"...И нашла любовь там, где когда-то видела только ненависть..."

      Перестук приборов в столовой, тишина. Сидит напротив с царственной осанкой. Уже не морщась, определяет предпочитаемое в этот момент блюдо. Я наблюдаю за ней без насмешки. Давно всё выветрилось. Лишь восхищение несломленной волей, характером, и тем, чем она стала… В кого перевоплотилась за прошедшие годы, приняв и осознав себя частью цирка. Полные губы касаются хрустальной стенки бокала, чуть пригубив терпкое белое вино. Невольно вспоминаю, что стала заказывать его назло мне. Пожалуй, долгое время, да и до сих пор, она всё делает назло…       Какая-то блажь по смене расстановки шатров, разделение спален, какой-то полубредовый список для проведения выступления. Бестолковое желание присоединить к цирку ещё и небольшой парк аттракционов. Из всего, пожалуй, более примечательной была «комната страха» –полезное изобретение. Мне оставалось лишь поаплодировать её задумке. Знала бы, сколько силы приносит людской страх, перекрывая отвращение и прочие эманации, которые подпитывают вековую гниль.       Тонкие пальцы оставляют приборы, Сара откидывается на спинку стула, рассматривая нюдовый маникюр. Принципиально, назло, только бы вывести из себя… Ничего мрачного для своего образа. Свет и подчёркнутое нежелание признать правоту своего Хозяина. И только из её уст этот «титул» звучит насмешкой. Смотрит на подсвечник в конце стола — щелчок пальцев — свеча погасла. Игра с недавно приобретёнными силами её забавляет. Учится без какой-то помощи. Отстранённая, холодная, высокомерная…       Королева нашей убогой обители уродов. Белая Королева в царстве мрака. Три года — ни одного уродца к труппе. Сон не возобновляется. Её силы не позволяют уйти в циклы. Живая в царстве мёртвых… Уснула всего раз, чтобы при пробуждении устроить светопреставление такой мощи, что я невольно восхитился и несколько впал в ступор от того, что получил в награду за века одиночества.       «Пожалуй, всё же в наказание…» — промелькнуло в мыслях, когда она погасила все свечи в одном подсвечнике и переключила внимание на другой.       — Нам нужно набрать хотя бы пару уродцев… — который раз уже подвожу к этой мысли.       — Зачем?.. — чуть морщит брови: одна свеча не поддаётся.       — Силы не бесконечны.       — Комната страха приносит достаточно энергии. — буднично отвечает Сара.       Качаю головой:       — Увы — нет. Временное восполнение. Плюс…       — Передай цирк мне. Часть сил он сможет черпать из меня. Как и ты… — голубые глаза насмешливо обжигают и снова переключаются на раздражающую её свечу.       Смеюсь от её «находчивости». Наши силы всё ещё противоборствуют. Стоит немного ослабить контроль, и моё детище падёт жертвой её амбиций и попытки разделить влияние над неделимым. В ответ на смех очередной пренебрежительный взгляд.       — Это невозможно. Мы оба понимаем, что шатры могут исчезнуть в этом случае.       Моя любовь закатывает глаза, справившись с подсвечником, и задумчиво созерцая последний. Единственный, который даёт свет в этом шатре. У меня же иссякает терпение. Как и сотни, тысячи раз прежде в аналогичной ситуации. Этот разговор похож на бесконечную пытку.       — Быть может, тогда ты наконец рискнёшь освободиться и стать действительно человеком, а не мечтой археологов времён колонизации?.. — чуть едко произносит она.       И ответ знает:       — Я погибну.       — Я тоже… мы связаны, ты постоянно забываешь, что у меня нет выбора.       Качая головой, всматриваюсь в усталый голубой лёд на дне любимых глаз:       — Именно потому, что мы связаны я и не хочу…       — Просто трусишь. — отрезает она со вздохом.       