То, что прячется в тени

Стервятник смотрит на солнце, ползущее к горизонту. Движение налитого золотом шара почти не заметно, но если моргать реже, то его можно увидеть. Ощутить тепло уходящего дня. Спину холодит от стены Дома, слишком долго просуществовавшей в тени, а ноги, обтянутые черными джинсами, припекает совсем по-летнему. И это двойственное ощущение будто обездвиживает. Заставляет Стервятника замереть, уставившись на горизонт до слез в глазах. Застыть, словно насекомое, увязающее в смоле. Крылья слиплись и сломались под ее тягучим весом, движения замедлились и последний вздох уже подбирается к горлу. Рыжий падает в траву рядом и ползет пальцами по бедру Стервятника. Он медлителен и осторожен. Будто не хочет тоже вляпаться в смолу и пропитаться ее хвойным запахом навечно. — Прекрати, — просит Стервятник, когда проворные пальцы замирают в опасной близости от ширинки. И, как ни странно, Рыжий слушается. Убирает руку. Срывает солнечный одуванчик, ломая его стебель с пустым хрустким звуком, и нещадно щиплет желтенькие лепестки. Зуд в пальцах требуется чем-то унять, пусть крохотные лепестки и не готовы стерпеть его страсть. — Ты теперь типа с ним? — интересуется Рыжий. — Или все еще нет? — Нет. — И чего вы ждете? Полгода уж прошло. — Он мне ничего и не предлагал. — Я ему даже завидую, — бормочет Рыжий. — Ничего не предлагал, но меня ты выкинул. Сделал так, как он хотел. — Ты не понимаешь. — Ну куда мне! — фыркает Рыжий и швыряет истерзанный цветок в кусты. — Я ж тупая Крыса, нихуя не понимаю в высоких чувствах! Стервятник морщится от его слов. От горького привкуса, который оседает на губах. Будто Рыжий разучился скрывать свое хрупкое нутро. Рыжий сдергивает очки и смотрит на Стервятника в упор. — Пойдем со мной, а? — предлагает он. — Ну, после… И Стервятник смотрит в его глаза в ответ. Пожалуй, впервые за очень долгое время. — Ты же знаешь, что я не могу, — отвечает он почти шепотом. — Я знаю, — торопливо кивает Рыжий. — Но если у тебя вдруг не выйдет, и ты не найдешь то, что ищешь, пойдем со мной. Ну не хочешь же ты, в самом деле, свалить вслед за Слепым. — Не хочу, — качает головой Стервятник. — Но и тебе я вынужден отказать. Мне нет места на этом Круге и я уйду. Не так, так иначе. — Блин, Стервятник, ну не надо! Глаза Рыжего поглощают закат. Словно в них и родилось когда-то солнце и в них оно должно умереть. Пальцы, сжимающие запястье Стервятника, холодеют, отдавая тепло, как уставшая вечерняя земля. И Стервятник не знает, как отцепить их от себя. Как не ранить еще одну душу. Но для этого уже, пожалуй, слишком поздно. — Прости, — кажется, он даже слышит, как чьи-то еще тонкие лапки прилипают к его смолистому кокону. Пальцы исчезают и закатное солнце словно кто-то выключает. Зеленые стекла бликуют огненными лучами, и Рыжий проворно поднимается с остывшей земли. — Будь счастлив, Большая Птица. — И ты, — отвечает Стервятник, когда загорелая фигура Крысиного Вожака скрывается за дверями Дома. Стервятник возвращается в Дом, только когда на улице становится слишком холодно для его занывших костей и слишком темно, чтобы видеть собственные мысли. Бредет медленно, стараясь забыть дорогу в свое давящее прелыми листьями и гнилью Гнездо. Бредет, стараясь забыть всю свою проклятую жизнь. Ангел возникает из воздуха. Отделяется от стены и плывет рядом. — К нам тут на огонек заплутавший путник вышел, — сообщает он. — Черный Ральф. Стервятник замирает лишь на мгновение и собирается уже двинуться дальше, но Ангел, похоже, решает остановиться насовсем. — Поведал дивные небылицы про твою дражайшую бабулю. — Любопытно, — отвечает Стервятник таким тоном, будто ему и не любопытно вовсе. — Мы проводили гостя назад в его комнату. Он был убийственно пьян. Ангел отмирает и продолжает путь. Он знает, что Стервятник захочет теперь навестить Ральфа лично. — Тогда мне не стоит от него отставать, — Стервятник достает свою жестяную спутницу и делает два больших обжигающих легкие глотка. — Ты бы так не торопился, — советует