Силу притяжения обосновать невозможно

Ненависть — месть труса за испытанный страх.

POW Влад       — Абрамов, остановись! — Я кричал, захлебывался в слезах и кричал. Как будто мой крик мог что-то изменить. Как будто Денис остановился бы, если бы услышал, что я кричу. Скорее наоборот: он бы пошел быстрее и старался бы не оборачиваться. Как та бедная девчонка, которая идет домой поздно вечером и вся трясется от страха, потому что ее окликают какие-то пьяные мужчины. Они плетутся за ней, постоянно кричат что-то, громко смеются, а она идет на ватных ногах, до боли сжимает ключ от дома между пальцев и старается не издавать лишних звуков. Только вот Абрамов совсем не боится: он идет уверенно, задрав подбородок к небу. Наступает на полную ступню, и его даже совесть не мучает. А если я умру здесь от холода? Дождь же на улице, да и температура заметно упала. Или быть может меня изобьют? Кто знает, какие неприятели есть у богатых людей: на мою шкурку покушаются многие. Они ждут, когда я дам слабину, чтобы подставить, избавится. О да, этот мир богатеньких и прогнивших ублюдков, которых заботят одни только деньги и авторитет. Я начинаю понимать Лив: тоже не хочу жить в этом мире. — Абрамов, дьявол! — Дождь бьет по лицу, как будто заставляет призвать последнюю, оставшуюся где-то глубоко внутри, гордость и подняться с колен. В прямом и переносном смысле, кстати. Кто бы мог подумать, наследник самой крупной компании в… Да черт бы его побрал, во всей России! — сейчас сидит в грязной луже и скулит как щенок. Не может остановить слезы, потому что его снова бросили. Никто никогда не мог себе позволить такого: все ублажали — ведь сыночек Олега Владимировича! Один только Денис всегда относился ко мне, как к равному себе, как к обычному человеку. Один только Денис мог позволить себе унизить или оскорбить меня и не получить за это жестокого урока. Я прощал его, надеялся он поймет, прекратит… А он не понимал, он продолжал просто жить своей жизнью и не обращать на меня никакого внимания. Продолжал делать вид, что ему все равно на меня. Будто он не вспоминает наше совместное прошлое. Будто ему не больно смотреть мне в глаза… — Абрамов, ты сволочь! Ты забрал у меня все! — Все и всех. Забрал до последней капли. Лишил последней надежды вернуть все еще даже до собственного отъезда. Все постоянно любили тебя: из нас двоих все всегда выбирали тебя. Какого дьявола? Чем ты лучше?! Чем?.. — Влад… — Тихий женский голосок, донесся до моего слуха сквозь истерический смех. Это я смеюсь? — Почему, Лив? Скажи почему? — Сестра тяжело вздохнула и присела на корточки, чтобы быть со мной на одном уровне. — Почему что? — Она положила ладонь на мою щеку и стала потирать ее большим пальцем. — Что же ты делаешь, Влад? — Почему мать бросила меня? — Необъяснимо откуда взявшись, меня окутала тоска. Или боль? Я уже даже не могу различать своих чувств. Мне просто плохо, ужасно плохо. — Она не бросала тебя, — Ливия выглядела уставшей и сильно обеспокоенной. — Она любила тебя. — Никогда, ты же и сама это знаешь. Она ненавидела меня! Ее тошнило… — я разрыдался. Прижался к груди сестры и начал реветь так, как никогда в жизни. Вместо того, чтобы бросить меня, оттолкнуть, накричать, обругать, Лив просто сильней прижимала меня к себе и зашептала что-то в самое ухо. Она пыталась успокоить меня, гладила по голове и перебирала волосы, как когда-то это делала мама. — Прошу, Влад, пойдем в машину. — Девушка подхватила меня под руку, даже не попытавшись дождаться ответа. Как и когда она превратилась из хрупкой девчонки в сильную и независимую женщину, способную сделать все самостоятельно? — Представляешь, сестренка, меня только, что отшили, — откинувшись на сидение, я усмехнулся. К моему удивлению, Лив посадила меня спереди, наверное, чтобы полностью контролировать мои действия. Думает, я неадекватен? Перенял от матери? Такое вообще можно перенять? Кажется, да, я где-то слышал, что некоторые психологические болезни передаются по наследству, генетически. — Из-за этого ты решил напиться? — Не-е-ет, — я выставил указательный палец, а потом ткнул им