Клятвы и обещания

      Эмоции. Это то, что, казалось бы, нельзя отнять у человека. То, что отличает его, отражает какие-то стороны характера, делает его живым.       Эмоции неразрывно связаны с чувствами. Ведь то, что происходит в душе, находит выражение во всём поведении. Чувства- это причина эмоций. Чувства — и есть сама жизнь. Сам смысл существования — чувствовать.       В Томуре Шигараки умерли все чувства.       Ещё с детства его преследовало ощущение несправедливости мира. — О чём ты мечтаешь, Тенко Шимура? — спрашивал насмешливо отец, смотря на маленького мальчика с чёрными, как смоль, волосами, забавно торчащими в стороны, и глазами алого цвета, в которых горела жизнь. — Я мечтаю стать героем! — запальчиво отвечал мальчик, взмахивая ручками.       С милой улыбкой он смотрит на своего отца, думая, что его мечта непременно воплотится в жизнь. Ему уже целых четыре года, а значит совсем скоро причуда, которой обладало 80% населения планеты, скоро точно проявит себя! Иначе и быть не может!       Тенко провёл не мало времени, воображая, какой же силой ему суждено обладать и как она себя обнаружит. Может это левитация? Может супер-ловкость? А может всё сразу?       Он никогда не ограничивал свои фантазии, а нередко и рисовал себя, хоть и не очень умело, в супергеройском костюме. Мальчик мечтал спасать людей, мечтал быть как те самые герои, которых почти каждый день показывали в новостях. Сильные, смелые и добрые они вызывали у маленького Шимуры неподдельное восхищение и чувство того, что он в безопасности, под незримой защитой всех этих невероятных людей. — Ты не можешь быть героем! Даже не думай об этом! — голос строгого отца обрывает все надежды. — Но почему, папа? — Тенко смотрит с недоумением широко распахнутыми глазами. — Потому что ты беспричудный!       Мечты на то и мечты, чтобы чаще всего быть несбыточными, нереальными. Но оттого не менее болезненным. Именно они потом отравляют душу.       Слова отца, несмотря ни на что, были горькой правдой.       В то время, как у всех соседских детей уже проявились их причуды, Тенко до сих пор не смог показать своей силы. Статистика обошлась с ним жестоко, отнеся именно к тем самым 20 несчастным процентам людей, которые не обладают никакими особенностями.       Шимура Тенко обычный. Звучит это как оскорбление. Ведь все мы боимся затеряться в толпе, стать серыми и невзрачными. И хуже судьбы быть не может, если все вокруг обладают какими-то особенностями, а ты - нет.       Сидя в темноте своей комнаты, Шимура растирал руками солёные слёзы по щекам и обещал сам себе, что во что бы то ни стало станет героем. Он справится. И исполнит свою мечту.       «Никаких разговоров про героев» — громогласно вещал отец. И слово его было законом. Это словно обрывало всё внутри и убивало последние наивные надежды.       Чувство страха.       Знакомое каждому человеку. Оно может проявлять себя совершенно по-разному. Это может быть страх наказания за плохую оценку в школе, страх пауков, высоты или страх перед собственной причудой.       Страх, по вине которого вся семья Шимура была мертва. И погибла именно от рук маленького Тенко.       Распад был беспощаден.       Страх способен перерастать в настоящий панический ужас. А этот ужас, в свою очередь, до неузнаваемости мог преобразить человека. Сломать в нём что-то.       Потому чёрные волосы маленького мальчика поседели. Он утратил способность говорить на какое-то время. А потому не мог даже закричать, попросить о помощи, пока безразличные люди проходили мимо него, скидывая друг на друга ответственность. Им не было стыдно. Ведь это не их дело, спасать людей, правда же? Это работа героев, которых, вот так несчастье, не было поблизости.       