Клятвы и обещания

      Всё это было странно.       Темнота. Тишина. Не нарушаемая, что удивительно, даже звуками снаружи. Слишком пустынно было в этом новом убежище. А во мраке, когда источником света была лишь луна, заглядывающая через пыльное окно, всё и вовсе выглядело как-то угнетающе.       Томуре давно не приходилось сталкиваться с этим странным ощущением в груди. Обычно, он жил по инерции: где скажут, там и спал, что прикажут, то и делал. Но сейчас под рёбрами было что-то такое, неприятное, просто даже от самой этой обстановки.       Нет, Шигараки вовсе не хотел жаловаться, ведь крыша, даже и не протекающая, над головой всё-таки была, да и ночевать ему приходилось, признаем честно, в местах и похуже. Но оставалось почему-то чувство, что потолок вот-вот рухнет прямо на голову, что стены сожмутся, а дверь не откроется, захлопнув ловушку.       Хотя может это было вызвано не местом, а ощущением неправильности в целом всего происходящего. Лидер сейчас думал вовсе не о Лиге, вовсе не о том, какой сделать следующий шаг на пути к мнимому величию и как угодить Учителю, что он обычно делал в излюбленном одиночестве, когда ничем другим себя занять не получалось.       Сероволосый всерьёз продумывал с десяток вариантов побега. И, казалось, его мысли слышит расхаживающий где-то за дверью Курогири. Казалось, что даже Все за Одного, который, формально, находился вообще чёрт знает где, уже в курсе намерений Шигараки. От этого и было очень не по себе.       Потому Томура боялся думать. И искал хоть что-то, на что можно было бы отвлечься. И взгляд вновь скользил по Даби. Пирокинетик, конечно, не был единственным предметом в этой комнате, но смотреть на него было куда приятнее, чем на кучу помятых картонных коробок, переправленных из старого бара.       Вещи, как и обещали, перенесли в срок, но парни узнали обо всём только тогда, когда уже под покровом ночи вернулись в эту обитель.       И Даби сейчас, в отличие от Шигараки, занимался тем, что пытался привести это место в хоть немного пригодное для жизни состояние. — Напомни, почему я вообще сам разбираю твои несчастные вещички, а ты просто бездельничаешь? — спросил пирокинетик, опрокидывая случайно какую-то коробку и недовольно выругиваясь, когда её содержимое оказалось на полу. — Потому что я попросил тебя помочь? — сказал Томура, с интересом смотря на парня в этом мраке. — Вот именно, что помочь, а не делать всё за тебя! — фыркнул темноволосый, начиная шарить на полу и пытаться собрать содержимое коробки обратно. — Оправдание, что я лидер, и я тебе приказал, будет иметь силу? — усмехнулся Шигараки. — Совести у тебя нет, лидер, — тяжело вздохнул Даби, — И почему всё это обязательно надо было делать в темноте? Не видно ничего! — продолжал негромко возмущаться парень. — Потому что при свете это место выглядит ещё более угнетающе, — сероволосый всё же поднялся с места, помогая собирать рассыпанные коробочки с дисками, — Ну и потому что нет лампочки, — лидер указал на пару оголённых проводов под потолком. — А мы абсолютно точно не сможем опять свалить переночевать куда-то в комфорт? — с надеждой уже в третий или даже четвёртый раз спросил Даби, поднимая взгляд на парня рядом. Уж слишком не прельщала перспектива вновь валяться на бетоне. — Нет, нам и так с трудом удалось отмазаться и сделать вид, что мы не были всё это время вместе, — ответил Шигараки, да и, если честно, ему теперь вообще было страшновато покидать этот замкнутый контур. Он глотнул свободы, и ему нестерпимо хотелось ещё и ещё, пока он пребывал за стенами.       Здесь же это желание немного притуплялось. Вероятно, вспоминались долг и обещание. Была теперь ещё и навязчивая мысль: их уже в чём-то подозревают. Но вряд ли она действительно имела хоть какое-то подтверждение помимо косого взгляда Курогири. — Думаю, моя отмазка о том, что я был с девушкой на одну ночь, сразу отвела от тебя все подозрения, — усмехнулся Даби, хотя при Тумане он выразился более красочно, хоть никто его особо и не спрашивал. — Если не учитывать, что «девушкой на одну ночь» был я, — вдруг недовольно выплюнул Томура, оставляя коробку с перемешанными теперь в хаотичном порядке дисками и принимаясь за ту, что стояла рядом и была побольше.       