Начинаю злиться, но уже привык. Скрываю умело. С ней научился. Прежде несдерживаемая волна гнева могла разнести весь цирк вдребезги. Она учит меня терпению и смирению, оставаясь рядом. Её очень непросто выдержать, невозможно принудить к чему-либо. Возможно… Но мне едва удалось вытравить из неё ненависть за прежний шантаж, что связал нас. Дорогая цена — отвращение не к внешности, а к внутренней гнили монстра. Отвращение к поступкам и тому, что совершаю снова и снова.       Киваю:       — Трушу. Не хочу тебя потерять, лишь недавно обретя.       Усмехается, но взгляд неуловимо теплеет. Я тоже научился касаться тонких струнок светлой души бережно и терпеливо, чтобы услышать звуки нежной арфы, а не слёзы, издаваемые расстроенной виолончелью. И всё же насмешливо щурится. Щелчок пальцев — ещё одна погасшая свеча.       — Сколько лет будет длиться эта пытка, любовь моя?.. — тихо спрашивает Сара, — Пока не падёт цирк? Будешь набирать ублюдков в обход моего мнения, как шесть лет назад?..       Я морщусь, вспоминая одну из давнишних ошибок, которой она активно пытается уколоть. Всего несколько масок для компании воров, подчищавших карманы зрителей. По сути, это было благом — наказание для тех, кто без зазрения совести обворовывает знакомых и не очень людей. И, да, в тот раз я перестарался. Требовалось напитать шатры. Ввёл в заблуждение, считая, что победил в этой схватке противоположностей. Не угадал. Взрыв её силы едва не уничтожил цирк полностью. Тогда сила была бесконтрольной и откликалась только на вспышки её гнева. Теперь всё иначе…       — Больше я не собираюсь этого делать. Только если ты сочтёшь пригодными действительно изгнившие души.       По шатру прокатывается вздох:       — Ты так и не понял, что для любой гнили есть искупление… Я — пример.       Поджимаю губы — спорить сложно. «Чёрная, будто копоть, душа» той, кого я называл своей чертовкой, очистилась, когда она пожертвовала собой, чтобы спасти близких и подарить им свободу. И этот свет вынуждал меня двигаться дальше. Тянуться к ней, пытаясь выдержать всё, что сыпалось на голову, будто из рога изобилия. Уже давно думал, что нет нужды доказывать кому-то собственную состоятельность… До неё. Она пример не только искупления… Пример того, что даже монстр может тянуться к свету. Обжигаться об него, сгорать снова и снова, пытаясь очистить многовековые накопления грехов. Монстры умеют любить…       Вздыхаю, понимая, что сдался… Почти сдался:       — Убеди меня…       — В чём?.. — она щёлкает пальцами, оставляя всего одну свечу.       Голубые глаза в этом мигающем свете кажутся невероятно яркими, бликуют, пьяня чистотой, желанием утонуть в них. И смотреть в них невероятно больно. В них нет отвращения, но и отклика на свои чувства я не нахожу. Смахивает на жестокую пытку, но я сам её себе организовал, надеясь на какое-то снисхождение, кажется. Его не получил… Зато сторицей вкушал вину за всякое действие, что совершал с ней и без неё.       Сглатываю без особой надежды:       — Убеди в том, что я тебя хоть немного заслуживаю.       По шатру пролетает вздох, и она поднимается со своего места, обходя стол и протягивая руку, приглашая подняться и меня. Подчиняюсь, словно слепец, созерцая сосредоточие света в белом платье, стоя напротив неё в сумраке шатра, где одна единственная свеча и маяк, и самый большой страх — угаснет, и я не смогу видеть её. Пальцы скользят по бархату щеки, пропитываясь до остатка ею. Она менялась от податливого подростка к этой несгибаемой воле и чистоте. Первооснова моего существования пошатнулась с её приходом.       Жалел ли?.. Возможно… Жалел, что не могу лгать. Запрет на магию в её присутствии, постоянное ношение маски из страха увидеть отвращение. И ведь невыносимо сложно убедить себя самого, что она не испытывала его даже когда я совершал непростительные ошибки. Её чувства вообще миновали меня с момента пробуждения в Сентфоре.       