Ангел. — Дорогуша дал Ральфу воскрешающую пилюлю. Они текут по коридору, и Стервятнику кажется, что вокруг нет никого. Ангел тихо пересказывает все, что услышал этим вечером из уст Черного Предателя. Ральф приходит в себя в широком потертом кресле у стола в своем кабинете. И оно ощущается странно неуютным, потому что минуту назад ему казалось, что спинка кресла значительно выше, а подлокотники у него дубовые. В комнате холодно и темно, пугающе одиноко. На полу в красивом подсвечнике все еще тускло горит его криво воткнутая свеча. Едва освещает пространство вокруг. Прячет в густой тени очертания дивана и книжных стеллажей. Чужую тень. Ральф вздрагивает, понимая, что не один. Он уже практически трезв, но в голове так мутно от одиночества и боли, что он едва ли осознает, как сильно хочет, чтобы его ночной гость подошел ближе. Стервятник чувствует его настроение кожей. Он уже практически пьян и уступает своему злорадному желанию помучить Черного Ральфа хоть мгновение, не шевелится. Ральф не выдерживает первым. Он встает со своего места и поднимает с пола подсвечник. Он держит его секунду перед собой, чтобы удостовериться, что Стервятник действительно здесь, и ставит на стол. — Ты пришел, чтобы поговорить о том, что я узнал? — спрашивает Ральф и возвращается в свое кресло. Ему нужна надежная опора, чтобы опять не съехать с катушек рядом со Стервятником. Стервятник наконец выныривает из тени, сбрасывая с плеч липкие плети тьмы. Впитывает своим черным силуэтом скромные отсветы свечи. И Ральф завороженно смотрит, как на его скулы ложатся теплые блики, делая тяжелые веки чернее, чем обычно. Заставляя золотые глаза дьявольски гореть. Словно янтарные капли вековой смолы, в которой навеки застыло мертвое насекомое. Стервятник обходит стол и присаживается на потрескавшуюся столешницу прямо напротив Ральфа. — Не за этим, — тихо отвечает он. — Тогда зачем? — Хотел посмотреть в глаза человеку, который готов на все, чтобы спасти меня. На все, кроме любви. Ральф сжимает зубы. Он знает, что Стервятник не идиот. Он просто выжимает из него откровенность своими когтистыми лапами. И Ральф поддается. — Я не отказывался любить тебя. Просто у всего есть границы. — Твои границы слишком тесные. — А твои слишком нездоровые. — Ты лечить меня собрался? Стервятник наклоняется ближе к Ральфу, держась руками за столешницу. Вот-вот рухнет со своего насеста. Тянет издевательскую улыбку, провоцирует. На ответную страсть. На ответную агрессию. На что угодно, кроме этого покровительственного тона. — Ну уж точно не играть в твои игры с саморазрушением, — рычит Ральф. Если страсть нельзя, он выбирает агрессию. Ральф поднимается со своего места и делает шаг навстречу. Давит. Но Стервятник даже не дергается. Не отстраняется, лишь поднимает глаза. Ему не страшно. Ему нравится быть раздавленным. — Ой ли? — Ты придумал себе смертный грех и сам себя пытаешь. — Ты тоже меня пытаешь, — морщится Стервятник. — Гуманнее было бы задушить. — Иногда очень хочется, — выдавливает Ральф сквозь зубы. Ему чудится, что стоило ему приблизиться к Стервятнику — и он влип в эти янтарные глаза. — Ну так сделай то, чего мы оба хотим, — Стервятник ведет когтем по его груди. И не будь на Ральфе рубашки, он оставил бы кровавый след. — Сделай мне так больно, как только можешь. Чтобы я забыл твою нежность. Ральф больше не владеет ситуацией. Он ведется на провокации. Он знает это и не может остановиться. Не хочет. Он толкает Стервятника спиной на стол и рвет рубашку на его груди. Треск ткани и стук скачущих по столу пуговиц заглушают страх и одиночество. Заглушают голос разума в голове. — Такими темпами у меня целой одежды не останется, — тихо посмеивается Стервятник и вдруг давится собственным стоном, когда ребра обжигает липкая капля. Ангел говорил, что Стервятник пропустил фееричное зрелище готического шествия Ральфа со свечой сквозь темные коридоры, но фееричное зрелище — это то, что позволено видеть только Стервятнику. Это Ральф со свечой в руках, льющий