Раз, два, три. Не досчитал до десяти, А тебя уже нет, погаснет свет, и деревья начнут Бояться друг друга. Шагаю по кругу. Вой ветра волосы истрепал, и нервы, и небо затопит тротуары слезами… чтобы я замер и понял — в этом городе нет тебя…
Яньли просыпается рано утром в своей комнате, открывает глаза. Почему-то эта обстановка, мебель, каждый миллиметр комнаты кажется каким-то…чужим? Или наоборот, слишком родным? Почему-то перед глазами предстает образ прекрасной комнаты, в два раза больше её собственной, с двуспальной кроватью и большим окном, выходящим на север. Соответственно, солнце там бывает изредка утром. Девочка прогоняет назойливые мысли. Странно, хотя ничего странного нет, у неё всю жизнь была богатая фантазия. Только вот очертания этой странной комнаты она видит слишком уж ярко и слишком уж четко. Может, приснилось что? Яньли улыбается. Она правда хорошо умеет придумывать и преплетать всюду свою небылицу, выглядящую так невинно и по-детски, в этом занятии ей точно нет равных. А-Чэн, её родной брат, не любит подаваться в мечты даже в таком юном возрасте, а он ещё ребенок, девочке это кажется немного странным, но она ясно видит в нем черты своей матери. А-Сянь же наоборот, словно он родной брат Цзян Яньли, потому что может довольно четко описывать то, что представляет в голове, делая это постоянно. Так же, как и она. А-Ли поднимается с кровати, думая подойти к зеркалу и расчесать свои растрепанные волосы. Кажется, во время сна она металась по подушке, словно в лихорадке, иначе это объяснить было бы нельзя. Едва она сделала неловкое движение рукой, перед глазами возникла новая картина: теперь уже чужой орден, точно не Юнмен, все в нём ходят в жёлтых одеждах, а ещё с таким самодовольным выражением лица, что, не будь девочка такой спокойной, поддалась бы желанию их расцарапать до крови. Кто-то, соответственно тоже в такой же одежде с волосами, убранными в небольшой хвост, смахивает еду с подноса, которую она трепетно готовила, что-то гневно говоря ей. Испугавшись, А-Ли прерывает своё видение тем, что обратно ложится на подушку. И что с ней творится? Эти картины слишком похожи на явь, она не могла такого напридумывать. Или могла? Слишком живы в её памяти очертания лиц, слишком сильны запахи чего-то вкусного (еды, которую она сама же и готовила), ветра и холода, несмотря на солнечную погоду. По коже скользит лёгкий мороз, и она сильнее закутывается в плед. Ей же никогда раньше такого не чудилось, почему именно сейчас? Эти видения такие необычные, странные, словно она сама это когда-то переживала…неужели они теперь всю жизнь её будут преследовать? Яньли вспоминает, как читала книгу про перерождение одного героя, который потом начал вспоминать прошлую… Неужели реинкарнация и правда существует? Надо разобраться с этим… Найдя в себе силы подняться, она подходит к зеркалу, разглядывая своё лицо. Своё ли? Почему-то оно кажется ей слишком…далёким? Странно думать о таком, но А-Ли не может объяснить, почему собственное лицо кажется таким знакомым, а тело — таким, словно она несколько лет уже как находится в своём возрасте. Это, определенно, глупости. Она сама это прекрасно знает. Но ей нравится мистика, нравится что-то прекрасное и затягивающее, романтическое — например, образы готических замков, в которых живут принцессы, чьи руки скованы нитьями, которые они не в силах разорвать. Если бы этих нитей не было — они бы с удовольствием нашли способ выбраться из замка, даже через окно верхнего этажа, но вот незадача — остаётся только ждать появления прекрасного принца, который спасёт её, который разорвет все эти оковы, ну, а дальше классика, счастливый финал, конец и завершение сюжета. Все любили принцесс и принцев, а Яньли было жалко чудовищ, что все эти годы самозабвенно охраняли девушек и были готовы драться за них, но в итоге погибали. Впрочем, ей сейчас не до этого. Она причесывается, переодевается и выходит из своей комнаты, бредя по знакомым коридорам. Слишком знакомым. А-Ли чувствует, что что-то не так, точно знает, что будет делать, мысли почему-то ей не поддаются, а ноги наоборот, послушно бредут туда, куда она и думала — она ли это была? Отгоняет мысли. Что с ней не так с самого утра? Главное, чтобы никто не догадался… — Доброе утро, — улыбается она своим братьям, которых находит немного дальше от дома, чем предполагала. Уже десять утра, она впервые встала не в