До этого вечера…       Тонкая рука потянулась к краю маски. Перехватил рефлекторно, сверху-вниз глядя в голубые глаза своего палача. Она чуть улыбнулась, положив ладонь на мою грудь и приподнявшись на цыпочки, прошептав в губы моей маски, переадресовывая просьбу:       — Убеди меня, что готов стать чище, чем был до проклятия…       Полные чуть подкрашенные губы прижимаются к папье-маше, даря поцелуй маске. Не мне… И внутри почему-то с треском рвётся какая-то последняя ниточка. Сердце сбивается с ритма, когда за её спиной вижу источник проклятия — картину. Увековеченная часть чего-то, что было когда-то невыносимо давно. Один шаг во мрак, повлёкший за собой бесконечную череду таких же шагов, превративших меня в того, кто способен, как казалось, лишь ненавидеть. Я ошибался… И языки пламени на картине, кажется, уносят в бездну не только её жизнь, но и мои собственные страхи. Ведь я готов быть чище, чем когда-то прежде.       Снятая маска ложится на край стола, я слежу за ней, будто под гипнозом. Зажмуриваюсь, стараясь не смотреть в лицо Сары. «Не хочу отвращения… Не хочу… Не хочу…» — носится в голове. Судорожно стряхиваю желание накинуть морок на лицо, как в первый раз. Руки сжимаются в кулаки в бессильной ярости. Пороки открыты ей во всей «красе». Каждый ненавистный шрам на лице, каждый рубец изуродованной кожи, которую я прятал от неё, приходя за любовью в единственный светлый шатёр всего своего проклятого цирка. Забирая свою долю её нежности в темноте, чтобы не видеть брезгливости от близости с уродством.       Снова тонкие ладони скользящие от середины груди к плечам, находя опору, чтобы миниатюрная женщина не упала, притягивая ближе к себе. Несмелая ласка нежных пальцев, скользящих по щеке. Прикосновение тёплых губ к шее, обжигая дыханием, к подбородку, к уголку рта, а следом к моим губам. Поцелуй едва ощутимый, но полностью показывающий её. Именно её, а не меня. Ту, кто под гнилью находит то, что возможно любить…       Шёпот в губы:       — Не физические пороки страшны, а внутренние. — поцелуй, — Когда внутри у тебя прогоревший уголь, который невозможно снова разжечь. — поцелуй, — Страшно, когда твоя любовь не способна согреть, но бесконтрольно испепеляет…       Сара отстранилась, утягивая меня за руку в сторону своего шатра. Место чистоты цирка. Белые стены, постель, ширмы и будуар — всё переполнено светом даже невзирая на отсутствие окон. Здесь только толстые свечи. Только белые свечи, пламя которых даже не отливает в жёлтый или оранжевый. Здесь нет тепла… Не было…       «Быть может, мне повезёт сегодня?..» — проносится в мыслях.       Она усмехается, втягивая меня за собой. Искушение на границе с какой-то обманчивой чертой. Ведь её мысли я давно не вижу. В шатре пахнет духами и хризантемами. Парфюмерия не раздражает, потому, что на её коже запах раскрывается и разворачивается не тошнотными нотками яда, словно ароматы морозника, а чем-то неуловимым… Она отступает спиной вперёд, глядя на меня, всматриваясь в рубцы, всматриваясь в искажённые пожаром черты.       — Что ты делаешь?.. — спрашиваю глухо, отмечая, как она насмешливо разводит руки в стороны.       — Оглянись…       Стены растворяются, показывая мой шатёр. Словно изнанка. Алое, чёрное, тяжёлое… Нет воздуха, душно… Как мой дом после пожара. Тлеющие пурпурными драпями стены, чёрная копоть на дереве и тяжёлые обломки утраты, которую я так и не пережил. Массивная кровать, столы, шкафы, и полки с изделиями и инструментами. Затхлый воздух, пахнущий красками, лаками и клеем. Она оставалась со мной в этом шатре меньше месяца, деля постель и каждый угол сердца. Задыхаясь от слёз ночами, задыхаясь от смердящего воздуха, к которому я привык.       Мигнувший образ рассеялся, и моя Белая Королева этой шахматной партии вышла в центр своей обители, обходя меня по кругу, чуть поглаживая напряжённое тело. Читая мысли. Ей это было доступно. Мой голос совести давно обрёл её интонации и манеру речи. Стрункой вытянувшееся тело в белом одеянии слева, шёпот чуть колышет волосы:       — Ты сам загнал себя в тупик… В ловушку, понимаешь?..       — Не мог иначе. — лгу себе.       Неожиданное согласие:       — Быть может… Помнишь, как ты испытывал меня тогда, в восемьдесят шестом?.. — застывает позади, прижимаясь лбом к спине меж моих лопаток, — Каждый твой вопрос заставлял много думать… Делать выводы, чтобы понять, что хочу быть с тобой. Хочу попытаться… Хотя бы попытаться спасти то, что осталось от тебя…       — Прости…       — Молчи… — обходит, стремительно приближаясь, — Моя очередь испытать тебя, моя любовь…       Пространство снова меняется, перетекая так, словно в вихре. Всё что пережили. Всё что прошли почти рука об руку, но будучи бесконечно далеко. Не понимая, и пытаясь надломить и переломить ситуацию в нужную сторону. Я пытался переломить. Она лишь качала головой и отдалялась. Уходила туда, откуда я не мог добиться и крупиц любви к себе.       «Как же глупо это звучит — добиться любви к себе…» — вздыхаю я молча и раскаиваясь, прикрывая глаза, силясь стереть этот вихрь памяти из своей головы.       Нос отвратительно щекочет аромат медикаментов. Из соседних палат слышится писк приборов жизнеобеспечения. Где-то здесь рыжая девушка из сгоревшего дома. Но я шёл не к ней. Я шёл к ещё непонятной привязанности. Снова в попытке получить больше и больше её. До капли, до остатка. Любым способом.       Распахивая глаза, смотрю на дверь больничной палаты. Мне нужно уйти?.. Оставить и отпустить? Дать ей свободу и продолжить издыхать? Что я должен сделать?.. От страха одиночества во рту снова застаревший привкус гари, что появляется у меня только как остаточное явление памяти из прошлого. Он оседает на языке вязкой плёнкой, горечью. И я знаю лишь один способ убрать его. Ночью. В темноте белого шатра, который погружён во мрак, и маленькие полные губы ласкают мои, забирая эти мерзкие вкусы и заменяя их сладостью мятной карамели. Не приторной, чуть солоноватой от её пролитых слёз.       «Что я должен сделать, подскажи?..» — но ответа мне не дадут. Сегодня моё испытание, ведь ей я подсказок в нашем прошлом не давал.       Дверь отпирается с тихим скрипом провернувшейся ручки. Я шагаю внутрь, рассматривая свою девочку, разметавшуюся в горячке по больничной койке. Царапины, ожоги и застоявшийся аромат боли физической и моральной. Погиб её друг. Она пострадала сама. Ожоги, порезы, ссадины. Пахнет антисептиками и успокоительными. На подушке разводы от слёз. Высохшие капли, которые я долго, но уже давно собирал губами. Ведь сейчас она разучилась плакать…       Приближаюсь, но скрип паркета под ногами выдаёт с потрохами. Она поднимается на локте, мутным от боли взглядом глядя на меня. И я лишь сейчас обращаю внимание, что на мне снова ненавистная, но необходимая маска. Я всё ещё… боюсь её напугать. Я снова боюсь отвращения…       — Что вы здесь делаете?.. — шепчет она, сжимаясь, и пытаясь стать ещё меньше.       Дыхание сбивается. Этот вопрос я слышал ночами не одну сотню раз переигрывая момент в своей голове, но всё равно совершая недопустимую ошибку всякий раз. Чуть качаю головой, показывая, что безоружен, зачем-то… Словно магии нет при мне. Словно это сможет её как-то успокоить.       — Я пришел тебя навестить и… Убедиться, что ты не пострадала.       Недоверчивый взгляд, и мой светловолосый ангел садится в постели, кутаясь в одеяло, дрожа и морщась от потревоженных ран.       — Я… Я в порядке. Не стоило беспокоиться. — шепчет, торопливо гася непрошенные слёзы, — Уходите… Пожалуйста.       Продолжая держать перед собой раскрытые руки, делаю несколько шагов ближе. Опасаюсь, что отшатнётся, попытается отползти, как в прежних фантазиях. Но она продолжает сидеть в том же положении. Лишь дрожь усиливается с каждым моим шагом, что позволяет нам оказаться на расстоянии прикосновения.       — Позволь помочь тебе. А после, если захочешь — уйду.       Сглатывает, подтягивая одеяло выше. На руке глубокий порез под пластырем. Порезалась, пролезая в дом Морингов. На спине под больничной рубашкой два ожога, что делали нас прежде похожими. Пороки на идеальной гладкости. Куда меньшие, не требующие маски. Пороки, что показывали мне обманчивую картинку — она такая же, как я.       — Как? — шепотом спрашивает она.       Протягиваю руку к ней молча, аккуратно опускаясь на край больничной койки, откинув плащ. Она сглатывает, но несмело вкладывает пальцы пораненной руки. Улыбаюсь под маской жесту доверия. После она не позволяла себе этого. Всегда насторожена и ждёт удара в спину. Лёгкий поток магии искрами прохладного огня протекает от прикосновения пальцев, приподнимая волоски на её теле и заставляя смешно хлопнуть глазами от неожиданности.       Сглатываю, отправляя ещё немного подвластных сил, чтобы заживить остальное. И я не знаю, получится ли?.. Прежде не пробовал. Собственная регенерация происходит сама по себе. Искры растекаются по бледной коже, и голубая венка на её шее начинает биться невероятно быстро. Пальцев не выдёргивает из ладони, завороженно следя, как аккуратно поддеваю пластырь, прежде скрывавший глубокую ранку. Теперь её нет…       Переворачиваю её ладошку, чуть поглаживая пальцы. Мягкие, ласковые… Девичьи пальцы, которым я хотел вручить своё сердце. Но которые от этого самого сердца могли покрыться лишь грязью да гнилью.       — Какова цена?.. — дрожащим голосом спрашивает Сара.       — Никакой… — провожу пальцами по высокому лбу, отводя растрёпанную чёлку, липнущую ко лбу, снова поток искр холодного пламени, снимающий головную боль и туман от лекарств, — Я хочу, чтобы тебе стало легче.       Упрямо помотав головой смотрит недоверчиво:       — Так не бывает… Вы… Вы что-то хотите, я чувствую…       «Тебя… Всю тебя, но только взаимно… До последнего вздоха, мой ангел…» — сглатываю я. Морщусь, понимая, что просить о чём-либо ещё не в праве. Пальцы поднимаются к её голове снова. Собираюсь убаюкать и… уйти. Это и есть испытание. Отпустить и позволить ей жить. Без себя…       Тонкие ладони обхватывают одну мою. По размеру — две её, как одна моя. От прикосновения мурашки по спине. Снова добровольно. Смотрит в упор, словно понимает что-то, словно видит уже сейчас то, что прячу. Вздыхает, глядя на эту картинку, словно сама себе не веря.       И я не верю себе. Потому, что произношу вслух то, что должен был сказать прежде, чем начал причинять ей боль:       — Спаси меня…       Голубые глаза отрываются от созерцания наших соединённых рук. Расширенные от удивления. Яркие, в обрамлении длинных ресниц. На бледном лице смотрятся гипнотизирующими оазисами. Венка стучит под кожей ещё сильнее. Она шумно вздыхает, тянется рукой к краю маски. Осторожно, словно боясь спугнуть. Точка отсчёта, кажется, начинается именно сейчас. Не позже, не раньше.       Но я всё равно нервно дрогнул, перехватывая её ладонь.       — Я хочу видеть… — шепотом произнёс ангел.       — Прости за то, что обнаружишь там…       Расходятся на затылке ленты, и придержанная тонкой ладонью маска оставляет моё лицо. Нет паники и страха. Её аура остаётся спокойной. Лишь нотка сожаления. Тёплые маленькие пальцы скользнули по щеке, отводя прикрывающие шрамы волосы без отвращения. Белая Королева не брезглива. Только всё же слышно в палате, как колотится её сердце в тишине, как чуть сбивается дыхание.       — Мне жаль… — шепчет она, — Но это ведь… мелочи, верно?..       Не рискуя открыть глаза, усмехаюсь, кривя губы в безобразной улыбке, которую искажают шрамы:       — Не противно?..       — Нет. — ответ звучит выстрелом.       