воск на его обнаженное тело. Ральф, чьи глаза пылают ярче оплывающей свечи. Жгут сильнее, чем горячая боль, пронзающая кожу. Стервятник вздрагивает, когда тоненькая струйка расплавленного воска ложится поперек его живота, заставляя рвано дышать и прижимать позвоночник к столу. Заставляя сердце выпрыгивать из груди. Ральф держит свечу слишком низко, Стервятник почти уверен, что останутся ожоги. Но он забывает об этом, как только язык Ральфа касается его живота. Он скользит так нежно совсем рядом с тем местом, которое еще горит от воска, что Стервятник готов рассыпаться от этих разрывающих ощущений на осколки. Он стонет и бьется в опустошающем ощущении жара. Словно не только его кожа пылает, но и все его тело. Ребра, губы, пальцы. Его сердце. Он смотрит на Ральфа и, когда удаётся поймать его взгляд, дрожит ещё сильнее. Он видит в нем страсть и голод. Он видит в нем отчаяние и решимость. Он видит стену, на которую натыкался все это время. И она сыпется к его ногам. Стервятник выдыхает и закрывает глаза, когда Ральф возвращает свечу назад в подсвечник и начинает стягивать с него одежду. Он слишком долго разбирается с ботинками и стягивает испачканные травой джинсы слишком медленно. Стервятник чувствует, как сильно возбужден, и знает, что Ральф возбужден не меньше. И его начинает трясти от желания вернуть горячие пытки. Кажется, он даже просит об этом вслух. Потому что иначе он просто разрыдается от ощущения бесконечной пропасти, разверзшейся в его груди. И Ральф выполняет его желание. А может, следует только своим. Он целует острую коленку, и в следующий миг Стервятник вскрикивает от обжигающих восковых лепестков, падающих на внутреннюю сторону бедра. Ральф снова целует обожженную кожу и ведёт по ней языком. Стервятник дрожит и весь сжимается в ожидании новой вспышки боли. Но он не может ее предугадать. Он не знает, где и когда его коснётся вновь сжигающее пламя Черной страсти Ральфа. Все, что он может — это отдаться и подчиниться ей полностью. Пальцы Ральфа гладят его беспрестанно, успокаивая воспалённую кожу, лаская оголенные нервы, разделяя с ним ощущения. Губы оставляют следы ярче ожогов. Ральф льёт воск на сжавшийся крохотный сосок, и Стервятник мычит, до крови прикусывая губу. Он содрогается всем телом и не сразу замечает, как Ральф замирает. Ральф прижимается к нему так тесно, что трудно дышать. Что опасно держать даже крохотное пламя между их тел. Он прижимается так тесно, что видит тонкий белёсый шрам под левой ключицей, едва различимый в свете этого крохотного пламени. След, которым Стервятник запечатал свою боль на себе навсегда. След, который оставил на нем Рыжий. И Ральф не знает, что из этого злит его сильнее. Стервятник открывает глаза и видит его взгляд. Чувствует его злость и его отчаяние. Его ревность и его желание отомстить. Обреченность сдавливает легкие. Ральф смотрит на него решительно. Он словно осознаёт своё безумие, но все равно позволяет ему взять верх. Он зажимает Стервятнику рот ладонью и прижимает горящую свечу к его груди. Боль пронзает все тело ослепительной вспышкой. Она так сильна, что Стервятнику кажется, что он не выдержит. Она так сильна, что хочется отстраниться от неё как можно дальше. Стервятник выгибается всем телом и впивается когтями в плечи Ральфа. Кричит в его ладонь. Пламя свечи гаснет, накрывая обоих красной пеленой агонии. Стервятник слепо таращится во тьму, смешанную со слезами, и дышит огнём. Он хочет исчезнуть в этом пожаре навсегда. Вместе с Ральфом. Вместе с его губами и языком, слизывающим пульс с мокрой шеи. Вместе с жадными руками, пытающими истерзанную кожу. Вместе с его горячим естеством, созданным, чтобы они могли слиться воедино. Ральф ласкает его настойчиво, жарко. Заглушая муки и распаляя желание. Входит в его измотанное тело, вызывая новую вспышку боли. Новую вспышку наслаждения. — Чувствуешь меня внутри? — шепчет он, касаясь губами уха. Стервятник лишь стонет в ответ и подаётся ему навстречу. — Забудь, что когда-то было иначе.