который до сих пор часто встречается во многих Штабах.       Худощавая, но вместе с тем изящная фигурка девушки совсем не похожа на атлетическое телосложение любой шпионки. Странно… Не информаторшу ведь отец решил под меня подложить? Да и они покрепче будут. Хрупкие руки заведены за кованую спинку кровати, вдобавок за нее же и зацеплены, иначе она бы явно не стояла в таком неудобном положении — на разведенных в стороны коленях. Плотная черная повязка на лице скрывает глаза. Интересно, какого они цвета?       Молчу, бродя по ее телу цепким взглядом. Хороша… Безумно хороша. Роскошные локоны медными волнами покрывают всю ее узкую спину до самой талии, ниспадают на аккуратные плечи. На миг закрываю глаза. Обожаю такой типаж девушек, и тот, кто делал выбор, — попал в десяточку.       Чуть островатые колени девушки толстыми джутовыми веревками разведены в стороны. Удобства-то какие… Специально подгадывали положение, чтобы можно было справиться не развязывая? На плоском животе красуется красная шелковая лента с закрепленной на ней открыткой. Морщусь, на подсознательном уровне понимая, насколько это бездушно. Ее фактически предоставили для изнасилования, да так, словно она собственность Штаба.       Делаю тихий шаг вперед. Почти крадусь, старательно подавляя сбитое к чертям дыхание. Глупо отрицать, у нее отличное тело. Кружевное белье темно-зеленого цвета прекрасно сочетается с медными локонами, удачно подчеркивает светлую кожу.       Такую невозможно не хотеть, но, черт подери, я не насильник. А она едва ли отдастся добровольно.       Развязываю ленту на ее животе и читаю открытку.       «Поздравляю тебя с возвращением, сын. Это еще один твой подарок, надеюсь, она поможет скрасить твою первую ночь в Штабе. Отдыхай и помни: завтра утром она должна вернуться в камеру. Райан Реймонд О’Хара».       Поднимаю взгляд на девушку. Она молчит, поджав соблазнительно-алые губы. Красивые, в меру пухлые и ровные-ровные, будто кто-то старательно и с любовью создавал их искусными руками. Крупная грудь нервно вздымается и опускается.       Пора заканчивать это издевательство.       Встаю на колени напротив нее. Ощутив шевеление рядом с собой, девчонка дергается в сторону. Наручники безжалостно бряцают о металл, не пуская. Ее и без того рваное дыхание сбивается, и она, приоткрыв губы, шумно выдыхает. Аромат парфюма так близко ощущается еще ярче, жаль только, что даже этот прекрасный запах — не ее выбор.       — Пожалуйста, не надо, — едва слышный шепот перекрывается беспомощным всхлипом.       За эти годы в Оксфорде я отвык от русского языка и услышать его сейчас никак не ожидал.       Девушка поджимает губы, подавляя очередное хныканье, а у меня, кажется, с треском рвется привычный шаблон. Шпионки — те еще гордячки, даже информаторши. И пусть эта традиция ужасна сама по себе и любому человеку невероятно сложно смириться с мыслью, что его используют для утех, как вещь, — рыдать себе не позволила бы ни одна.       Она отворачивает лицо и будто даже перестает дышать. Пытается услышать меня? Бесполезно, я ошарашен настолько, что вообще не шевелюсь. Каждое ее движение, каждый опасливый рывок в сторону выглядят настолько естественно, что только больше укрепляют ощущение странности происходящего. Ей действительно страшно. Бери себя в руки, О'Хара, нужно успокоить девчонку и, пожалуй, развязать.       Бережно снимаю плотную черную повязку с ее лица. От яркого света она тут же жмурится и опускает голову. Кончики кудрей соскальзывают вниз, открывая взгляду плавную линию плеч. Уймись, О’Хара, с ней тебе не светит. А жаль, что она против, черт подери…       Подождав, пока она проморгается, мягко обращаю к себе за подбородок.       — Оу…       Обалдеть… Где они ее такую нашли? Большие заплаканные глаза отливают темно-изумрудным цветом. Они бездонны, черт подери. Пальцы так и замирают на ее тонком подбородке. Мы встречаемся взглядами, и я вижу, как в уголках ее глаз собираются слёзы, а зрачки расширяются еще больше, практически скрывая радужку из виду. Из груди девушки вновь вырывается всхлип.       