семь, как привыкла, а на три часа позже, но кого это волнует? А-Чэн и А-Сянь опять мило ссорятся, наверное, не поделили какую-то игрушку, и девочка разнимает их, говоря, что всё хорошо, что необязательно кричать друг на друга из-за ерунды. Только тогда, кажется, они замечают её присутствие и стыдливо опускают взгляды в землю, мямля под нос тихое «прости». Их детская наивность умиляет Яньли, она успокаивающе глядит каждого из них по голове. Ветер нежно треплет их волосы, пока они втроём строят песочные замки. Яньли снова чувствует себя самой обычной девочкой, весело смеётся, разговаривает с братьями, строит самый большой замок и в шутку говорит, что хотела бы жить в таком же. Только не в песочном, а в устойчивом, который ни один порыв ветра не снесет. Треплет по волосам А-Сяня, который из-за ветра стал похож на серенького воробушка, рассказывает обоим что-то, пока волна воспоминаний или же видений, не накатывает с головой. Она прерывается на полуслове и рукой прикрывает лицо, чтобы никто не видел, как глаза расширились. Кровь. Окровавленное место, её брызги, её сгустки повсюду, и мир словно замер только около одной Яньли, стоящей в эпицентре этого вселенского кошмара и тревожно смотрящей ввысь, будто что-то там ищет. Себя девочка не может разглядеть, знает только, что это тело, в котором она сейчас находится, пронзающую боль которого чувствует — её тело. А кровь точно не её, потому что также чувствует, что на теле ни единой царапинки. Правильно. Она же девушка. Она не заклинательница, соответственно, ни в какую войну не ввяжется. Только на руках всё равно чья-то кровь. — Шидзе? — прерывает свой очередной рассказ А-Сянь, беспокойно на неё глядя своими круглыми серыми глазенками. Когда к нему присоединяется А-Чэн с не менее милым и обеспокоенным видом, девочка наконец выпадает из своих кошмаров, легко улыбаясь. — Я в порядке, не волнуйтесь, — произносит с твердой уверенностью в голосе. — Ты смотрела на нас так, как будто сейчас упадешь без сознания, твой взгляд был настолько пустой, ты точно в порядке? — А-Ин сжимает её руку в своей маленькой ладошке, но на лице уже появляется улыбка — он снова рассказывает им про свой сон, а А-Ли внимательно слушает. — Тогда мы с вами свернули за во-он тот угол и… — он запинается, начиная лихорадочно вспоминать, что же было дальше. В голове девочки вихрем проносятся последующие слова: «увидели Принцессу, а потом я забрался на дерево, как в тот раз, когда впервые её увидел. Помните? Ты тогда ещё просила меня слезть с дерева, шидзе». Интересно, а они правдивы? Или это плод её воспалённой фантазии, вызванный тем, что по ночам она не спит, а в большинстве случаев читает, либо смотрит в окно, бесконечно глядя на звезды и задумываясь о смысле вечности? — Мы увидели Принцессу, а потом ты снова залез на дерево? — не переставая улыбаться, предполагает она, на что получает удивленный взгляд, исходящий сразу от двух пар глаз. — Ты такого не рассказывал! — А-Чэн с удивлением прикусывает губу, — сестра, ты волшебница? — Так всё и было, — тихо добавляет А-Ин, тоже сверкая глазами и глядя на А-Ли, — ты правда волшебница! Видишь! Я говорил, а ты не верил! — тут же победно обращается он к брату, видимо, решая исход какого-то очередного спора. Девочка, почему-то не очень удивлённая тем, что попала «в яблочко», тихо смеётся. — Я никакая не волшебница. Просто интуиция, — отшучивается она, всерьез задумываясь над словами брата. Волшебница? Да нет. Чушь какая-то. — Я хочу стать заклинателем! Как думаете, у меня получится? Я буду играть на флейте, да, я точно научусь играть на флейте и призывать злых духов, если надо будет! — восторженно переключается А-Ин на другую тему, а А-Чэн его перебивает: — Чую, у тебя получится играть на флейте ровно так же, как у кроликов летать! Тогда у тебя точно будут одни злые духи, добрые на такую мелодию не поведутся! В голове А-Ли проносится какая-то мелодия. Она хочет остановить время или хотя бы как-то его замедлить, чтобы насладиться ею полностью. Одна из навязчивых мыслей подсказывает, что это не что иное, как мелодия флейты А-Сяня. Удивительно, А-Чэн был прав, его игра на флейте оставляет желать лучшего. Девочка прогоняет эти мысли. Нет, откуда она знает, как будет играть её брат? Она же не может заглянуть в будущее, в конце-концов… Или может? Однозначно, ей следует разобраться с этими видениями, как можно скорее узнать, что