Клятвы и обещания

      Гниение.       Многим знаком приторный и сладковатый запах сгнивающей еды, быть может даже вздувшейся, расслаивающейся плоти, слезающей с костей целыми пластами и обнажающей неприглядное содержимое непрочного мёртвого тела. А как же гнила душа?       Даби не было страшно, когда пальцы дрожащий руки Томуры сомкнулись у него на горле и силой сдавили артерию, отчего в глазах помутилось, а из лёгких вырвался жалкий хрип.       Страшно ему было тогда, когда приходилось всеми силами заставлять себя говорить тому, кого действительно любишь о том, что он тебе безразличен. Страшно было, когда смягчившийся доверчивый взгляд вновь стал холодным, пустым, мёртвым. Страшно было, когда в этих глазах заблестели слезы.       Страшно потому, что собственное сердце тоже готово было в один миг разорваться от боли. Ещё чуть-чуть, ещё немного, и, наверно, оно правда бы остановилось, разбившись о жёсткие, словно прутья клетки, рёбра.       И пирокинетик хотел умереть. Хотел погибнуть именно от этих рук, потому что так было бы справедливо. Он вовсе не хотел жить с осознанием того, что он сам всё разрушил. Он вовсе не хотел выжить и каждый день погибать не один раз, а целую сотню.       Но Томура оставил его в живых. Видимо, чтобы дальше наблюдать за тем, как сгнивает от своего горя и своей тоски пирокинетик, как чахнет и загибается в своей крохотной комнате.       Душа погибала в этой агонии, вслед за ней начинало отмирать и тело. Каждая клетка словно желала отделиться от целого существа, отчего Даби действительно чувствовал, что разлагается. И даже сотня металлических скоб не способна будет собрать искорёженную расползающуюся душу во что-то хоть немного прочное.       Голод, боль, невыносимая тоска по одному лишь близкому человеку, десяток сигарет в день, а то и больше. Это было всё, что осталось у парня.       Даби действительно чувствовал, что просто гниёт. Гниёт всё сильнее в этих поганых стенах, но не может покинуть их, потому что всё ещё хочет быть рядом с Шигараки.       Да, их разделяет не один метр бетонных стен их разделяет теперь целая блядская пропасть, но здесь его хоть иногда можно было бы увидеть. Совсем мельком, очень редко…       Увидеть то, во что лидер превратился.       Длинный коридор, где расстояние между ними было не больше пары несчастных метров. Это было слишком близко. Непозволительно близко после всего, что было между ними, ведь в эти метры не уместятся тысячи километров испорченных нервов и перенесённых страданий.       В глазах снова защипало, а сердце заболело, затрепыхалось в мучительных судорогах. Но солёная влага, стекающая из выжженных причудой желёз смешивалась с кровью. Потому всё лицо было умыто этой липкой тёмно-бурой гадостью. Слёзы сожаления. Слёзы боли, вины и отчаяния.       Даби не мог выровнять дыхание, мысли сразу спутались, а взгляд, не моргая, следил лишь за сероволосым. Страшно было заглянуть в эти алые глаза. Потому что там пирокинетик не хотел видеть своего жалкого отражения, не хотел разглядеть отвращение и неприязнь к себе. Но он всё же поднял взгляд, как и тысячи раз до. Сделал ещё несколько шагов ближе, и не увидел в этих глазах ничего. Абсолютно ничего.       Даби шумно выдохнул, сглотнул ком в горле, и вроде бы хотел что-то сказать, но просто не знал что. Просто знал, что ни одно слово уже не сможет ничего исправить.       Ему не хватало решимости, ему не хватало сил терпеть восставшее против души тело, которое обязано было подчиняться чужим приказам. Измученный организм гнил постепенно, дым бесчисленного количества сигарет отравил все органы. И слова, обрывки мыслей, никак не складывались во что-то единое. Они тоже сгнивали, не успевая оставить даже малой надежды на что-то светлое.       