«И гуляет моя прецессия
Жизнь — это лишь явление, смерть — это лишь процесс
И я тоже всё прячу в коконе, просто чтобы росло
Но вопрос в нём потом увидишь: «Уродство или родство?»
И придётся это принять».
***
Перед глазами всё потемнело, и я пошатнулась, продолжая гипнотизировать ручку двери, прожигая её невидящим взглядом. На миг окружающая обстановка показалась мне матрицей, и из-за этого пришлось больно ущипнуть себя за запястье, которое уже было изуродовано дорожкой фиолетово-жёлтых гематом, а также частыми розоватыми, а где-то алыми незажившими рубцами, покрывающими руку в хаотичном беспорядке. Думаю, вы прекрасно понимаете, о чём я. В голове вырисовывались различные исходы, если я всё же решусь нажать на эту несчастную ручку: преступник мог оглушить меня чем-то тяжёлым по виску и запереть в подвале, подвергая пыткам, а мог и приставить дуло пистолета, заставив отдать всё ценное. Или же просто сбежать. Рука потянулась ко внутреннему карману пальто, чтобы взять телефон и набрать номер полиции, но я резко её отдёрнула, вспомнив про своё желание исчезнуть из этого выдуманного мира, состоящего из обмана. Потеряв ход времени, стояла я здесь довольно долго, вслушиваясь в тишину в надежде хоть на какой-то звук. Пять, а может и двадцать минут, но даже такому нерешительному человеку вроде меня пришло осознание того, что действие сейчас будет гораздо перспективнее, нежели чем сожаление о бездействии. Меня лелеяла надежда на беспечность преступника, пускай это было слишком маловероятно, попробовать стоило определённо. С горем пополам я вытащила ключ из скважины, пытаясь сделать это как можно более тихо. Я огляделась вокруг, окидывая внимательным взором темнеющий коридор: необходимо было найти подручные материалы для средства самообороны, и тут мне вспомнилась сцена из боевика девяностых годов, где герой использовал связку ключей в качестве кастета. Травмоопасно, но сломанные пальцы устраивали меня гораздо больше, нежели чем нож в сонной артерии или любой другой не менее приятный исход. И потому я поместила ключи между пальцев, крепко сжав связку в кулаке, набираясь решительности. Процент успеха был ничтожно мал, и, быть может, из-за этих сомнений я простояла ещё десять минут как вкопанная. Перфекционизм, живущий в моей крови, кричал о том, что ошибки в любом виде недопустимы. Перед моими глазами происходили чёртовы вычисления дальнейших действий и части тела, на которую удар придётся болезненным, а не смертельным — лишние трупы в моём доме были некстати, моя душа и так уже была одним из них. Полицию вызывать принципиально не было желания, я не хотела, чтобы меня спасали. Это моя личная борьба, на исход которой вправе повлиять лишь я сама, и именно потому наступление смерти для меня считалось лишь стечением обстоятельств, и не более. Возможно, даже приятным стечением. О наступлении ночи свидетельствовали нарушившие тишину песни сверчков и холодный влажный ветер, насвистывающий свою печальную песню. Лестничную площадку освещала единственная тусклая лампочка с холодным светом. Свободной рукой я медленно нажала на дверную ручку, и как только та поддалась — я замерла и прислушалась, с трудом пытаясь уловить хоть какой-то шорох, а от песен насекомых стоял звон в ушах, что весьма раздражало и усложняло концентрацию внимания. От прежнего домашнего уюта осталось лишь одно название, его заменило чувство ледяного ужаса и кромешная тьма, без единого источника света. Сердце невольно пропустило удар, а животные инстинкты воззвали к себе, крича о том, что нужно убираться отсюда, но я не была намерена сдаваться. Отступать некуда. Если включить свет, то пропадёт возможность внезапного нападения на находящегося в доме, но с другой стороны — со светом не так жутко, да и вероятность попасть в пах, если это мужчина, значительно бы повысилась. В темноте оставалось полагаться исключительно на интуицию и удачливость, что я и выбрала. В ботинках с тяжёлой подошвой бесшумно передвигаться было проблематично, к тому же мешались пальто с длинным шарфом. Меня могли бы запросто задушить им, но каждая секунда в столь экстремальных условиях была на счету, и снятие верхней одежды могло создать лишний шум, а мне этого никак нельзя было допустить. Казалось, что в любую секунду кто-то выйдет из тёмного угла со звериным оскалом на лице, и моё сердце чуть не сказало «извините, что без стука», когда я запнулась о ножку стула и едва ли не упала вместе с ним. Чёрт побери, кто его там поставил? Какая неожиданность, это же была я. Иронично. В голову в самом начале пришли догадки о том, что это