Шимура словно слышал их трусливые мысли: «Ему помогут!», «Кто-то другой, герой, обязательно поможет ему» и от этого становилось ещё более погано на душе.       Чувство собственной беспомощности.       Ребёнок не сможет выжить в этом жестоком мире, не сможет никогда сам о себе позаботиться в столь раннем возрасте. И, скорее всего, на этом история жизни Тенко Шимуры была бы окончена.       Если бы не любопытство. — Учитель? — Тенко глядел уже потерявшими свой блеск глазами с едва заметным интересом на Все за Одного. Странного мужчину в строгом костюме. Мужчину, который единственный не побоялся протянуть руку помощи, — Чему вы будете меня учить?       Просто любопытство, интерес, тоже нередко перерастает во что-то большее. Но для этого нужно много времени. Благо, его теперь у Томуры Шигараки предостаточно.       Новое имя окончательно перечеркнуло то, что было раньше. Тенко Шимуры, мальчика с большими мечтами, больше не существовало. И трудно сказать, что именно теперь осталось от него настоящего. Личность парня распалась надвое. Он был в растерянности и совершенно не знал, что ему теперь делать, как жить.       И Все за Одного направлял Томуру на нужный ему путь. Объяснял, что хорошо, что плохо, не давая диссоциации потянуть за собой сомнения, не давал ни единой возможности отступить от предначертанного пути. Объяснял, что Шигараки должен чувствовать.       Ненависть.       Она туманила разум, она пробуждала в довольно слабом на первый взгляд парне настоящее чудовище. Потому что именно ненавистью питался Распад. Учитель знал это. Знал и намеренно подкармливал внутренних демонов, кидая им кусочки самого лакомого мяса, после которых обычной гнили с улицы будет уже недостаточно. Если хочешь воспитать ненасытного монстра — всегда лучше дать ему сначала самое лучшее, чтобы потом он не знал себе покоя. Учитель разрешил мстить. И мстить самыми жестокими способами. — Убей их, Томура. Разве ты не чувствуешь злость? — наигранно понимающий голос въедался в подсознание. И раз больше никого рядом с Шигараки не осталось, некому было больше с ним разговаривать, он беспрекословно выполнял чужие приказы, даже не думая о том, что делает. Он всего лишь выполняет своё предназначение — он разрушает.       А перед глазами все плыло и трещало по швам. Некоторые чувства не так-то просто взять под контроль. Они слишком сильны, слишком разрушительны. И сероволосый сам не успел понять, когда начал утопать в крови. Когда его злость сама начала им управлять.       Ненависть — единственное, что было позволено чувствовать в неограниченной мере. И парень упивался своими возможностями. Он выжимал всё, что только мог, из себя и научился жить только этой ненавистью, а руки его погибшей семьи были извечным напоминанием о том, что он сделал. Томура стал забывать, кем он был, всё больше поддаваясь идее стать кем-то другим, не таким жалким, а великим, способным вершить собственное правосудие.       И стал ощущать удовольствие. Вырастил его из злобы.       Крики, мольбы о пощаде, страх в чужих глазах… Он тонул в крови, но ничуть не жалел об этом. Всё было правильно. Всё так, как сказал Учитель.       Наслаждение от пыток. От брызг крови, от слезающих с костей мышц, которые тут же разлагались и превращались в пепел, кости трещали и ломались на мелкие осколки, разрывая оставшиеся ткани изнутри, а органы превращались в кровавое месиво с булькающими звуками покидающее тела жертв. Хотелось вынуть из них всё: печень, лёгкие, селезёнку, сердце — превратить в ничто, уничтожить и вложить обратно в тела, чтобы и эти люди ощутили то, что ощущал каждый свой день Томура. Он был вывернут наизнанку, истерзан, потому что чувства, которым не давали вырваться наружу, медленно сжирали душу.       