Томура сделал ещё шаг, прожигая своим взглядом фигуру темноволосого. Казалось, ещё чуть-чуть и пребывающий в своём безумии парень вновь кинется на темноволосого и закончит начатое. На чужих руках была видна кровь. И это пугало. Но Даби знал, что произошло и кто отдал приказ. Все за Одного взял верх над сознанием Шигараки. И уже можно было окончательно похоронить все мечты о нормальной жизни. Долг победил чувства.       Что же они наделали… Почему так просто сдались?!       Всё происходящее было гораздо страшнее самой мучительной смерти, которая хоть раз посещала мысли.       Парни подходили друг к другу ближе и ближе, опасливо, словно дикие звери. Словно коснувшись друг друга ещё хоть раз, они обрекут весь мир на нескончаемые страдания.       Их тянуло друг к другу, даже несмотря на боль, одиночество, тоску, съедающие изнутри…       Смерть и гниение. Они всегда должны быть вместе. Всё, что мертво, должно гнить. То, что гниёт, мертво. И никак иначе. Только вместе. Только рука об руку вершить неумолимые и беспощадные процессы мироздания.       Ведь жизнь это лишь явление. Слишком короткое, слишком бессмысленное.       А смерть это лишь процесс. Процесс распада и гниения души.       Однако, оказавшись нос к носу они поняли, что всё было зря. Они не протянут друг другу руки. Они не скажут друг другу и слова, потому что сказать хотелось слишком много, гораздо больше, чем вместят в себя слова. — Шигараки Томура! — раздался противный для Даби до глубины души голос Курогири, который заставлял инстинктивно сжимать руки в кулаки и убивать это существо одним своим полыхающим ненавистью взглядом. Сила пирокинетика вновь питалась его ненавистью, карая ожогами. Но боль тела не сравниться с болью в душе.       И тот разговор…       — Я знал, что вы поступите мудро, Даби, — приторно-вежливый тон едва достигал затуманенного болью сознания, — Сила Шигараки Томуры выросла в разы.       Сила. Они не больше, чем их причуда. Они лишь средства для чужих целей.       Томура обернулся на Тумана, медленно, словно сомнамбула, словно перед ним никто и не стоял. И поспешил уйти прочь, больше даже не обернувшись на Даби, который провожал сероволосого тоскливым взглядом и снова беззвучно, одними губами нашёптывал: — Прости… Прости… Прости…       Это была самая их долгая встреча за последнюю неделю.       Даби знал, что ни одним словом уже ничего не сможет исправить. Всё рухнуло. Сердце болело, лёгкие сводило от дыма, но пирокинетик продолжал упрямо курить и ждать, в надежде, что что-то изменится до того, как от отчаяния темноволосый действительно начнёт гнить. До того, как кожа, в местах, скрепленных скобами, не начнёт просто расползаться от того, что сгорает.       И что-то действительно случилось.       Пирокинетик вздрогнул, выпадая из забытия, которое теперь заменяло сон, услышал крики ранним утром, проклятия. Какая-то ссора происходила за пределами его контура существования. И Даби слышал голос Томуры, низкий, хриплый, угрожающий. Слышал испуганные крики Тоги, возгласы Твайса. А потом и тишину, и какую-то торопливую возню.       Темноволосый не вышел сразу. И узнал о случившемся только спустя час, когда выглянул для того, чтобы сходить за новой пачкой смертельного яда для организма. — Он сделал… Что?! — спрашивал пирокинетик, смотря с ужасом на эти лужи плазмы на полу. — Едва не убил Курогири, — шокировано отозвался Джин. Он знал, что Шигараки способен на многое, но сейчас, кажется, перешёл все допустимые границы. Томура превращался в монстра, чем несказанно радовал Все за Одного. Ведь бессознательным чудовищем управлять куда проще, чем мыслящим человеком.       И это стало последней каплей.       Тумана убить нельзя. Он лишь сущность. Бездушный ному, сделанный из мёртвого тела. Он восстановится и рано или поздно вернётся.       Но пока его нет, у Даби есть призрачный шанс всё рассказать и хоть что-то исправить. Он не хочет отдавать своего Тенко в руки этих тварей, которые хотят превратить его в монстра и обречь на мучительную смерть от рук героев.       Пирокинетик верил, что что-то ещё не потухло.       Это будет их последний шанс.       Последний шанс.