в воздух. — Я сначала напился, а потом меня отшили. — Не по классике как-то, — Лив горько усмехнулась, вместе с тем протягивая руку за ремнем. Кто-кто, а эта девушка ни за что не сядет за руль без должной безопасности. Хоть какой-то. — Так кто эта особа? Я не ответил. Разве она поймет? Станет осуждать, скажет, что я придурок и мне нужно подумать. Скажет, что я просто запутался и мне нужно отдохнуть. Вот пройдет время, я все пойму и прекращу выделываться. Я же так важен для отца, для его компании. Видели бы меня сейчас журналисты: вот он какой — грех Фадеевых, скелет в шкафу, о котором все так жаждут узнать. И чего они прилипли? Как будто больше обсуждать нечего… — Она ведь не любила меня, да? — Говорить почему-то стало трудно, даже больно, и всё предложение получилось сухим и тихим. — Конечно, любила, Влад… — Она любила Дениса. Всегда бегала за ним, тревожилась, беспокоилась: Денис то, Денис сё. — Я замолчал, а Лив напряглась. — Как будто ее сыном был не я, а он. Как будто я был виноват во всем, а не она сама. Она ненавидела меня, но, по факту, именно она была во всем и виновата. — Влад… — Сестра хотела было что-то сказать, но я не дал ей, перебив: — Мама… А ведь она просто хотела быть счастливой. — Тихий смех вырвался из моего рта. Истеричный или нет, не знаю. Я уже ни черта не знаю. — Я тоже. Тоже хотел быть счастливым, а не мог. Я думал, что если обвиню во всем Дениса, то мне станет легче, но и тут не получилось: я ошибся. — Пожалуйста, перестань… — Я повернул голову, чтобы посмотреть на Лив. Она плакала, слезы бежали по ее щекам очень быстро. Бежали и бежали, еще и еще, как будто были не в силах остановится. — Я так сильно ошибся… Я хотел уничтожить его, сломать, сделать все, чтобы он понял, что я чувствовал, а в итоге умирал только я один. — Почему я говорю ей это все? Она не поймет. Ей никогда не были понятны мои намерения, а сейчас и подавно. Она видела все только со стороны. Она даже не знает всей истории! — Это не правда. — Голос Лив вдруг стал тверже и уверенней, от слез не осталось и следа. — Я тоже. Я тоже умирала. Всегда. Постоянно, когда видела, как ты страдаешь. Мне было так больно, Влад, так больно… — Она снова заплакала, а я закрыл глаза и засмеялся. — Я хотел вернуть нашу дружбу. Хотел, чтобы все было как раньше, но он отверг меня. Ему не нужно это. Он не хочет возвращаться в свое прошлое, а я только им и живу. Я думал…когда мы встретились тогда, перед его отъездом, — сестра с любопытством и интересом смотрела на меня. Она хотела уже поехать, но остановилась, как только я заговорил. — Я думал все может измениться. Я думал, что он хочет вернуть наше общение…но ему никогда не нужно было этого. — Поедем ко мне, — после долгого молчания, сказала Лив. — Домой тебе нельзя, отец прикончит. — Да уж, он в последнее время не особо милостлив, — я усмехнулся и отвернулся к окну. Говорить больше не хотелось. Я вспоминал. Вспоминал все то, что избегал вспоминать последние года. Нет, не так. Последующие года, после случившегося. Все. Картинки по ту сторону окна сменялись и сменялись, а я вспоминал и вспоминал. Вспоминал, как в первый раз увидел мать, которая признавалась отцу Дениса. Мужчина вел себя отстраненно и холодно, он вежливо выслушал маму, а потом аккуратно объяснил, что не может ответить на ее чувства. — У меня жена и сын, я не могу позволить себе бросить их, — сказал он, а потом, извинившись, ушел, оставив маму одну плакать от горя. Но она не сдалась. В следующий раз она снова попросила его отойти на пару слов, и история повторилась. Потом мама стала уделять больше внимания Денису, а мое существование игнорировать. Затем у нее все-таки получилось: она напоила Абрамова старшего, позвав его, когда отца и Лив не было дома. Она соблазнила его прямо у меня на глазах, а когда поняла свою ошибку, было уже поздно. Я уже бежал к папе, чтобы все рассказать, как будто чувствовал, что это мой долг. Как будто знал, что так не должно быть. Тогда мама в первый раз попыталась убить меня. Она кинула меня на кровать и стала душить подушкой. Она душила и душила, кричала о том, что