Она только намеревается что-то сказать, как я резко перевожу взгляд на ее подведенные алой помадой губы. Да уж… Еще никогда в жизни мне ничего не хотелось до такой степени, при условии того, что я попросту не могу это взять. Девчонка осекается на полуслове. Возьми себя в руки, Рик, она так поседеет раньше срока.       — Спокойно, — обращаюсь к ней по-русски, она, очевидно, именно из России. Вживую мне пока не доводилось сталкиваться со шпионками оттуда, и увиденное выглядит невероятно странно. Не похожа она на шпионку. На боевика так точно. — Я тебя не обижу, идет? А ты взамен пообещаешь не драться и не пытаться сбежать, хорошо?       Не хотелось бы устраивать с ней рукопашные бои на ночь глядя. Уж если и развлекаться, то явно не так. Вот только мое предложение ее ни капли не успокаивает, она всё так же дрожит, с диким страхом глядя на меня, и максимально тихо плачет. Стереотип однозначно разбит вдребезги. Такие вы, шпионки страны матрешек и вечных зим? Если это правда, то наши наглые и бесстрашные девицы вам сто очков форы дадут.       Бросаю взгляд на тумбочку и нахожу два ключа. Ага, значит, первые догадки были верны, и наручники там не одни. Тянусь к веревкам, что разводят ее стройные ноги в стороны. Вновь звяканье металла о металл доносится до ушей: опять пытается избежать моего прикосновения. Делаю глубокий вдох.       — Не дергайся, я всего-то пытаюсь тебя развязать, — почти ворчу, строго глядя в ее огромные от страха глаза. Красивая… На такую даже просто смотреть — одно удовольствие.       Развязываю веревки, и девушка моментально сводит колени вместе. Стараюсь двигаться медленно, чтобы не пугать лишний раз. Заглядываю за спину рыженькой. Две пары. Черт, туда еще и подлезть надо умудриться, наручники застегнули аж за изголовьем, чтоб не сумела сесть. Подбираю положение не сразу. С выдумкой располагали, мать их, чтоб точно не дернулась никуда. Наконец освобождаю тонкие запястья из стального плена.       — Ну, всё, теперь можешь сменить положение.       Она пытается двинуться, но безуспешно.       — Руки затекли…       Не, ну ведьма же натуральная… Или сирена. Кстати, есть определенное сходство с диснеевской Ариэль. Миловидное личико приятно сочетается с нежным голосом, чуть дрожащим от страха. И всё же странно, что она так испугалась меня.       Встаю перед ней и, обняв руками за талию, приподнимаю над простынёй. Неудивительно, что в таком положении у нее затекло всё, что можно. Руки безвольно опускаются вдоль тела, чуть задев меня. Усаживаю ее в изголовье, чтобы она могла опереться на спинку кровати.       Она зашуганно смотрит на меня, а я на нее — вылупился как баран на новые ворота. В упор, не отводя взгляда. Одно хорошо: хотя бы всхлипывать перестала. И что дальше с ней делать? Постепенно рыженькая приходит в себя, вяло пытаясь шевелить затекшими руками.       — Как тебя зовут?       Любопытно ведь, заодно это могло бы подтвердить мои догадки о ее национальности. Всё СНГ неплохо разговаривает по-русски, так что ориентироваться на один только язык — не самая лучшая идея.       — Ольга…       Ее нерешительный полушепот и взгляд затравленной дичи заставляют меня внутренне поежиться. Не самое приятное положение ей досталось, но я-то ничего такого не сделал, что могло бы ее настолько напугать.       Киваю ей в ответ.       — Я — Рик.       Всё-таки русская. Имя — лишнее тому подтверждение. Вновь смеряю Ольгу взглядом, м-да, беда у них со шпионками. Если они все там такие хрупкие и слезливые, то дело дрянь. Она робко разминает затекшие руки. Забавно морщит аккуратный, по-лисьи острый носик. Знаю я это мерзкое ощущение, когда мышцы покалывает.       Беру ее руки в свои и разминаю, начиная от кончиков тонких пальцев.       — Домогаться тебя я не собираюсь, изнасилования не входят в круг моих сексуальных интересов. Ты голодная?       Хотя о чём я. Она пленная, а они никогда сытыми не бывают. Ответом мне служит глухое урчание ее живота. Прыскаю от смеха на ее смущение. Щеки у нее забавно розовеют, а сама Ольга отводит изумрудный взгляд в сторону. Боже, какая скромность. Я видел много женщин, но они не краснели даже при самых бесстыдных поступках.       Хочешь ты спать, О’Хара, или нет, но теперь тебе придется накормить ее. Хоть чем-то. Кивнув самому себе, поднимаюсь с постели, тут же попадая под прицел цепкого взгляда рыженькой.       Забавная игра: я пытаюсь вести себя как можно непринужденнее и мягче, стараясь успокаивать всем своим видом, а она в каждом движении и попытке прикоснуться видит подвох. Впрочем, на ее месте я наверняка чувствовал бы себя так же. Хорошо, что я этого не узнаю.       Возле шкафа снимаю рубашку. Дверцы открываются беззвучно, а вот я коротко скулю в голос. Прощай, свобода выбора, да здравствует гребаный дресс-код. Целый полк рубашек висит на вешалках, чередуясь со строгими костюмами. М-да, так теперь всю жизнь и прохожу в белых рубашках, черных удавках и сине-черных костюмах. Ах, да… Туфли, как же я про них забыл. Опускаю взгляд на низ шкафа и замечаю их, родимых. Гадство.       Кошусь на Ольгу, что старается глядеть куда угодно, только не на меня. Щеки теперь цветом напоминают два румяных спелых яблока. Ухмылка появляется как-то сама собой. Не хочет провоцировать, что ж, ладно. Спровоцирую сам.       Расстегиваю ремень и одним махом снимаю с себя брюки, а затем и носки, оставаясь только в облегающих боксерах.       — Тебе, наверное, не слишком комфортно сидеть в нижнем белье.       Она инстинктивно оборачивается на мой голос, а затем вновь забавно прячет взгляд. Улыбаюсь. Не плотские утехи, но всё же весело.       — Не очень, если честно, — по тону слышу, как она еле дышит от стыда.       Готов хохотнуть в голос, но всё же сдерживаюсь. Надеваю шорты с майкой. Пес с ним, ей будет так проще. Беру с полки футболку и шорты на шнурках. Они будут мешком на ней висеть, конечно, но так она хотя бы будет чувствовать себя спокойнее.       — Держи, — протягиваю их Ольге, с мягкой улыбкой глядя на нее сверху вниз. — Думаю, тебе будет легче, если ты оденешься.       Она кивает, с опаской забирая из моей руки вещи.       — Одевайся и пойдем, перекусим чего-нибудь.       Ольга юрко ныряет в горловину футболки, одним легким движением опуская ткань на тело. Надевает шорты. Делаю глубокий вдох. Отчего-то мне не хочется, чтобы она меня боялась. Раз уж довелось встретить русскую, то любопытно бы узнать что-то о России не из учебников и по впечатлениям наших бойцов, а от человека, который прожил там всю жизнь. Заодно можно будет и осторожно расспросить ее о том, кто она такая.       Усаживаюсь напротив, пристально смотрю в глаза, стараясь уловить настроение, предугадать попытку к бегству. Нет, глухо, смотрит на меня, как кролик на удава, и даже не шевелится. Потом и вовсе отводит взгляд.       — Я не кусаюсь. Честное — как там у вас? Президентское?       Она чуть улыбается, самыми уголками губ.       — Пионерское.       — Точно, — подмигиваю ей. Алкоголь и ее красота всё еще кружат голову. Спокойно, О’Хара, выдохнули. — Не бойся меня, — протягиваю ей руку, приглашая на кухню. — Я ведь обещал, что не обижу тебя. Пойдем, раздобудем что-нибудь съедобное.       Она нерешительно вкладывает свою руку в мою и поднимается с постели. Двигается безумно тихо, как мягколапая кошка, не то что я, слонопотам, вышагиваю, как на плацу. Открываю стеклянные двери и киваю Ольге на высокий барный стул.       — Садись.       Послушно выполняет просьбу, внимательно наблюдая за мной. Лезу в холодильник. Забили по самое не хочу. Вот только зачем? Готовить я так и не научился и вряд ли стану. Теперь мой удел — тошнотворная столовая. Аж морщусь, вспоминая некоторые блюда на вкус. На языке будто возятся переваренные спагетти. Мерзость какая.       — Давно ты здесь? — шарясь по полкам, решаю разбавить тишину хоть каким-то разговором.       — Не знаю, — подавленный голос Ольги бьет по сознанию.       Она так и не смогла расслабиться. Настороженно наблюдает за каждым моим движением, пугается, когда шевелюсь слишком резко. Вновь неприятные мысли накатывают сами собой. Не похожа она на шпионку. Совсем не похожа. Даже информаторы так себя не ведут.       — Когда ты последний раз была в России? Помнишь, какое число было?       Боковым зрением кошусь на нее. Она украдкой разглядывает помещение. Интерьер здесь что надо. Плитка цвета шоколада чередуется с молочной, удачно контрастируя с бело-бежевой мебелью. Когда-то это были покои отца… До того, как появился я.       — Первого июля... А нет, третьего! У меня был последний экзамен первого, а второго я просто отдыхала…       — На кого учишься?       Надо сделать яичницу, тем более что готовить ее недолго. И сандвичей нарежу, не съест все — останутся на завтрак. Пленную всё же стоит накормить чем-то более весомым, чем сладким, например.       — На филолога, на кафедре французской филологии, если точнее…       Нет, ну в этот момент я даже от поисков сковородки отвлекаюсь. На кого, простите?!       — Так ты агент?       Она вопросительно смотрит на меня, будто не понимая. Странно, у них в России это ведь называется так. Или близко к тому, и она должна сообразить, о чём я.       — Я — студентка.       Прыскаю от смеха, наливая масло в наконец-то найденную сковороду. Яичница и бутерброды — два единственных подвластных мне блюда. Остальное могу только безвозвратно угробить. Ну или травануть кого-нибудь от души. Стоило бы устроить Найтам такой званый ужин. Дьявольски ухмыляюсь сам себе: было бы ценно.       — Ну, я вот тоже вчерашний студент. — Непохоже, что она юлит, но проверить всё же стоит, а потому решаюсь задать вопрос в лоб: — К какому шпионскому подразделению ты относишься? Судя по физической форме и гражданской специальности, однозначно не боевик.       Ее красивые глазища делаются еще огромнее, а я только хмурюсь. Ну нет, так неинтересно. Или она решила устроить мне угадайку?       — Хорошо, — терпеливо вздыхаю, вновь напуская на губы непринужденную улыбку. — Каким оружием ты владеешь?       Она настороженно щурится, с опаской отвечая на вопрос:       — Сковородкой…       Прыскаю от смеха, представляя ее со сковородой наперевес. Убойная сила. И как она у русских называется, интересно? Тяжелая артиллерия?       — Чертовски обаятельно. Ты намеренно пытаешься юлить?       Яйца шипят на сковородке, перебивая шумный вздох Ольги. Она обнимает себя за плечи и опускает голову на грудь.       — Я не шпионка.       Ее голос звучит обиженно, как у маленького ребенка, лишившегося любимой плюшевой игрушки. Фыркаю, приправляя яйца солью.       — Так не бывает. В Штаб не доставляют гражданских.       Моя самоуверенность ее явно злит. Вскидывает на меня раздраженный взгляд и поджимает губы. Явно старается не наговорить лишнего. Пожимаю плечами.       — Ты ведь и сама должна понимать, что прикидываться гражданской — глупо.       — Я не прикидываюсь! — Брови хмурит, но за всей этой внешней злостью видится бескрайняя тоска в глазах. Да ну, нет, не может быть, не верю, что тот, кто ее брал, мог так глупо облажаться. — Я уже много раз говорила об этом! Я просто студентка! Никакая не шпионка!       Примирительно поднимаю ладони вверх и глубоко вздыхаю. Тяжелый случай, но в ее эмоциях вновь ни капли фальши.       — Ладно, ладно, предположим. Но тогда с чего бы тебе быть здесь?       Перекладываю готовую яичницу на тарелку и ставлю перед ней. Придется дать ей вилку. И нож. И быть начеку. Мало ли что скрывается за внешней хрупкостью. Не хотелось бы закончить свою жизнь вот так: едва вернувшись в Штаб, от ножа или вилки, измазанных в яичном желтке. Жуть. Ограничусь, пожалуй, ложкой.       — Не знаю, — нервно передергивает плечами, жадно принюхиваясь к еде. Разглядывает ее, но не двигается с места, замерев как вкопанная.       Кладу перед ней ложку и под ее непонимающим взглядом развожу руками в стороны.       — Меры предосторожности, сама понимаешь, студентка, — сохраняю спокойный тон, с небольшим нажимом к концу.       Но и эта провокация не приносит ясности. Она попросту не реагирует на тон. Молча наблюдаю за ее поведением. Долгое разглядывание еды наконец заканчивается, и Ольга поднимает на меня умоляющий взгляд. Растерянно моргаю.       Допускаю, что любую волю можно сломать. Более того, я даже знаю, как это делается. И сделаю, если потребуется. Но сколько же времени понадобилось, чтобы вот так сломать шпионку? Что-то здесь нечисто… В плену она всего неделю, судя по датам. Слишком маленький срок, чтобы сломать настолько — и при этом оставить человека в адекватном состоянии. Она всё ждет, глядя то на меня, то на еду, с шумом сглатывает скопившуюся слюну, но послушно не двигается с места. Охренеть… Сколько и каких пыток понадобилось бы пережить мне, чтобы так сломаться? А ведь жизнь — штука премерзкая, и никогда не знаешь, где тебя нагонит пушной зверь.       — Ешь, это тебе. Чего ты?       — Можно? — голос дрожит, она сцепила пальцы рук в замок, до побеления костяшек.       — Конечно, — киваю. — А кому же я еще ее поставил, по-твоему?       Ольга тянется за ложкой и нерешительно берет ее в руки, периодически поглядывает на меня, словно оценивая реакцию. Даже не двигаюсь, чтобы не спугнуть девушку. Мало ли, как она сейчас воспримет любое шевеление.       — А кто твой куратор?       — Не знаю…       Она уплетает простую еду за обе щеки. Аж у самого аппетит прорезается. Тормози, О’Хара, раскабанеешь. Сейчас надо набирать правильную массу, а не страдать бестолковым обжорством. На ее слова только тяжело вздыхаю.       — Ну, как зовут того, кто приходит к тебе в камеру? — Странно всё это. Но волновать меня это не должно. В конце концов, я не уверен до конца, что она не ломает комедию. С другой стороны, если так, то делает она это с невероятным профессионализмом. Нигде ведь не палится, а уж эмоции какие чистые. Мутная девица эта Ольга, как ни крути.       — А… Надзиратель? Кайл.       Надзиратель. Аут. Притом полный. Прикрываю глаза рукой. Кайл. Ну, тогда ее поведение объяснимо. Этот изверг любого заставит по струнке ходить. Даже удивительно, что она до сих пор в здравом рассудке, оказавшись в руках Найта-младшего. Или уже не очень? Оттого и пытается говорить о том, что не шпионка вовсе? Тут без ста грамм не разберешься, а я как раз предательски трезвею. Голова уже кипит от этого рыжеволосого ребуса.       Ольга приговаривает яичницу достаточно скоро. Закидываю тарелку в посудомоечную машину и усаживаюсь напротив рыженькой. М-да… Интересно, однако. И можно было бы остановиться на достигнутом, забить и лечь спать. В конце концов, какое мне дело? Но чертово природное любопытство попросту не умеет останавливаться вовремя. Делаю глубокий вдох, вновь пасуя перед собственными полоумными идеями. Ничего ведь не случится, если копну чуть глубже, правда? Подумаешь, завтра буду на собрании засыпать…       — А за что ты попала сюда? — опираюсь локтями на стол, сцепляя ладони в замок, переношу вес тела чуть вперед, как бы надвигаясь на девушку.       Ольга сперва теряется от такого поведения, но быстро спохватывается.       — Не знаю. Кайл говорил, что я якобы занималась организацией какой-то диверсии против США. Всё спрашивал меня о подробностях и настоящей цели. Но я ничего не знаю. И много раз говорила об этом!       