они означают. Если благодаря ним Яньли может видеть будущее, что это ей даст? Как она сможет использовать дар предвидения? И стоит рассказывать кому-то, поверят ли ей? Или всё же можно списать всё на интуицию? В любом случае, пусть хотя бы братья так думают. Это её проблема, с которой она должна разобраться сама. И вмешивать других не следует, иначе все подумают, что она сошла с ума. Но девочка знает, что точно сохранила рассудок и помешаться не могла. Ноги будто сами ведут её в библиотеку…Раз, два, три, не досчитал до десяти, Как наступил рассвет. Привет. у меня Все в порядке, играю в прятки. Исходил все вдоль поперёк. Найти бы хоть тень, хотя бы намёк, Но солнце сотрёт все тени лучами, Чтобы я замер и понял, Что в этом городе просто нет тебя…
— А-Цин, ты так многому научилась! Твои родители гордились бы тобой, — бабушка довольно и горделиво смотрит на то, как её внучка деловито смешивает разные травы и безошибочно проговаривает свои действия и их названия. Вэнь Цин всегда была прилежной ученицей, искусство врачевания передавалось в её семье из поколения в поколение, это ей рассказала бабушка. Мать девочки умерла, едва родился её брат, А-Нин, а отец пережил её всего лишь на несколько дней, поэтому внуков воспитывала бабушка, передавая им целительские навыки. Честно говоря, А-Цин хотела нечто другое. Хотела учиться не тому, как правильно смешивать травы, а тому, как правильно владеть мечом, фехтовать, хоть какие-то заклинания выучить. Но в глубине души она всегда понимала, расставляя четкие приоритеты и издали замечая тонкую грань между «хочу», «можно» и «нельзя». И оставаться целительницей, коих в их ордене Ци Шань Вэнь не так уж и много, было намного безопаснее, чем подвергать себя опасности. А ещё бабушка бы не позволила, чтобы почти последняя оставшаяся в живых родственница так сильно рисковала собой. Поэтому ей оставалось только смириться. А, собственно, почему ей было не так интересно постигать науки врачевания? Потому что она, проснувшись на три часа позже обычного, не в шесть, как привыкла, а в девять, поняла в один миг, что всё знает. И травы, и их применения. Вэнь Цин не могла расписать столь странное чувство. Чувство, будто она уже жила эту жизнь, знала всё наперед. Хотя, далеко не всё было так гладко. Например, прерывистые вспышки воспоминаний-видений чаще о том, как белые одеяния членов ордена покрываются кровью, что стекает на землю потоками, а не ручьями. Они доставляли жуткое неудобство, жуткий вред, потому что из-за них девочка выпадала из реальности и, может, даже теряла сознание на некоторое время… Всё шло нормально до определенного момента. Запоминать, какие отвары для чего применяются, было очень даже просто, а вот по-отдельности — ужасно. Их было слишком много, и на Вэнь Цин свалилась довольно большая ноша: бабушка не просила — умоляла её передать свои знания и умения А-Нину, когда тот подрастёт, и когда её не станет. Страшно признавать то, что бабушка уже стара и слаба, последнее время она почти не встаёт с кровати, и А-Цин рассказывает ей о новостях в ордене, о том, что выучила. Скоро она останется одна с братом, который на три года её младше. Ей десять, но это сути не меняет. Она же ещё ребенок. — Тебя что-то тревожит, А-Цин? Бабушка всегда была проницательна. Это девочка знала, в этом была уверена на все сто процентов из ста. И скрыть от неё что-то было невозможно, особенно с эмоциональным характером её внучки. Вэнь Цин не видела смысла в том, чтобы скрывать эмоции, если они, конечно, неотрицательные, не видела смысла в бесконечных войнах и кровопролитии — пусть сейчас времена относительно мирные, ей кажется, будто небольшая темная дымка клубится около родного ордена, нарочно портит отношения со всеми и желает развязать ещё одну бессмысленную битву. Бабушка ею гордится — настоящая целительница, обладающая даром предчувствия. Она учила внучку слушать своё сердце, поэтому у Вэнь Цин вдобавок к природной интуиции добавилась уверенность в своей правоте. — Я вижу странные видения, — неуверенно произносит она, всё же решаясь сказать это. Ничего страшного же не будет, если она поделится с самым близким человеком? — мне кажется, что я знаю, что произойдет сейчас. Я помню названия всех трав, которые не могла выучить, — девочка улыбается самой беззаботной улыбкой, — наверное, это ни к чему не имеет отношения. Светло-желтые глаза бабушки заинтересованно