ненавидит меня, а потом в слезах извинялась. Извинилась, но продолжала душить. Тогда ее остановил Платон. Он кричал на нее, ругал и что-то объяснял. Мама кивала, плакала и признавала свою вину, но я видел как она смотрит на меня. Как улыбается, как желает избавиться от меня. Я тихо боялся и молчал. Второй раз мне повезло меньше: отца Дениса рядом не было. Мама избивала меня, пока я не упал на пол, сильно ударившись об угол затылком. В следующий — она резала мне руки. Каждый раз, когда Платон отвергал ее, она отыгрывалась на мне. Как будто я был причиной ее неудач. Как будто только из-за меня отец Дениса не хотел иметь с ней ничего общего, избегал ее, не оставался наедине. Он просто понял свою ошибку, не признался жене и продолжал жить семейной жизнью, ненавидя себя за слабость и случившуюся измену. Он не винил никого, кроме себя самого. Он любил меня, как своего ребенка, и я любил его. Платон всегда был добр ко мне и стал для меня кумиром. Я мечтал стать таким же, вырасти как он. Мечтал чтобы он был моим отцом, а не Дениса. Мечтал… А потом случилось еще одно происшествие: после долгих попыток маме все-таки удалось обманом уговорить Платона приехать к нам. Когда ложь вскрылась, мужчина сильно кричал, он пытался образумить мать, но та не сдавалась. Она любила его, до безумия. И я понимал ее, отец Дениса был прекрасным человеком. Пример для подражания всем другим. Вот только Абрамов не испытывал ответных чувств к моей матери. Он любил свою жену и своего ребенка. Всегда и везде отдавал приоритет им. В тот вечер мама, наверное от отчаянья, стала угрожать возлюбленному тем, что расскажет о его измене матери Дениса. Платон был терпеливым, но и его терпению когда-то должен был прийти конец. Кинув что-то ей через плечо, он сел за руль и поехал к моему отцу. Он хотел обо всем признаться, рассказать и извиниться перед другом. Не важно, что бы он сказал или сделал, мужчину мучила совесть. Он устал скрывать это. Он был слишком правильным и честным. Слишком хорошим другом, мужем и отцом… Но он так и не доехал. Авария, автокатастрофа — можно называть как угодно. В него врезалась машина. Платон был слишком эмоционален, он потерял бдительность, внимательность и поплатился за это. Заставил поплатится не только себя, но и свою семью…и нашу семью. Мама так и не рассказала Абрамовой правду, теперь уже было не зачем. Да она и не хотела — блефовала. Она прекрасно понимала, что если ее муж узнает о измене, он уйдет от нее, и ничего не сможет ему помешать. А ей нужны были деньги, она была помешана на них. Ей была важна ее репутация, ее состояние и ее власть. По итогу она стала пить. Всегда. Перед отцом она оправдывала это шоком или чем-то там еще, точно не помню, но папа верил ей. Ему тоже было плохо, он ее понимал. Его лучший друг погиб. Человек, которому он мог доверить все с самого детства умер. Со временем мама перестала скрывать ненависть ко мне, стала спокойно презирать и при отце, и при Ливии. Ничего ей не мешало. Она ничего не боялась. А потом случилась последняя атака. Я разбил что-то, кажется это была чашка из ее любимого сервиза. Сервиза, который Абрамовы привезли из Англии специально для мамы. Отцу они тоже тогда что-то подарили, что — не важно. Мама взбунтовалась, накричала на меня, стала угрожать и говорить о том, что я бездарность. — Отброс! Лучше бы я вообще тебя не рожала! — Последнее, что я услышал, прежде чем она схватила меня за горло и подняла в воздух. Откуда у нее взялось столько силы, одному только Богу было известно. После этого случая отец развелся с ней. Развелся, но продолжал пускать в наш дом. Продолжал давать деньги и продолжал любить ее. Тихо, не показывая никому, но продолжал. Таков уж нас отец, один раз и на всю жизнь. Вскоре Абрамовы переехали — денег стало не хватать. Они заложили этот дом и поселились в однушки бабки Дениса. Она была хорошей, всегда любила меня, кормила конфетами, пока родители не видят. Мы с Денисом больше не разговаривали как раньше. Я ненавидел его, ведь он был одной из причин такого отношения ко мне. Ну, по крайней мере, я так думал. А он, он просто не