Голова раскалывалась и хотелось просто выдрать из себя эти гложущие мысли. Или разбить о стену чёртов череп! Потому на шее не осталось живого места, а то, как появлялись раны, не было заметно при попытке просто выцарапать из себя всё ненужное. Потому даже тело начало медленно разрушаться от злоупотребления силой. Шигараки нужно было лишь дать волю, и он прямо сейчас уничтожил бы весь мир, стёр в порошок. Он научился жить лишь ненавистью. И считал, что большего ему и не надо.       Однако, давая полную свободу каким-то одним своим эмоциям, нельзя забывать о существовании других. Рано или поздно, но они обретают достаточно крепкую почву и разрушают личность до основания противоречиями.       Жалость. Жалость была на другой стороне этой войны.       Шигараки слишком много жалел себя. Жалел об упущенных возможностях. О той жизни, которую мог бы прожить, не встав на иной путь. О той жизни, которую часто видел, когда выходил на улицу.       Не чувствуя ненависть он позволял себе испытывать лишь безразличие ко всему. И абсолютно ничего не выражающим взглядом смотрел в парке на проходящих мимо людей. А они словно косились на него, зная о каждом, даже самом маленьком прегрешении. Это нагнетало.       Шигараки был одет в чёрное, чтобы скрыть свои кровоточащие раны не только на душе, но и на теле. Однако именно потому выглядел особенно жалко, неуместно. — Эй, привет! — раздался голос и на скамейку уселся парень, по виду, ровесник.       Он протянул руку, дожидаясь того, что Томура пожмет её. И он пожал, довольствуясь возможностью перчаток, которые были, на самом деле, как намордник на особо опасном животном. Но и этого было достаточно, чтобы сдержать причуду.       Что-то совершенно иное, тёплое, разлилось в душе от касания, лёгкой и непринуждённой беседы. И Шигараки это слишком понравилось.       Он впервые ощутил радость спустя много лет. И это было очень непривычно. Она стала наркотиком. Хотелось неизменно ещё и ещё.       Дружеские объятия, прикосновения, прогулки… Томура, уставший к своему безразличию, хотел чувствовать, хотел впитать эти хорошие ощущения в пустой сосуд своего сердца, чтобы потом отдавать что-то взамен за чужую доброту.       Но порой за мгновения счастья, нам приходится расплачиваться месяцами нестерпимой боли. И пожизненным чувством вины, при воспоминании о том, как, глядя прямо в чужие глаза, глаза своего друга, он сомкнул руку у него на горле, убивая.       Парень жалел. Невыразимо жалел обо всём случившемся и в нём навсегда осталось это опустошении, словно всё хорошее было отравлено. И привычная ненависть вернулась на место. — Томура Шигараки, жаль, что я не разъяснил тебе это раньше. Я думал, ты куда более сообразительный, — этот голос звучал теперь совсем по-другому. Обвинительно, недовольно. Сероволосый понял, что искать тепла в людях нельзя. Это плохо. Не этому его учили.       Чувство обиды. — Ты не должен позволять людям приближаться к тебе. Они хотят завоевать твоё доверие, чтобы потом ударить побольнее. Помни это. Ты же не хочешь снова чувствовать боль?       Горькое осознание. — Нельзя забывать о том, какая высокая цель стоит у нас с тобой. Неужели ты уподобишься этой серой и глупой толпе с их низменными идеями вечного счастья?       Отрицание. — Обещай. Пообещай мне, что всегда будешь помнить о цели, будешь верен мне до конца и пожертвуешь всем, ради нашего стремления создать новое общество обещай, что положишь жизнь, если потребуется, что станешь главным оружием в моих руках. — Обещаю, Учитель, — Томура поднял свой пустой, выцветший взгляд на Все за Одного. Казалось, что смирение дало покой. Казалось.       Чувство отверженности и одиночества. — Это Курогири-сан. Он будет за тобой присматривать.       Разочарование. — Шигараки Томура, план потерпел неудачу.       Всё это окончательно сожрало душу лидера Лиги Злодеев.       