То, что прячется в тени

Мысли пахнут оплывающими свечами и слова проникают в мозг словно через слой ваты. Серой и свалявшейся ваты, которой законопачивают окна на зиму, а выковыривать после не спешат. Сердце колотится о рёбра обезумевшей птицей, но Стервятнику кажется, что оно и не бьется вовсе. Лорд надевает ему на шею потрёпанный шнурок, и Стервятник растерянно трогает колючее колесико дрожащими пальцами. Реальность раскалывается надвое. Он всегда верил, что это случится, и не верил одновременно. Боль и отчаяние рвутся наружу, разрезая плоть слой за слоем. Чтобы уйти. Чтобы покинуть его навсегда. Чтобы вернуть в его опустошенную грудь то, что прячется в тени под кроватью уже почти три года. Его сердце. Его жизнь. Стервятник цепляется за плечи Лорда и рыдает, выплескивая горячее чувство вины. И жгучее счастье. Почему-то именно в этот миг вдруг хочется умереть. Он смотрит на Ральфа и сквозь соленую душную пелену ловит его взгляд. В нем тьма. Тьма, которую там поселил он. Тьма, которая теперь никогда не отпустит Чёрного Ральфа. Тьма, которая может переломать крылья Большой Птицы. Вот то, что теперь Стервятник будет прятать под своей новой кроватью. Ральф делает глоток гадкого пойла, которое Стервятник самоуверенно зовёт текилой. Оно должно согревать желудок, но жжёт где-то слева в груди. Внутри между изгибами кишок ползёт змея, до боли похожая на ржавую колючую проволоку. Она цепляет и рвёт все внутри и кусает слева под ключицей. И Ральф думает, настолько ли это больно, как сжигаемая пламенем свечи кожа? Когда кончится весь этот балаган, он обязательно спросит об этом Стервятника. Лучше бы вместо этого спросить у Лорда, что такое он отдал Большой Птице, но Ральфу не нужен ответ на этот вопрос. Он знал его ещё до того, как увидел блестящую шестеренку, привязанную к шнурку. Ральф делает глоток гадкого пойла и ненавидит Лорда. И ненавидит себя. За то, что не хочет поступать так, как будет правильно. Когда упакованный рюкзаками народ уезжает на странном помятом автобусе, а остальные расползаются по другим спальням и Ночь Сказок подходит к концу, Ральф считает удары собственного сердца. Вдыхает носом, выдыхает через рот. Пытается впасть в анабиоз, сверля взглядом место, где сидел Стервятник. Он слушает Слепого вполуха и ничему не удивляется. Он тонет. Тонет в ядовитой отраве с запахом голубой агавы. Слепой чувствует его настроение и замолкает. Мнёт своими живыми пальцами конверт. Не ждёт ответ, но знает его. — Что насчёт Стервятника? — спрашивает Р Первый. — О чем вы? — скрипит Слепой. — Я хочу, чтобы он пошёл со мной. — Но ведь он... — Он идёт со мной или я не иду вообще, — режет Ральф. — Хорошо. Я помогу с ним. Но заставить его я не могу, учтите. — Это уже моя забота. — Вы же понимаете, что действуете против его воли? Ральф молчит. Смотрит мимо. Вспоминает вкус обкусанных сухих губ и считает удары сердца. — Вы очень наивный, если думаете, что Стервятник так просто сдастся. Не после того, как получил шанс на искупление. Слепой трогает перевязанную руку. Ещё сегодня днём он хотел бы поступить так, как хочет Ральф. Но он сильнее Р Первого, он умеет отпускать. — Это не твоё дело, Слепой. — Как скажете. Стервятник ждёт Ральфа в коридоре и послушно идёт за ним в его комнату. Потому что ему нужно это прощание не меньше, чем оно нужно Ральфу. Потому что уже на рассвете они расстанутся навсегда. И Стервятник унесёт с собой то опустошающее чувство, что жгло их обоих. Ту нежность, что Ральф запретил ему, а потом вернул без спроса. Надежду на что-то незапятнанное его кровью. А Ральфу он оставит только темную бездну. И колючее сожаление. Поворот ключа в замке стучит по вискам. Каждый щелчок словно сдвигает стены. Ральф включает свет, и после полумрака Четвёртой и пустых коридоров он бьет под дых. Стервятника вдруг смущают размазанные по щекам чёрные слёзы, и он трёт их пальцами, пытаясь изменить хоть что-то в этой безвыходной ситуации. Подбирает слова. Решает, что позволено сейчас — все или почти ничего. Поднимает глаза на Ральфа. И, задохнувшись, отступает. — Ты никуда не