Даби понял, отчего случился этот резкий перепад настроения. Ту ночь вряд ли кто-то из них теперь сможет забыть. Но они так об этом и не поговорили нормально. — Да ладно тебе, нам же не по шестнадцать лет, в конце концов, — непринуждённо начал темноволосый, — Мы, как бы, влюблены друг в друга, а если люди влюблены, то они вдвоём и не такое вытворяют, — пожал плечами пирокинетик, с удовольствием отмечая, что за коробками находилась парочка футонов. Теперь хотя бы не на плаще спать. — Даже не говори при мне этого противного слова, — фыркнул Шигараки, делая вид, что эта тема для разговора его ничуть не интересует. — Какого? — сначала переспросил Даби, а потом усмехнулся, — Ах, ты про «влюблены»? А что не так?       Темноволосый прекрасно знал, что не так.       Ну не тянули их странные отношения даже на нормальную влюблённость, потому что вспышки внезапных нежных чувств чередовались с непреодолимым желанием друг друга убить/придушить/сжечь (нужное подчеркнуть).       У них отношения.       Это звучало более тривиально, менее красиво и совсем не поэтично. В общем, то, что нужно, чтобы успокоить совесть. Отношения же разные бывают, правда? И если не задумываться, то всё очень даже правильно.       Отношения деловые, как лидера и исполнителя.       Нездоровые отношения — тоже отношения, в конце концов. Это уже больше походило на правду. — Да всё не так, — Томура ненавидел разговоры о чувствах, потому что не понимал и не принимал их в себе. И ему гораздо проще было бы думать, что он действительно развлечение лишь на пару часов, лишь способ скоротать ночь.       И Даби знал это. Он как сейчас помнил слова, сказанные сероволосым именно тогда. Но почему-то смысл ему казался совсем иным, чем, возможно, вкладывал сам Томура.       Тогда пирокинетик услышал лишь желание быть по-настоящему кому-то нужным. Просто сейчас, когда Шигараки вновь полностью владеет собой и сам неосознанно сдерживает все свои чувства, он этого ни за что не признает. Не признает, что ему неприятно даже думать о том, что его предадут. Быть может притворяется специально, боясь всего этого. Боясь искренне кого-то любить.       Молчание затягивалось. Оно заполняло собой итак почти мертвенную тишину и лишь изредка прерывалось шуршанием вещей в коробках. И Даби это надоело. Ему хотелось узнать, ему хотелось поговорить об этом, даже если он рисковал прямо сейчас заполучить себе ещё парочку травм от разозлённого лидера. Именно травм, ведь вряд ли Томуре хватит духу действительно убить пирокинетика. В это теперь не верилось. — Поговорим о любви? — вдруг спросил темноволосый, прекратив всматриватся в содержимое коробок. — Зачем? — изогнул бровь Шигараки, тоже отвлекаясь от дела. Он не хотел об этом разговаривать. — Да просто так. Это же тоже тема для обсуждения, — Даби говори спокойно, словно ничего и не вкладывал в свои слова, словно они собирались обсуждать погоду или что-то настолько же неважное. — Это плохая тема. Я не могу об этом говорить, — нахмурился сероволосый. — Но почему же? — Потому что… — уже собирался придумать что-то Томура, но замялся, — Потому что… — Ладно, не напрягайся с ответом. Ты хочешь, как всегда, взять трагичные примеры из своего прошлого. И даже не говори, что это не так, — темноволосый всегда был довольно проницателен, а со временем всё лучше стал понимать Шигараки. Тот всегда был слишком зациклен на прошлом или на будущем, абсолютно забывая о настоящем. — А что ты тогда хочешь услышать? — вымученно вздохнул сероволосый, — Любовь это пустая трата времени! Кому нужны эти чувства, если в конце концов всё равно будет невыносимо больно? — лидер руками сжал свои плечи, вспоминая для себя что-то очень неприятное. — Да люди бывают неаккуратны с этим чувством, — как ни в чём не бывало продолжал Даби. Он был рад, что понемногу втягивает Томуру в разговор. Действительно важный, который стоило начать уже довольно давно. — Плевать