* * *
Вот мне и исполнилось двенадцать. Смотрю в пыльное и местами потрескавшееся зеркало, пытаясь уловить в этом безликом отражении прошлую себя: безмолвную, но такую яркую, прыткую и готовую мышцы рвать за крохи силы, а вижу только убитого жизнью шиноби: с темными, почти черными, кругами под глазами, глазами без прежнего блеска. В дополнении с упавшими до самого, казалось бы, пола уголками губ и сединой ломких и сухих волос. Эмоций… Они определённо были. Но такие глухие, что хотелось закричать во всю глотку: «ГДЕ?!» — а в ответ услышать тишину, потому что даже у внутреннего голоса отказывают связки, он тонет в бессвязных мыслях и ощущениях, словно когда-то парил в желании жить. Пожалуй, надо стараться. Хотя бы для Монтаро с Орочимару. Жёсткие и жестокие пальцы пробегаются по поверхности зеркала, в попытках поймать что-то неуловимое, а после бессильно опускаются обратно. В отражении все та же я. Только вот мной там даже и не пахнет. Попробовать растянуть губы в улыбке? Сощурить глаза так, словно я пытаюсь скрыть радость? Нахмуриться от злости? А зачем, если все это можно скрыть за фарфоровой, а после и кожаной, мясной маской? Усталый вздох вырывается из груди. Пожалуй, это все, на что я сейчас способна. Этому телу только двенадцать, каких-то двенадцать лет, а чувствую я себя так, словно мне все двести. Чёрный взгляд опускается на фиолетовую майку: под ней уже начинает виднеться детская грудь.Тело начинает перестраиваться, но явно медленнее, чем у других. Сказываются ли тренировки? Витамины? Постоянная прокрутка чакры по организму? Ответа я не знала, хотя мои знания ирьениндзютцу впечатляют: это все было таким обычным, что в серьёзных книжках просто не описывалось. Наверное, я была бы красивой женщиной, если бы не чудовищная нагрузка. Быть может, в отсутствии работы я могла бы расцвести, подобно огненным всплескам? Незачем гадать. Ведь шиноби может уйти из АНБУ, а вот из КОРНЯ ему не уйти никогда. Орочимару обещал забрать меня на тренировки в Рьючидо на днях. Там я проведу следующие пять лет своей жизни: очередные тренировки, одиночество и привычные катакомбы. Наверное, мне даже приятно осознавать, что на какое-то время я все же смогу вырваться из этой старой клетки в золотую, жаль, что это только временно. Сенсей говорил что-то о изучении природной чакры и своих личных змеиных техник. А я не слушала его, воображая свою охоту с Гарагой и Хи-сан, целой кучей ее змеят и своих клонов, сон в земляном коконе и постоянные разговоры с Орочимару, приятные и манящие. Однако. Кто же говорит, что я смогу расслабляться? Все эти двенадцать лет я только и делала, что тренировалась и училась. Конечно, мне очень нравится изучать что-то новое и совершенствовать свои навыки: чего только взять чудовищный объем чакры и контроль над ней в этом возрасте, но я же не могу заниматься чем-то, в итоге не выгорев. Только вот никто права мне такого не давал. Шимура не дремлет — Шимура был везде и всюду, он был даже внутри меня: метка постоянно жжет так, что я начинаю не чувствовать боль от прокушенного языка — привыкла. А вот Монтаро к такому образу жизни привыкнуть так и не смог. Учиха был слишком общительным мальчиком, чтобы просто взять и закрыться в свои семнадцать лет. Ками! Ему уже было целых семнадцать лет, а он без продыху пропадал на миссиях и бесполезных прогулках с моими клонами. Эта клетка уже давно стала мала для нас двоих, и меня все чаще настигает мысль, что вот-вот и… Что «и»? Мне придется умереть. Опять. Снова. Вновь. Не помню: я умерла насильственной смертью? Или от болезни? А, кажется, что-то припоминаю… кровавый кашель из лёгких и постоянная лихорадка? Что — что, а это забыть сложно: воспоминания меркнут, но все ещё живут внутри. Жаль… да, жаль, что я не помню лиц друзей и близких