пойдёшь, — медленно произносит Р Первый. — Ты не понимаешь, — пытается привести его в чувство Стервятник. Но приводить его в чувство не нужно. Ральф осознаёт всё так четко, как никогда раньше. То, что не имел права любить Стервятника. Что не должен был ему отказывать. Не должен был позволить ему опуститься на дно. Не должен был нырять туда за ним следом. Не должен мешать ему сейчас. — Все я прекрасно понимаю, — отвечает Ральф, и Стервятнику впервые становится чертовски страшно находиться рядом с ним. — Я тебя не отпущу. Стервятник распахивает глаза. Он делает ещё один шаг назад, врезается в стол и вцепляется в столешницу руками. — Как ты себе это представляешь? — голос его дрожит. — Запрешь меня? Только теперь Стервятник видит, что самое сложное испытание ещё не пройдено. Оно вырастает перед ним, как терновый куст. Ему придётся бороться с тем, с кем бороться ему сложнее всего. С тем, чью жизнь он и так изломал и вывернул наизнанку. С тем, кого он любит сильнее, чем кого-либо на этом Круге и на всех остальных. И эту жизнь ему придётся растоптать, чтобы освободиться. Они оба знают, что Стервятника не запереть. Ральф подходит вплотную и смотрит прямо в глаза. — Ты останешься здесь, пока я не разберусь с делами. — Я не останусь! — Нет, останешься! — рычит Ральф. В его голосе столько властной угрозы, что Стервятнику чудится, будто он замерзает. Что он и правда сейчас застынет здесь и не сможет сделать и шага только от одних этих слов. Но Ральфу мало лишь слов. Он расстегивает ремень и одним движением выдергивает его из шлевок. Хватает тонкую руку и выворачивает за спину. Стервятник стонет и дергается. — Какого хрена ты делаешь?! Жесткий потертый ремень туго стягивает запястья. Стервятник пытается вырваться, но каждое движение причиняет боль. Каждое движение лишь сильнее затягивает оковы на его руках. — Отпусти меня! Ты что, больной?! — орет Птица. Ральф толкает его на диван. Стервятник неуклюже приземляется на локоть и вскрикивает от боли. Он матерится и орет, вспоминает всех родственников Ральфа по матушке до восьмого колена. Бьется в истерике. Ральф смотрит на это, и руки его дрожат. Он хочет освободить его. Хочет открыть окно, пусть летит. Но он отобрал его крылья. Ральф слышит хруст, с которым они ломаются, и от этого тошнит. Крик Стервятника отбирает его решимость. Режет ненавистью к себе и малодушием. Ральф хочет, чтобы он замолчал. Чтобы согласился. Чтобы рыдал. Чтобы забыл, как говорить. Только не этот дикий вой. И Ральф бьет его по лицу наотмашь. — Не ори так, тебе никто не поможет. Стервятник слизывает кровь с разбитой губы. Осознание, что ничего сделать он не может, ослепляет. Он теряет воздух. Он дышит будто битым стеклом. Как в ту ночь. В ту самую проклятую ночь. — Ты не можешь так поступить со мной! Только не теперь! — Только не теперь? — зло усмехается Ральф. — Я пошёл за тобой в огонь, теперь мы будем гореть вместе. Я никогда тебя не отпущу. — Тебе придётся убить меня, если хочешь удержать! — выталкивает Стервятник сквозь зубы. Его слова пахнут кровью. Будто это и не слова вовсе, а провернутое через мясорубку сердце. — Если понадобится, я убью. И в этих словах ни капли лжи. Ни капли сострадания. Помешательство, должно быть, звучит именно так. Вся сила и желание сопротивляться застревает в горле Птицы подавленным восстанием, затухающим костром. И ресницы вновь слипаются от пролившейся ядовитой горечи. Ральфу кажется, что слёзы, жгущие воспалённые глаза Стервятника, совсем не такие, какими им положено быть. Густые, остро пахнущие железом. Они оставляют на щеках грязные следы, багровые, почти чёрные. Совсем как те, в которых были утоплены белые простыни в прачечной почти три года назад. — Пожалуйста, — умоляет Стервятник. — Отпусти. Ральф подцепляет пальцем шнурок на шее Стервятника и вытягивает согретую его тёплом шестеренку из-за пазухи. Сжимает ее в кулаке. Стервятник смотрит на него безумными глазами, а шестеренка режет ладонь. Шнурок рвётся с лопающимся звуком. Оставляет обжигающий след на шее. Останавливает сердце. И Ральф вышвыривает его в окно.