Голос дрожит, готовый вот-вот оборваться с концами. Раз диверсия, значит, она боевик. Но раз так, то она попросту не может быть такой… Неспортивной. Плоский, без намека на кубики живот, тонкие хрупкие руки. Ноги точеные, бедра чуть округлые. Не так выглядит фигура девушек-боевиков. Дети, что только учатся, и те мускулистее. Странно. И чем дальше, тем меньше происходящему адекватных объяснений.       — Прошу, помоги, — она нерешительно касается моих рук прохладными пальцами. Заглядывает в лицо. Наивно так, умоляюще, что аж по нутру будто целая свора кошек скребет. В малахитовых глазах дрожат слёзы, которым она старательно не позволяет выкатиться на свет божий.       Нет… нет, О’Хара, ты не можешь.       — У тебя есть куратор.       Не имею права лезть. За каждым заключенным закрепляется куратор, который ведет дело, представляет интересы узника на Трибунале. Проверять информацию должен Кайл, и у меня нет никаких рычагов давления на него.       — Он не слушает меня, — всхлип всё же вырывается из ее груди. — Он считает, что я вру, но это не так! Они меня перепутали! Понимаешь, просто перепутали! Кайл даже называет меня Наташей! Но я не Наташа!       Постепенно тихая просьба переходит в отчаянную истерику. Ее руки дрожат, всё так же безнадежно хватаясь за мои.       — Прошу… — шепчет лихорадочно, — я просто хочу домой, хочу, чтобы этот кошмар закончился…       Поджимаю губы. И всё же нет гарантий, что она говорит правду, равно как и нет уверенности, что умеет так мастерски лгать. Стал бы разбираться Кайл? Скорее всего, да, он всегда дотошно подходит к каждой мелочи. Такое упущение с его стороны — маловероятно.       — С чего ты решила, что я стану тебе помогать? — выходит отстраненно и достаточно холодно, но это напускное, вышколенное. На самом деле я напрочь запутался в собственных ощущениях. В ее взгляде ни капли подвоха, ни одного неверного движения, указывающего на ложь. Но то, о чём она говорит, — практически исключено.       Практически, О’Хара, но не абсолютно.       — Ты единственный, кто отнесся ко мне по-человечески…       Наивно заглядывает в глаза. Пытается увидеть хоть тень сострадания и поддержки? Если я буду вестись вот так на каждое обращение в мой адрес, то что за Наследник из меня выйдет? Глубоко вздыхаю и отодвигаюсь от стола, разрывая контакт с ее руками.       — Кайл — твой куратор, ему этим и заниматься. Тебе нужно просить о помощи его. Вообще, вся эта история выглядит сомнительно. Тот, кто тебя брал, должен был проверить информацию вдоль и поперек. Раз уж за тобой отрядили группу аж в Россию, диверсия замышлялась далеко не пустяковая. В таких случаях к поимке языков и виновников подходят с максимальной тщательностью.       Ольга обреченно выдыхает, опуская голову на грудь. Очередной всхлип — как ножом по сердцу. Поджимаю губы. Ненавижу, когда женщины плачут в моём присутствии, чувствую себя повинным во всех грехах сразу, а в ее слезах, как назло, не ощущается и капли фальши. Приходится бороться с желанием успокоить и пожалеть. Детская привычка: Ким часто было тяжело одной среди троих мужиков. По первости ее регулярно доводил до слёз отец, а я видел это и после часто успокаивал, не понимая, за что он обижает ее. Думал, из-за меня и моих детских выходок. Только когда вырос, понял, что он попросту не любил ее тогда, благо сейчас всё изменилось. Да и наша с Каином подростковая спесь, что не раз расстраивала мачеху, немало потом добавляла. Мы получали за свое поведение выволочки от отца, конечно же, но разве это помогало? В юности работает сперва язык, а голове остается только анализировать задницу, в которую плавно скатилась ситуация.       — Все вы — одинаковые, — бессильно улыбнувшись, Оля обнимает себя руками и чуть покачивается вперед-назад.       Я закипаю.       — Кто это — «все»?       — Кайл, этот мужчина в строгом костюме, который сегодня меня выбрал на заклание, ты, — от расстройства будто не осталось и следа, слёзы выжег пламенный гнев. Она чеканит слова с таким невероятным презрением, что где-то в районе ягодиц у меня начинает печь от бешенства. — Вы даже не допускаете мысли, что не правы. Что вы — такие же люди, которые могут ошибиться. Куда уж всем до вас, бравые шпионы или как вас там! Только и можете, что мутузить всех без разбора да распоряжаться людьми, как собственностью!       