я хотел на людей! — вдруг прошипел Шигараки, недовольный таким узким предметным кругом: любить же не только друг друга можно, — Скажем, любовь к домашнему питомцу. Детская радость, на грани с помешательством, а потом горькие слёзы от того, что оно погибло. Любовь к природе? О, да, прелестно! Наблюдать за тем, как человечество уничтожает последние красивые уголки этой зачахлой планеты! — сероволосый сжал руку, словно намекая на то, что всё осыпается пеплом, прямо как любая вещь от его касания, — Любовь к книгам? Боль от огромного количества грусти и печали, которые в них выложены. Мне продолжать? — Томура распрямился, полностью уверенный в справедливости своих суждений и вовсе бросил своё изначальное занятие. — Так в этом и смысл, — заметил негромко Даби, спокойно всё выслушав, — Смысл хоть раз в жизни испытать ту самую «детскую радость на грани помешательства». Почему ты всё время думаешь о том, что в конце будет плохо? — Потому что конец всегда один. Он неизбежен, — мрачно замечает Шигараки, сложив теперь руки на груди. — Согласен. Но подумай сам, что имеют люди на грани своей смерти, так и не испытавшие любви? — пирокинетик подошёл ближе, глядя изучающе, стараясь правильно поставить вопрос. — Здоровую нервную систему? — иронично усмехнулся Шигараки. — Это вряд ли, — отмахнулся Даби, — Давай, может у тебя самого получиться понять? Закрой глаза и представь, что это твои последние десять минут жизни. Что ты чувствуешь?       Шигараки прикрыл глаза. Ему не особо хотелось представлять сейчас свою смерть, хотя какой-то месяц назад он с радостью бы фантазировал на тему чая с ядом. Что-то сейчас мешало. Стоило усилий представить себя раненым, истекающим кровью… Вот-вот померкнет сознание, всё прекратиться, канет в небытие… — Я… Не знаю… — честно признался Томура, тяжело вздыхая и пытаясь сосредоточиться на этих ощущениях, — Холод… Может быть, сожаление, отчаяние, страх… — Шигараки говорил неуверенно, всё же вживаясь в роль того, кому жить осталось не больше пары минут. — А если так? — раздался голос Даби из-за спины и его тёплые, знакомые руки мягко обняли, словно поддерживая, ограждая от любой боли, неприятности… — А так ты мешаешь мне думать о смерти, — фыркнул Томура, ведь теперь его отвлекало и дыхание, щекочущее шею, и собственное сердце, сладко замирающее от любых лёгких касаний. Ему теперь казалось всё глупым и неважным. Особенно смерть. — Вот именно, — спокойно сказал пирокинетик, уткнувшись кончиком носа в мягкие пепельного цвета волосы, от которых словно до сих пор пахло травами, — Человек, который любит, не будет думать о смерти. Находясь рядом с тем, кто дорог, он будет жить лишь этим мгновением, не думая о том, что будет дальше, хоть пять минут, хоть десять секунд ему осталось. Он будет делать последние вдохи для того, кого любит. В этом и есть вся любовь. Жить друг для друга и быть вместе несмотря на то, какой конец вас ждёт.       Шигараки впервые, наверно, действительно не нашёлся что ответить Даби, не знал как опровергнуть его слова. И также впервые ему доводилось слышать что-то настолько глубокое из его уст. Темноволосый всегда казался несерьёзным, ветренным. Но, зная огромный жизненный опыт пирокинетика, полученный как при жизни в геройском обществе, так и на обочинах социума, почему-то без труда верилось в истинность этих фраз. — И ты когда-то кого-то так любил? — совершенно неожиданно поинтересовался сероволосый, чуть обернувшись. И в голосе его не было издёвки, а лишь невинный интерес. — Я и сейчас люблю, — усмехнулся пирокинетик, оставляя лёгкий, едва ощутимый поцелуй на чужой шее, — И ты можешь хоть ядом в меня плеваться и говорить, как тебе всё это противно. Можешь считать, что это плохо закончится, — этот хриплый голос проникал в само сознание, — Да, обязательно всё будет плохо, но прямо сейчас, я рядом с тобой. А ты рядом со мной. И гляди, твои десять минут прошли и впереди у нас ещё не мало времени! — Я думаю, что всё это как-то слишком быстро… — прошло всего полтора месяца, может чуть больше, с того момента, как парни стали хорошо общаться. Но, наверно, подобные рассуждения выглядели странно, если учесть, что они уже и переспать успели. Однако, любовь, она ведь заключается не только в физической близости. Важно слушать и слышать друг друга.       