смотрят на на неё. Вэнь Сяэ прожила долгую жизнь, сталкивалась со многими недугами, лечила все болезни, достигла совершенства в своей сфере, но такое слышала впервые. — Чувствуешь, что знаешь, как проживёшь сегодняшний день? И как будешь жить дальше? — раньше её голос был безжизненным и сухим, хотя она пыталась вместить в него хоть каплю нежности. Она умирала. И знала, что совсем скоро А-Цин останется одна, поэтому надеялась и стремилась сделать её ношу более лёгкой — разве она не знала, какие обязанности лягут на неокрепшие плечи девочки, которая останется почти единственной целительницей? — А-Цин, если ты обладаешь даром предвидения, то это нам всем только пригодится… — начала было она, но внучка, что для неё несвойственно, прервала: — Эти видения столь обрывочны, я не знаю, как поступить! Они причиняют мне почти физическую боль… — девочка закрывает глаза, мысленно вознося молитву, чтобы бабушка поняла её. Добавляет уже тише: — я знаю, что неправа, бабушка. И всё же…будь у меня возможность, я бы от них отказалась. — Мы с тобою не имеем права судить друг друга, — улыбаясь, произносит целительница, — если твои воспоминания правдивы, научись управлять ими. Сделай их полезными в первую очередь для себя, чтобы они не решали больно твою душу… А-Цин, тебе придется взвалить на плечи такое бремя ответственности, так что побереги себя лишний раз, чтобы ни о чем не сожалеть. — Хорошо, — коротко отвечает она, довольная, что обратилась за советом. Бабушка всегда её понимала. При мысли, что её скоро не станет, хотелось плакать… Вэнь Цин пытается отпустить. Пытается уверить себя в том, что иногда судьба ставит такие повороты, которым нельзя противостоять, их нельзя изменить. Время очень скоротечно, оно убегает, оставляет прошлое разве что где-то глубоко в сердце, заставляя думать о смысле существования. Смысл есть смысл, он свой у каждого, жизнь без него не имеет цели, значения. Вэнь Цин знает и принимает это, с чистым сердцем кладет на могилу бабушки розы, которые они обе так любили. — Ты знаешь… — произносит тихо, обессиленно, — твои советы всегда мне помогали и помогают до сих пор. Никто, кроме меня и тебя, так и не догадался. Вряд ли правда вскроется, я не позволю. Спасибо, что тогда сказала мне беречь себя, у меня правда много обязанностей, — она улыбается уголками губ, лёгкими движениями смахивая накопившуюся пыль с надгробия. Ей тяжело пережить эту потерю, она думает, что никогда не переживет, но каждый день надо быть сильной в глазах остальных, в глазах А-Нина, который младше, и которому страшно жить. А-Цин не знает, почему они, дети одних родителей, словно инь и янь. Вэнь Цин приходится смириться, крепиться, пережить, грустить в глубине души, продолжать целительское дело и потихоньку учить брата. Она не позволит ему становиться каким-нибудь заклинателем, а он не сможет сказать «нет» любимой сестрёнки, сломленный её авторитетом. Вэнь Цин делает это неосознанно, у неё и в мыслях нет придавливать брата таким образом. Она волнуется, очень за него волнуется и переживает, как переживала бы любая другая старшая сестра. А ещё девочка учится втайне ото всех управлять своими видениями. Теперь она уже не теряет сознание, не отключается и не выпадает из реальности, как это было поначалу. Перед глазами — четкая картина, а иногда, конечно, слегка размытая, но разглядеть можно. Чаще эти видения связаны с кровью и битвами, изредка мелькают незнакомые лица. Знакомые из Ци Шань Вэнь есть, но их мало — чаще они проносятся в искрометных вспышках, в ходе которых можно предугадать, что произойдёт сейчас. Вэнь Цин потихоньку отгорождается от мира людей, сводит общение с ними на минимум, потому что ей и с братом хорошо общаться. Теперь уже знает, кто умрёт и когда, честно говоря, останавливать и препятствовать некоторым процессам не хочется. У неё не было ни с кем доверительных отношений. Один раз ей снится кошмар. А может, это не сон, а видение, что вполне возможно и логично. Она видит обмякшее, мертвое, разорванное на куски тело брата, а через минуту — его же, только с серым оттенком кожи и впавшими глазами. Словно живой мертвец… Вэнь Цин просыпается, едва переводя дух. Смотрит на мирно спящего рядом Вэнь Нина и проводит рукой по его волосам.Если такому суждено случиться, она его защитит. Раз, два, три — Не досчитал до десяти, А все равно не успел, ничего не успел Сказать, глядя в глаза…