Снова бегущие по щеке пальцы. Ласкают, дурманят, обволакивают рубцы заботливым теплом маленькой девичьей ладони. Прижимаю её к своему лицу, потираюсь, двинув головой, словно жду, что всё прервётся вот-вот. Одёрнет и попытается отереть ладонь о больничное покрывало, словно от нечистот. Но ничего не происходит. Лишь дышит несколько чаще. Чуть проседает постель от её перемещения. И на смену пальцам приходят маленькие тёплые губы. Ласкают изъяны, как способна только она одна.       Отстраняюсь, распахивая глаза, обхватывая её лицо ладонями, поглаживая бледные бархатистые щёки большими пальцами. Всё незначительно, кроме неё. «Монстры тоже умеют любить…» — отчаянно бьётся в моей голове. Прикрывает веки, упиваясь лаской, чуть подаётся вперёд неуверенно целуя. И внутренний монстр осыпается истлевшими углями оставляя после себя только золу да покрытые копотью стены старого горнила очага где-то внутри. Маленькие губы приоткрываются, обводя языком мои, прося большего и я послушно отвечаю, позволяя всё же себе получить хоть частичку её тепла.       По палате несётся шепот. Голоса своего не узнаю. Бесконечная череда в приоткрытые горячие губы:       — Спасибо… Спасибо… Спасибо…       Улыбается чисто, наивно, и благодарно, молчит… Лишь в распахнувшихся голубых омутах уже не девочка. Белая Королева в теле девушки, которую я полюбил, но упорно прятал чувства за пошлым желанием обладать ею.       Отстраняется, скользя большим пальцем по моей нижней губе, чуть придерживая за подбородок:       — Испытание почти пройдено, моя любовь.       — Почти?..       Кивок и палата исчезает, возвращая нас в белый шатёр. Ангела и демона. Всё ещё светловолосая бледная девочка и, омытый её слезами, монстр. Несколько шагов вперёд и она хватается руками за застёжки плаща.       — Не прячься от меня. От себя…       Щелчок тонких пальцев.       Длинный стол в шатре цирка, уставленный уродливыми блюдами. В высоком подсвечнике горит последняя свеча, бликуя в голубых усталых глазах Белой Королевы. Она вздыхает и до меня доходит, что она снова играет моим разумом. Понукая, принуждая, заставляя… Я не люблю этого, но иду на уступку. Последнюю уступку.       Вдох-выдох…       «Только решиться…» — я бросаю на неё взгляд.       Руки несмело касаются лент креплений и невесомые шёлковые завязки, стягивающие затылок, расходятся, позволяя бездушному изделию покинуть моё лицо. Не решаюсь смотреть, но улавливаю, что поднялась. Зажмуриваюсь, силясь осадить внутренний вой и страхи. Не о утрате могущества, эфемерной власти над давно надоевшим цирком. Я всего лишь…       Срывается с губ хрипло:       — Я не хочу терять тебя…       Сара дарит поцелуй. Живой, настоящий, тёплый, искренний:       — Я буду рядом с тобой до конца…       — Ты любила меня хоть один день? — почему-то спрашиваю я, вглядываясь в голубые омуты, прощаясь.       Улыбка:       — Я любила тебя каждый день. — уверенно отвечает мой ангел.       В пальцах трескается маска, ломаясь на куски. И где-то на заднем фоне, абстрагированном от этого ясного взгляда Королевы рвётся материя времени и тёмного колдовства. На тонкие нити… без права вернуть всё как было. И где-то за её спиной ломается и рвётся полотно. Ещё треск и уродливый демон пытается выбраться наружу, но маска уже не цельная… Я ломаю её, как прежде ломал себя сам не одну сотню раз… Рядом с ней… Ради неё…       Мир рассыпается, остаются только голубые глаза, падающая из пальцев маска и тёплые губы, шепчущие последнее:       — Люблю…              — Мисс Нельсон, какая честь.       Кэнди улыбается широко и восторженно, подводя ко мне за руку ангела:       — Здравствуйте! Это моя подруга Сара…       «Это моя Королева…» — улыбаюсь под маской, понимая, что путь начинается заново и на сей раз я пройду его верно. Голубые глаза улыбаются, когда лицо остаётся почти бесстрастным. Она отвечает, но не теми словами, что срываются с губ. Эти слова слышу лишь я, и от них пропускает удары сердце, потеют ладони, и хочется искренне молиться…       «Я любила тебя каждый день…»