И что-то подсказывало, если оглянуться назад, то всё изменилось очень сильно, и менялось постепенно. Нельзя назвать эти чувства вспышкой страсти, нельзя назвать мимолетным влечение. Они были буквально выращены из неприязни и ненависти. Сколько времени понадобилось, чтобы перестать бояться чужих прикосновений? А сколько ушло на то, чтобы взгляд перестал боязливо следить за каждым движением чужой руки? — А я думаю, что тебе иногда полезно не думать. Когда ты не контролируешь дотошно каждое своё действие, ты нравишься мне ещё больше, — усмехнулся темноволосый. — Если я не буду контролировать, то натворю глупостей, — возразил Томура. — Иногда и глупости творить нужно. Для разнообразия, — усмехнулся Даби, легко развёрнув лидера лицом к себе и теперь всматриваясь в его едва различимые в темноте черты, — Давай, прямо сейчас, сделай глупость, скажи что-то глупое, и кроме нас двоих об этом никто и никогда не узнает.       Томура слушал, почти не моргая и глядя в чужие глаза. Он считал, что натворил уже достаточно глупостей, которые и привели его в эти объятия. Но раз уж на то пошло, то разве откажешься?       Сероволосый провел кончиками четырёх пальцев по чужой щеке, не боясь скользить и вдоль линии металлических скоб, а затем спустился рукой по шее, стараясь не обращать внимания на внимательный взгляд голубых глаз. Дурманила голову мысль о том, что сейчас он сможет сделать всё что угодно и любая странность ему простится.       Шигараки на миг в нерешительности поджал губы, а после, повинуясь своему мимолетному порыву, легко поцеловал Даби, всего мгновение, а после чуть склонился, обнимая парня за пояс с прислонившись ухом к его груди, с удовольствием ощущая, как быстро бьётся сердце пирокинетика. — Мне нравится, как бьётся твоё сердце. И глаза мне твои нравятся, — пробормотал Томура, шумно вдыхая, словно впитывая в себя чужую энергию, — Возможно, если ты умрёшь, я вырежу твоё сердце и оставлю себе. — Что ж, оно твоё, — тихо усмехнулся темноволосый, уже даже не удивляясь таким фразам. В извращённом жестокостью, кровью и насилием сознании Томуры всё это было действительно о любви, — А глаза, если хочешь, тоже оставь, только кинь в какую-нибудь банку с формалином. А я вот на память оставил бы себе твои руки.       Любовь бывает разная. Даже такая, ненормальная, странная, с каплей безумия.       Любовь ведь это не только нежные слова о чувствах, долгие и томные поцелуи, не только ласка и забота. Любовь это… Для каждого что-то своё.       Она в мелочах, и порой не всегда можно понять, что это именно она.       Любовь не в красивых словах, не в смазливом лице, любовь она в душе. В тёплом прикосновении к плечу, кротких объятиях, в знакомой улыбке, в задумчивом взгляде, запахе сигарет, родинке под нижней губой, в прикрытом окне, чтобы он не замёрз, в доверии… — Ладно, что-то мы совсем уже счёт времени потеряли. Я так спать хочу. Может, ну их, эти вещи? — предложил Даби и широко зевнул, словно в подтверждение своих слов. Насыщенный выдался денёк. — Ну их, — согласно кивнул Шигараки, отстраняясь, — Потом как-нибудь с этим разберёмся. — Однозначно, — сказал пирокинетик, разжимая такие уютные объятия и думая, как бы удобнее устроить спальное место. Если постараться, то можно было расположиться вполне сносно.       Футоны вместо кровати, свёрнутые плащи, вместо подушек. Тоненькое одеяло, которое почти полностью перетянул на себя Шигараки. Что уж говорить, здесь было прохладно. А потому сероволосый ни капли не задумываясь, прижался теснее к Даби и довольно улыбнулся, чувствуя исходящее от него живое тепло.       И даже несмотря на то, что спать приходилось едва ли не на жёстком бетоне, несмотря на холод, несмотря на все неудобства, это будет едва ли не самая лучшая ночь в их жизни.       Ночь, в которую они думали, что у них ещё очень много времени.