из прошлого. Может быть, они который год проливают слёзы над безликой могилой, даже не зная, что где-то «там» живет такая же безликая я. А Монтаро остаётся все таким же ярким. Тускнеет, но живёт почти в свое удовольствие — контроль над ним слабее, он волен делать многое, что не вредит КОРНЮ. Будь моя воля, я бы давно поселила в его голове мысль о настоящем, грандиозном побеге из КОРНЯ, но была печать и был треклятый Шимура — просто так никто не отпустит. О! Жизнь за стенами КОРНЯ так манит нас, словно огонь мотыльков, однако в итоге мы все окажемся убиты: не руками вражеского шиноби, так идеалами деревни. А мне бы хотелось пасть от руки Монтаро. Так было бы лучше всего. Правильнее.* * *
В лазах Рьючидо было тихо и звонко одновременно. Сейчас, когда моя интуиция и сенсорика развита достаточно сильно, я вижу сколько здесь живности обитает: они копошатся, спешат по своим делам, едят друг друга и спариваются. Орочимару шёл немного впереди, освещая своей странной, едкой чакрой дорогу. Я немного отставала, стараясь так же, как и он, не навредить мелким тварям. Орочи был моим вторым по важности человеком, а я все равно не считалась с его чувствами. Свихнётся ли он еще больше, когда я погибну? Станет ли еще опаснее, чем на страницах черно-белой манги? Пойдет ли лично мстить и КОРНЮ, и Учиха, и Конохе? А может просто забудет меня, как дурной сон? Впрочем, не так уж это и важно. Через пару минут скитаний по Рьючидо мы вышли на каменную плитку, хотя до этого вся известная мне территория была похожа на земляные норы, а воздух тут стал более свеж и приятен. Я не хотела показывать своего удивления, но Орочимару ждал его как никогда сильно сейчас: ухмылялся и пристально наблюдал за мной. — Что, даже не приподнимешь брови, малышка Тоби? Ку-ку-ку-ку, — смех его сейчас был хриплым и прерывистым, словно он собирался с мыслями для серьёзного разговора. Хоть изучить его я успела, некоторые эмоции оставались для меня под знаком вопроса. А вот он меня читал, как открытую книгу: присутствовал опыт работы в отделе Дознавания. — Это верхние этажи Рьючидо? — вместо продолжения игры спросила я. — Да, — просто ответил мне Орочимару. — Здесь есть скрытое убежище и лаборатория, так что здесь мы и будем жить все эти пять лет. — Почему я не удивлена? — почти истлевшая нотка сарказма всё же вырвалась с моего языка. — Это я и хотел узнать, — усмехнулся Орочи. — Все же ты ребёнок: им свойственно проявлять эмоции ярко, не смотря на выдержку и профессию. Ты даже прекратила часто моргать, когда я называю тебя по имени. Стало абсолютно не интересно, — притворно вздохнул Змей и хотел было сделать шаг вперёд, но остановился, не оторвав с меня взгляд. Тело напряглось до предела. Спина выпрямилась, руки опустились по швам, а глаза стали похожи на разбитые стекляшки: — У шиноби нет возраста, нет пола, нет имени и чувств. Есть только миссия и долг, есть только ответственность перед деревней и важность успеха. У шиноби не…. — Тоби! Орочимару зашипел так громко, словно в попытке закричать. Он сжал моё плечо, надавил с такой силой, будто пытаясь удушить это притворное чувство беспомощности перед пропагандой, а после отпустил, отойдя на пару шагов назад — отступил, проиграв схватку. Потому что эта истина въелась мне прямо в мозг. Пора перестать уповать на что-то «человечное». Давно надо было. Еще тогда, когда я убила впервые человека, ту беззащитную девушку. Я прошлась взглядом по его мрачному лицу, уловив нотки тревоги, а после вновь создала видимость расслабленности тела: но мышцы мои не переставали быть напряжены, ожидая той же подставы, что и прошлый раз. Кажется, я становлюсь злопамятной. Или просто дольше не забываю предательства? — Да, Орочи-сенсей? — Тоби… это была не очень смешная шутка. — А кто же шутил, кто?