хотел вспоминать о произошедшем. Он винил нашу семью во всем. Он считал, что если бы Платон не поехал тогда к моему отцу — ничего бы не случилось. Мы тогда испытывали похожие чувства, но… Но Денис вырос и понял, что никто ни в чем не виноват, а я продолжал гнуть свое. Я остался один, зато при своем мнение. Мы оба понимали друг друга в какой-то степени, и оба выбрали свой путь. Абрамов стал жить по новому, научился прощать и занялся учебой. Довольствовался тем, что есть. А мне всегда было мало: я всегда думал о случившемся, не смог никого простить и наплевал на все и всех, кроме себя и своего прошлого. Я стал как Кощей, чахнувший над своим давно раскраденным золотом. Только я чах над своим давно прошедшим прошлым. Прошлое оно потому и прошлое, что его надо забыть, оставить там, где ему место. Сейчас я понимаю это, но уже слишком поздно. Ничего не исправить, такого мое настоящее и будущее. Говорят, что друзья детства часто теряют интерес друг к другу, потому что их увлечения меняются. Хотел бы и я потерять интерес к Денису. Забыть о нем и начать новую жизнь. Начать думать о настоящем и будущем и закрыть для себя прошлое раз и навсегда. — Я совершил слишком огромную ошибку, ее теперь уж и не исправить. — Не правда. — Лив сказала это жестко, словно была командиром роты. — В дружбе, как и в любви. А в любви, как на войне — все средства хороши. В дружбе, в любви, на войне — все равно. Наши с Абрамовым отношения это все вместе: и дружба, и любовь, и война. — И как мне все изменить? — Я с надеждой воззрился на сестру, она следила за дорогой слишком внимательно, словно боялась посмотреть на меня. — Тебе не нужно ничего менять или исправлять. Ты должен начать заново. Заново добиться его признания, ты должен сделать так, чтобы Денис забыл обо всем, что ты делал раньше. — Я должен перед ним как собачка что ли вертеться?! — Я хотел закричать еще что-то, но Лив меня перебила. — Если придется, то должен! Если тебе правда важно его присутствие. — Девушка замолчала, подбирая слова. — Знаешь, иногда чтобы человек остался в твоей жизни, нужно растоптать всю свою гордость и выкинуть ее подальше. Чтобы ключ было невозможно достать, его нужно проглотить. — Что съесться, то высриться, — я вспомнил эту фразу, взятую откуда-то из интернета, а получил за нее только яростный взгляд. Я сделал вид, что для меня это унизительно, но сам я был благодарен Лив за ее слова. — Я подумаю. — Ты такой дурак, Влад! — Спасибо, мне уже говорили, — я улыбнулся, искренне, в первый раз за долгое время. — Спасибо, Лив. Большое тебе спасибо. — Спасибо в карман не положешь. — М? — Уберешь мою квартиру и отплатишь сполна. — Сестра тоже улыбнулась. — У тебя там всегда абсолютнейшая чистота! — Ты не умеешь возмущаться, Фадеев! — Она растягивала слова, дразня меня и насмехаясь. Не злобно, как это делали некоторые, только шутя и играясь. Словно мы все еще были детьми. — Отвези меня домой. — Что? Ты же не думаешь… — Думаю, я уже трезв, — серьезность в моем голосе могла бы обмануть кого угодно, но не сестру. — Честно. — Серьёзно, это самоубийство! — Мне нужно домой прямо сейчас. — На тебя все еще действует эта дрянь и эмоции, нельзя так действовать! — Лив, пожалуйста! Я должен поговорить с Денисом. — Он не будет даже слушать тебя, когда ты в таком состоянии! — Я понимал, что она права, но… — Ты же сам знаешь Дена, он всегда был таким и всегда таким останется. — Он изменился… — Нет! Даже не пытайся меня уговорить, я понимаю людей лучше чем ты. — Сестра даже не думала останавливаться, упорно давила на газ. — Останови, или я выпрыгну на ходу. — Прыгай, — даже глазом не моргнула, бровью не повела. — Вперед, могу даже немного темп сбавить, если хочешь. — Ливия, пожалуйста!.. — Я то ли просил, то ли угрожал, не ясно. Мое настроение менялось на раз: из умоляющего, в грозный и наоборот. — Заткнись и сиди. Или прыгай, я не ремень безопасности — держать не буду. — Сестра говорила спокойно и серьёзно, не было и капли насмешки. То есть она бы правда разрешила мне прыгнуть? Или блефует? — Пустой блеф, Лив. — У меня или у тебя? Ты ведешь себя как