Семейное древо

* * *

Саннин не хотел приезжать в Коноху снова, ведь деревня уже давно начала ассоциироваться с местом, где убили его… его дочурку, такую маленькую, крохотную, невинную и всем сердцем любимую, Тобиджи. Но не уходить же в нукеннины из-за этого? Его не поймут. Никто не поймет… Ведь шиноби мрут, словно мухи, и их близким остается только молча терпеть этот беспредел и самим рваться в бой, чтобы сложить голову во благо деревни. Но… Его дочь же не была ниндзя. Ей, черт возьми, было пару недель. И от этого на душе настолько херово, что каждый раз Джирайя пропадает в борделях не из-за своих (не)скромных пристрастий, а апатии, что приземляется на его широкие плечи, когда он переходит через зеленые ворота Листа. Даже с друзьями не видится, к учителю не заходит. Просто видеть никого не хочет, и уж тем более пугать своей кислой, мертвой миной. И, конечно же, помогает это не всегда так же хорошо, как молчаливая поддержка его лучшего друга, ебаного ублюдка, Орочимару. О, почему он его так называет? Так какой еще друг будет ядовито усмехаться в его побагровевшее от злости лицо, переворачивая наизнанку всю память об Тоби-чан? При том он же ее крестный… должен был быть. Кулаки Джирайи каждый раз чесались неимоверно сильно, но Отшельник просил себя сдерживаться, надеясь, что друг говорит так только от натуры своей. Ведь Янтарные глаза Змея совсем не выражают той насмешки, которая соскальзывает с его длинного языка. Неоднообразные впечатления. Но в этот раз Джирайя встретил, словно, другого человека, а не Орочимару. После попойки в любимом кабаке, Джирайя был полон сил скрывать накатившую тоску и ярость за ширмой веселой улыбки и похотливых завываний. Он даже был готов вновь услышать шуточки и подколы про его малышку, когда шел на встречу с другом, но был совсем не готов увидеть его… таким помятым, мягко говоря. Орочимару, вообще, мало спал и всегда выглядел полудохлым. Но это только на первый взгляд. Его движения всегда были отточенными до совершенства, а язык остер на фразочки. Но сейчас Орочимару выглядел иначе. Помятым не то, чтобы физически, а морально, словно случилось, что-то на столько неприятное, выбивающее его из привычной колеи. Да и движения его казались дерганными, а янтарные глаза с вытянутым, змеиным зрачком старались лишний раз не смотреть в сторону Джирайи. Вопросов в голове возникло много, а ответов он так и не получил. Гадство. Что же такого могло произойти с их последней встречи почти год назад, от чего Змей себя так ведет? Джирайя не понимал. И перехотел понимать, после того, как они зашли на территорию кладбища. Орочимару и тогда не проронил ни одного слова, молча наблюдая за тем, как Отшельник меняет цветы и протирает мраморную табличку, где было сухо выгравирванны дата и имя. Даже фото не было. Сенджу Тобиджи просто не успела вырасти. — Орочимару… — Я устал, Джирайя. Был тяжелый день. Выпьем в другой раз. И они разошлись. Глупо, как-то, получилось. Вроде не виделись довольно долго и каждый раз проводили время вместе, а сейчас разошлись, словно были знакомы всего пару месяцев, а не лет. В любом случае, не Джирайе упрекать Орочимару о его недружелюбии. Он ему не мамочка. С такими мыслями Саннин проходил мимо детской площадки. Шум от играющих детей его ничуть не беспокоил, но на душе становилось тяжелее от осознания, что его дочурка могла бы так же смеяться и играть со сверстниками… Но ее убили. И Джирайя обязательно за нее отомстит. И Кумо, и всем нукеннинам, которых встретит. Потому что предавать собственную деревню — нельзя. Потому что убивать детей — непозволительно. — Лови его! Внезапный окрик заставил его по-привычке замереть и приготовиться к тактичечкому отступлению, как он сделал бы, если бы за ним гнались разъяренные женщины, такие прекрасные и опасные, а, главное, нагие, красотки. Но кричали явно не ему и Саннин поспешно расслабился, чтобы в ту же секунду замереть. Мимо пронесся золотоволосый мальчишка, словно на секунду меняя свои волосы на белый, как снег, цвет. Джирайя сбросил наваждение мгновенно, просто моргнув, но уже не мог остановиться, когда ноги против его воли шли в сторону ребенка. Нашел его Отшельник только в переулке, где парнишка с прической, подобно солнечным лучам, отбивался от неуклюжих атак слабеньких генинов. Стойка его тоже была не идеальной, но бил он уверенно, даже слишком хорошо для своего возраста и запасов чакры. Когда последний недо-шиноби был спугнут, мальчишка недоуменно уставился на Джирайю и застыл памятником самому себе. Видимо решил, что его сейчас реально изобьют… — Отличная работа. Ты учишься в Академии? — Джирайя не знал, что стоит спрашивать в такой ситуации, но решил начать с простого. — С-спасибо… да, я учусь в «4-А» классе. О, такого Джирайя не ожидал. Право слово, парнишка не тянет на кланового, да и мона своего Узумаки на нем нет, следовательно, он бесклановый или сирота. Прям, как Джирайя в молодости. — Ты силен. У кого-то учился? — Не-а, я сам тренируюсь. Да и кто возьмет в ученики сироту без клана за спиной? Джирайя знал это чувство. Обреченность, что ли? Он в детстве тоже хотел стать сильным шиноби, но без достойного учителя… Ему просто повезло, что сам Третий Хокаге оказался его наставником. И ему еще больше повезло, что его товарищами оказались Орочимару и… Цунаде — его юношеская влюбленность, чувства к которой он будет хранить до самого конца. Так же сильно, как сохраняет любовь к дочери все это время. Почти пять лет. — У тебя большой потенциал, парниша. Не хочешь… — эти слова даются Саннину тяжелее, чем весь разговор до этого. Когда-то он пообещал себе, что сохранит почетное место своего ученика для дочери, после обучения Конан, Яхико и Ногато, которая могла бы стать тем-самым-ребенком, но удача отвернулась от него. Дочери у него уже нет. — Быть моим учеником? Мое имя Джирайя, я являюсь одним из тройки Великих Саннинов. Я могу дать тебе время поду… — Я согласен! Это великая честь для меня, Джирайя-сенсей! Мое имя — Намиказе Минато, позаботьтесь обо мне! Джирайя мог поклясться, что мальчик улыбнулся ему настолько ослепительно, ярко и от чистого сердца, что у Отшельника засосало под ложечкой. Ведь заинтересовался он им только из-за того, что в силуэте Минато ошибочно увидел свою мертвую дочь.