Бью ладонью по столу. Резкий звук заставляет ее замолчать. Вот только вместо испуга Ольга кривовато-вымученно улыбается.       — Не боишься распускать язык? — шиплю сквозь зубы.       Надо же, одним несчастным сравнением умудриться вот так припечатать на месте! И ответить мне нечего. Вернее, есть, но я едва ли хочу развозить ссору неизвестно с кем на ночь глядя. А потому сжимаю зубы, не позволяя гадостям сорваться с языка.       Выходит, она видит во мне такое же животное, как и в Кайле, который явно издевается над ней на полную катушку. И если до этого я еще мог размякнуть и что-то сделать, например, проверить ее слова, то теперь этого не будет.       — Вот и поговорили, — раздраженно поднимаюсь из-за стола. — А теперь пошли в постель.       Былая бравада улетучивается в секунды, уступая место испугу. Что, черт подери, опять не так? А, понял. Это мы так отреагировали на двусмысленность?       — Успокойся, маленькая извращенка. Я не о том, о чём ты подумала.       Сердито прячу руки в карманы шорт, ожидая рыженькую. Она не тянет время. Торопливо направляется в комнату. Семенит к кровати, чуть сжавшись и глядя в пол.       Глаза слипаются, даже злость уже не ободряет. Подхожу к тумбочке с оставленными на ней наручниками. Девицу надо пристегнуть на ночь. Она странная, не хватало еще, чтобы пошла на поиски ножей, кухня-то не запирается. Да и убить можно не только колюще-режущими предметами…       Присаживаюсь рядом с ней.       — Давай руку. Приключения мне не нужны, так что переночуешь в наручниках.       Ольга кивает, не решаясь поднять на меня взгляд. Поджимает губы, когда щелчок металла разбавляет повисшую тишину. Одна рука, вторая, накинуть одеяло. Отлично. Оружие в таком положении она не добудет, убить меня не сможет, да и переночую я, пожалуй, в кабинете. Для большей безопасности. Он хотя бы запирается, и там есть небольшой кожаный диванчик, нужно только прихватить подушку и одеяло.       Рыженькая недолго елозит, устраиваясь поудобнее. Блаженно зажмуривает глаза и шумно выдыхает в голос. То-то… На мягком матрасе спать куда приятнее, чем на голом бетонном полу камеры.       Надо идти спать, я завтра не встану на это чертово собрание. А прогулять первое же — сомнительное удовольствие. Выключаю свет в комнате. Наручники звякают об изголовье. Даже в темноте я вижу, как девчонка поджимает губы, бросая беспомощный взгляд на одеяло — то доходит ей до середины бедра. Закатываю глаза, устроили сюрприз, черт подери, нянчись теперь вместо сна…       Подхожу ближе и молча, в одно движение, натягиваю одеяло ей до шеи.       — Спи давай.       — Спокойной ночи. И… спасибо.       Голос звучит приглушенно, будто бы виновато, а сама она выжидающе смотрит на меня. Пытается прощупать? Считает, что я всё же могу ей помочь? Скорее всего. Надежда умирает последней, и в глазах Ольги она всё еще теплится.       — Спокойной ночи, — подцепив вторую подушку с постели, ухожу к шкафу.       Мне ей сказать больше нечего. Нахожу на полке плед и ухожу в кабинет, для собственного спокойствия запирая дверь. Тяжелый вздох вырывается сам собой. Не успел ты вернуться в Штаб, О'Хара, как дела посыпались на твою голову сами собой. Даже оттуда, откуда никто не ждал подвоха, — из затеянного родными сюрприза.       Бросаю подушку на диванчик, наконец-то ложусь. Раздеваться не стану, на коже обивки голым телом спать будет неприятно. В голове одна за другой крутятся мысли об Ольге. Да уж, вот чье имя я точно не забуду, несмотря на всю его сложность. Веселый денек. Надо будет завтра сказать отцу, чтобы больше мне такие подарочки не подкладывал. Проваливаюсь в сон, теряя мысль на полуслове. Черт с ним. Всё завтра.