девчонка-истеричка, а по факту ты когда-нибудь видел, чтобы она действительно выпрыгнула из машины на ходу? — Я не девчонка-истеричка! — О, здорово, а я то думала, у меня сестренка! — Она сделала саркастичный выпад руками, а потом снова схватилась за руль. — Хватит выпендриваться и сиди. Завтра начнешь, на свежую голову. — Но ведь!.. — Заткнись и сиди, я сказала. Не трепи мне нервы, а то сама выкину. — Такой я сестру еще не видел. Ладно, сдаюсь. Неизвестно, что она может выкинуть, пребывая в таком настроении. — Черт. — Приятно познакомится, Ливия Фадеева. — Я удивленно поглядел на нее, сейчас она была совершенно не похожа на саму себя. Она, видимо наконец поняв, как я ее вижу, вопросила: — Что? — Ничего, просты ты такая… — Грубая? Да, представляешь, я тоже росла в одной семье с тобой. Сложно поверить, да? — Да нет, просто такое чувство, как будто меня всю жизнь обманывали. — Ну уж извините. — Ливия закатила глаза к потолку. — Приехали. Сам вылезишь? — Я же говорю, я уже трезв, — не успел я договорить, как пошатнулся и упал бы, если бы не машина. — Ладно, может быть только слегка пьян. — Ага, совсем чуть-чуть, — снова беря меня под руки, сестра усмехнулась. — Придем, позвоню отцу, скажу, что ты сегодня у меня. Квартира Лив была на третьем этаже, и пока девушка меня тащила, я наслушался столько матов, сколько не слышал никогда, а тем более из ее уст. Сестра своим тоненьким голоском сейчас возмущалась голосом трехметрового мужика. Так, хорошо, надо припомнить не ходила ли она когда-нибудь в театральный клуб? — Только не говори, что ты потеряла ключи! — Простонал я, когда заметил как нервно Ливия шлепала ладонью по карманам. — Они должны были… Нашла! — Ну слава Аллаху! Хоть что-то! — Хватит ворчать, иначе будешь ночевать на улице. — Вставляя ключ в замочную скважину и прокручивая его, пригрозила она. — Да уж, одинаково приятно, — высказался я, как только ступил за порог. Затхлый запах ударил в нос, а горло сдавило. — Боже мой, как ты здесь живешь, женщина? — Как принцесса, — съязвила Лив, но тут же замолчала, ясно понимая, что я прав. — Есть претензии — вали. — Ладно-ладно, извини. — Вот и заткнись. — Лив скинула меня с плеч, и я грохнулся прямо на диван, который сильно заскрипел под моим телом. Он точно выдержит? Если он рухит подо мной будет крайне неловко. — Ты не собираешься спать? — В одной постеле с тобой? Нет уж, спасибо! — Эй, я тебе не извращенец какой-то… — Я отвернулся от сестры, подтянув к себе подушку. — И вообще, меня привлекают девушки немного другого типажа. — Меня не волнует, кто тебя там привлекает! — Ах да, точно, у тебя же твой ненаглядный женишок имеется, — я засмеялся. — Как он поживает? — Отлично, в отличие от тебя! — Лив нахмурилась и села рядом. — Попробуй простить маму, я знаю тебе сложно, но…все заслуживают второй шанс. — Я уже давал ей второй шанс, — я усмехнулся, зарывшись пятерней в мокрые волосы. — Она его проебала. — Влад…она изменилась, она хочет все исправить…ты же видишь, как отцу больно. — Лив улеглась рядом со мной, но смотрела в стену. Наверное, не хотела видеть моего взгляда. — Он так сильно ее любит, а себя, сдерживает только ради тебя. Ради твоих чувств. — Вот это потеря: жена-шалашовка! Действительно грустно ее потерять! — Что ты говоришь? Мама бы никогда не… — Лив, прекрати! — Мой голос дрогнул, я даже не сразу понял, что прокричал это. Зачем я это делаю? Смысла все равно нет, никто кроме меня и мамы не знает правды. — Она все еще пьет. Все время пребывания у нас дома глычет джека и не краснеет. — Тебе надо научиться прощать. — Сестра аккуратно встала и тихо затопала по полу. — Я уже слишком много раз ее простил! — Напоследок крикнул я, а потом закутался в одеяла, сжался калачиком и готов был снова разреветься. Ответа от Ливии не последовало, и я спокойно обдумывал все, что она сказала за весь сегодняшний день. Я что-то решал и приходил к более правильному решению. Если я хочу вернуть Дениса, мне придется растоптать свою гордость. Если я хочу вернуть Дениса, мне нужно пройти через огонь, воду и медные трубы. Хорошо, тогда я начну прямо завтра.