могут быть воры, тем более, в преступной Йокогаме, и тем более пару дней назад был пост о какой-то шайке в новостной ленте японской социальной сети, где я зависала часами, чтобы хоть как-то скоротать своё жалкое времяпрепровождение. Долги перед кем-то, а тем более перед банками отсутствовали, а зуб на меня никто не точил. По идее. Я медленно передвигалась по квартире, стараясь воссоздать её в своём измученном сознании в том виде, в котором она была перед моим уходом, дабы заметить хоть малейшие изменения. Как только пол под моей ногой скрипнул, из кухни раздался сильный грохот бьющейся посуды, от которого волосы встали дыбом. К чёрту. Я включила свет и резко рванула в сторону столовой, попутно отбрасывая самодельный кастет в глубь квартиры и хватая кухонный нож. Было плевать на возможное совершение убийства, на то, кто из нас будет в скором времени покоиться в земле. На всё. Я просто желала закончить этот беспредел. — Друг мой, на твоём месте я бы не пряталась. Ты ведь не хочешь себе дополнительную дыру… Винсент? — кухня была пуста, за исключением белого кота, который вальяжно прошёлся по разбитым тарелкам, окинул меня горделивым взглядом и улёгся подле дивана. Вот же наглая морда. Это была последняя комната, которую я осмотрела в поисках вора. Все дорогие вещи были на своих местах, тарелки, которые я сама же небрежно оставила на краю стола, были разбиты котом. Никаких следов взлома двери и пребывания кого-то постороннего, да и спокойное поведение Винсента говорило о многом, учитывая, что он боялся незнакомцев до чёртиков, животные ведь всё чувствуют получше нас, ничтожных людей. Дверь не единожды была проверена мной на закрытые замки, прежде чем я кинула пальто на стул в коридоре и уселась с ногами на кровать, доставая из карманов джинс коробку с таблетками и помятую пачку сигарет. К счастью, стакан с водой всегда был возле моей кровати, поэтому не пришлось идти на злосчастную кухню. Кот, услышав шуршание бумажной упаковки медикаментов, запрыгнул на кровать и начал мурчать и тереться о моё колено, словно говоря: «Прекращай пить эту гадость, Джанко, лучший антистресс для тебя — это я». Но увы, даже таблетки зачастую не помогали, что уж говорить о Винсенте. Я поморщилась, когда откусила половинку от спасительного лекарства, стараясь быстро запить его водой. Признаться честно, на данный момент я ощущала себя полноценным наркозависимым человеком. Только заменой запрещённым государством пакетикам с порошком служили препараты, которые в рецепте прописывает дядя в белом халате, с целью скорейшего выздоровления пациента. Разница была невелика, ведь и то, и другое являлось психотропным, вызывающим сильное привыкание организма и нужду в последующей дозе. — С целью скорейшего выздоровления… — я усмехнулась своим мыслям. Мне вспомнилась психологическая статья, которую я прочла на прошлой неделе от нечего делать: «Деградация чаще посещает людей одиноких и тех, кто пережил неожиданную потерю близких людей. Многие люди по факту разрушают свою личность и убивают себя сами, осуществляя месть жизни, если жизнь, по их мнению, обошлась с ними жестоко и несправедливо». В таких ситуациях необходимо заниматься самоанализом, который помогает выявить причины морального гниения. Забавно, что при моей потере памяти даже близко не выйдет восстановить хронику событий из жизни. А теперь вернёмся к предыдущей теме и подумаем, что происходило бы при отсутствии благословенной пилюли. Сам организм навязывает тебе, что без приёма дозы ты неполноценное ничтожество с разрушенной личностью, которое ни на что не способно, кроме самоуничтожения. Ты живёшь… Нет, существуешь от приёма к приёму, постепенно деградируя и закапывая себя туда, откуда выбраться в большинстве случаев невозможно.***
Отвратительный вопль заполнил тюремную камеру доверху, нарушая ночную тишину. От этого крика, пронизанного болью, в жилах стыла кровь. Он был повсюду: полз по каменным стенам, потолку, и даже запутался в тяжёлой ткани, которая укрывала ещё тёплое тело умирающей заключённой. Всепроникающий ужас. Женщина не больше минуты билась в агонии, а затем застыла. Её налитые кровью глаза выходили из орбит, по острому подбородку текла пена, язык выпал из открытого рта набок. От самого туловища не осталось живого места. Оторванная правая валялась где-то в углу камеры. Желудок в прямом смысле этого слова был вывернут наизнанку, и из-за агрессивных метаний выпотрошенные кишки женщины были размазаны вперемешку с кровью по всему полу. И как она только ещё не умерла? Неужели этот человек не заслужил отправиться