Он не испытывал не больше и не меньше, чем требовалось, и то лишь для того, чтобы люди не думали, что он мёртв.       Томура сторонился всех, потому что больше никогда в жизни не хотел ощутить того, что вынудило дать обещание верности. И лидер уже тогда осознавал, что подписал себе смертный приговор, но решил с честью нести свой крест. Такова плата за жизнь.       Со временем остыло всё. Остыло желание испытывать хоть что-то, и сам Шигараки остыл. Он взял под контроль жалость. И больше никогда не давал ей вырваться, убивая её с каждым разом в себе всё более жестоко, загоняя в самую тьму подсознания и любуясь тем, как люди пытаются выискать её в глубине догнивающей изорванной души в океанах алого безумия. Но оттуда её уже было никогда не увидеть. — О чем ты мечтаешь, Шигараки? — как-то невзначай спросил Даби в один из вечеров, что они коротали вместе за бесполезными разговорами. Простой вопрос, уже не отзывающийся в душе абсолютно ничем. — Мечты это глупость. Они никогда не сбываются, — фыркнул Томура, но…

***

— Тогда я не солгал тебе. Я правда ни о чём не мечтаю и не верю в какие-то бредовые чудеса, но мне очень хочется чувствовать… — Томура поднял свой взгляд на пирокинетика, который до сих пор слушал этот рассказ в полном молчании. — Я, конечно, не сильно эмпатичен… Но это обещание… Все за Одного просто отобрал у тебя право выбора, неужели ты сам не понял? Он за тебя решил, кем тебе быть! — Даби раздражённо повёл раненым плечом, но тут же скривился от неприятных ощущений. — Я в курсе. Но я сам не знаю, кто я, — пожал плечами сероволосый, — Быть может, оно и к лучшему. Какая к черту разница: Тенко Шимура меня зовут или Томура Шигараки? Я должен держать своё обещание, — Томура опустил взгляд, нервно снова расчесывая шею. В груди скреблось какое-то противное ощущение катастрофы. Катастрофой было все это рассказать. Полный провал. Почему же в этот раз жалость пересилила?! — Я… Черт, ну я не знаю, что на это сказать, кроме как «Пиздец», правда, это просто пиздец. Тебя оказывается зовут не Томура! — всплеснул одной рукой темноволосый. — Это единственное, что тебя удивило?! — Шигараки чуть не поперхнулся воздухом от негодования. Он тут, буквально, выложил всю историю своей жизни и ожидал чего угодно, но никак не такой реакции! — Ну, фактически, да. Конечно, часть, где ты в красках описал свои жестокие убийства тоже была очень захватывающая, а часть про твою семью очень трагичной, но чего-то такого я и ожидал. Людям со счастливой судьбой вряд ли придёт в голову мучительно кого-то пытать и свергать нынешний политический строй, — Даби начинал говорить, как шутку, а заканчивал более серьёзно, — Мы натерпелись достаточно и сломались, раз оказались здесь. Но, знаешь, если чему и научила меня жизнь, так это тому, что никогда не поздно взять всё в свои руки и изменить. Ты действительно слишком себя жалеешь. Ведь ты можешь, в конце концов, просто сбежать, — пирокинетик внимательно изучал в темноте чужое лицо. — Ты сказал «мы натерпелись». — О, чёрт, это единственное, что тебя удивило? — темноволосый запрокинул голову, а затем перевёл взгляд на Шигараки, — Я тут тебе мотивационную речь пытаюсь пропихнуть, а ты…? — Даби, я серьёзно. Ты сказал «мы». Почему? — Томура склонил голову на бок и, казалось, в его взгляде действительно что-то поменялось. Возможно, ему стало немного легче. — Потому что сейчас нас только двое. И мы оба хотим всё изменить, — пирокинетик придвинулся ближе к лидеру, неотрывно смотря в глаза, отливающие бордовым, и пытался разглядеть в их глубине что-то, что заставляет сейчас его так поступать. Что-то, что неизменно влечёт к этому, без сомнения, сумасшедшему парню, — Хочешь чувствовать? Я готов тебе помочь. Нет, даже не так… Я хочу помочь тебе, Тенко