в мир иной после таких ужасающих пыток? — Мария Гарсиа Ферри занималась дезертирством, орудуя во вражеской преступной организации. Необходимо показать всем, что станет с каждым, кто решится пойти против моих людей, — холодный как сибирская зима первый голос пронзил комнату. — Я убила её, — послышался надрывный плач. — Убила ту, кто намеренно предал нашу организацию. Все предатели заслуживают подобного конца, — по интонации казалось, что третий голос ехидно улыбнулся, явно наслаждаясь происходящим. Стук каблуков ботинок направился к трупу. Третий наступил на оторванную руку, посмеиваясь. Раздался хруст ломающейся кости. — Никто не заслуживает смерти! — этот возглас лишь ещё больше подзадорил рядом стоящих. — Дама лишь оступилась. Её душа находилась в смятении, а ты оказала Марии услугу, ибо в раю все усопшие обретают покой и осмысленность, — мелодично произнёс первый голос, в надежде успокоить дитя. — Она будет в порядке? — плач прекратился, медленно перетекая в редкие всхлипы и дрожащий голос, в котором лишь издали слышалось сомнение. — Будет, Душа моя. И она ему верила.***
Первое, что я увидела, как проснулась, было мордой кота. Животное отпрыгнуло, увидев меня в полном здравии, и начало метаться по комнате, сшибая всё на своём пути. А ведь только вчера я рассуждала о его преимуществах. — Винсент, признавайся, ты снова залез в мою кружку с кофе? — на мой вопрос мне ответили неоднозначным «мяу». Ясно, пора бы научиться убирать после себя алкоголь, энергетики и прочие бодрящие напитки, ибо они обязательно будут продегустированы Винсентом. Взгляд упал на часы, которые показывали ровно полночь. Значит, до полного растворения лекарства в крови и моего долгожданного умиротворения осталось полтора часа. Странно, казалось, что я спала меньше. Снова в сознании всё путается, давя на меня, но я стараюсь справляться с этим, гордо принимая свою судьбу. Рука потянулась к открытой бутылке шотландского виски, и я залпом выпила половину содержимого. Жидкость обожгла горло, но несмотря на это оставила приятное послевкусие, вызвав чувство безмятежности. Удивительно, но впервые за долгое время моё настроение приподнялось выше отрицательного числа, и оттого захотелось погладить кота. — Винсент? Иди сюда, пушистик. Кот валялся возле журнального столика, играясь с какой-то бумажкой, и даже не думал отвлекаться от столь важного дела. — Не очень-то и хотелось, — я разочарованно выдохнула и поднялась с кровати, дабы из вредности забрать у кота его новую игрушку. Но животное и не оказывало сопротивление. На разодранной Винсентом бумаге каллиграфическим почерком были написаны адрес и цифры «01:06». Указанные улица и дом были мне до жути знакомы, потому как в данной местности находилось недостроенное здание, где я изредка убивала своё время, сидя на крыше и отравляя свои лёгкие табачным дымом, считая это неплохим времяпрепровождением. Значит, в доме всё же кто-то был? Мной была замечена ещё одна деталь, которую я возможно могла не заметить благодаря хронической усталости. Роза на журнальном столике. Её лепестки были окрашены в чёрный цвет. Я аккуратно взяла её в руки и осмотрела со всех сторон, испытывая при этом яркое чувство дежавю наряду с раздражением от невозможности вспомнить, в какой момент я могла увидеть чёрную, чёрт её побери, розу. В голове отдалось острой болью то ли от виски, то ли от гнетущих мыслей. А может, всё вместе одновременно. Но я точно была уверена в том, что кто-то неспроста подложил мне именно этот адрес и именно это время. Инстинкт самосохранения чудесным образом испарился, и теперь мной руководила решимость, а в голове начинал формироваться план действий. В любом случае, терять было нечего. Я обязана прийти туда в указанное время, даже если то будет стоить мне моей головы.***
Ночной воздух приятно ударил в лицо. Он кардинально отличался от дневного своей свежестью и отсутствием ядовитых газов, которые в обильном количестве выделялись транспортом. Ночь также была прекрасна отсутствием людей, попрятавшихся в своих норках из-за ужаса, испытываемого к Портовой Мафии, которая орудовала в переулках Йокогамы исключительно в тёмное время суток. Путь до заброшенного здания занимает полчаса, но сокращая переулками и пустырями можно добраться всего за пятнадцать минут. На часах было 00:46, а это означало, что времени мне более чем хватало, и я могла насладиться мрачной атмосферой. Хуже страха перед чем-либо является только страх перед неизвестностью. Действительно, вы в прямом смысле этого выражения понятия не имеете, чего ожидать от предстоящей ситуации.