Окутанный пледом тепла, Что сгорает вонзаясь, как тысячи гроз, Своими глазами я сделаю море, Чтоб ветер нас вместе унёс.
— Нам надо вернуться в Юн Мэн, — дрожащим голосом заявляет Цзян Яньли. Она неосознанно сжимает в руке колокольчик. Такой же был у её брата… И у А-Мэй. Вдруг они все ошиблись, и она осталась жива? «Пока мы тут прохлаждаемся, лишь напрасно теряем время» — неспокойные мысли заставляют поежиться от фантомного холода и прятать свои руки под широким рукавом. Цзян Яньли не горит желанием возвращаться туда — к пеплу, выженной земле, где остались следы пребывания Вэней, а может, и они сами. Ей бы все забыть и не вспоминать больше никогда, потому что дом и младшая сестра — её главная потеря, её ноша, которую придется нести на хрупких плечах. С ней Цзян Яньли взойдет на эшафот. И даже не будет сопротивляться, ведь всё это… Её вина. Не предусмотрела. Была слишком наивна. Не предугадала. У нее все карты в руках разом оказались, но воспользоваться ими она не смогла и лишь обрекла А-Мэй на смерть, родителей — на вечный траур по погибшей дочери, Вэй Ин из-за нее золотое ядро потерял, а Цзян Чэн с Цзысюанем сокрушаться до конца дней будут, что никого из них не сберегли. И то, что произошло — целиком и полностью её ответственность, как бы больно не было осознавать это. — А-Ли, давай пойдем вдвоем, — Цзян Чэн умоляюще на неё смотрит, так и говоря: «разреши мне идти с тобой, я должен рассказать тебе кое-что важное». И Яньли не прислушиваться к нему не вправе. — Ци Шань Вэнь наверняка что-то сделает с территорией. Установит надзирательные пункты, — она впервые слышит, как голос матушки дрожит от бессилия, а не от гнева, — вам лучше не идти туда. И не попадаться им на глаза. — Моя госпожа, Пристань была сожжена до основания. Чтобы хоть как-то восстановить её, потребуется немало времени и сил, — ровно и спокойно прерывает её отец с успокаивающим блеском в глазах, — я не думаю, что у них есть время возиться с этим. — Времени у них предостаточно, — шипит мадам Юй, но не вырывает руку из руки мужа. Её глаза все еще затуманены от боли потери, хотя прошло несколько дней. И этот траур ей по вине старшей дочери носить до конца жизни, — я не хочу потерять ещё и вас. Мне хватает А-Мэй и ядра Вэй Ина, — смотрит на своих детей с выражением лица, схожим с обычной неприступностью, однако, Цзян Яньли все же в пурпурных глазах видит горечь. — Если они там ещё есть, мы даже не сунемся, — обещает Цзян Чэн, мельком глядя на сестру и стоящего чуть поодаль от них Цзысюаня. Те синхронно кивают в ответ. Их ничто больше в Гу Су не удерживает и удерживать не может. Цзян Яньли содрогается при одной мысли о том, как её тогда еще веселые и активные братья выживали под гнетом трех тысяч правил, даже если ей, такой спокойной и сдержанной, пресная еда казалась на вкус невыносимой, а запреты даже на быстрое хождение и то, что ложиться все должны были в девять вечера, а вставать в пять утра… Просто выводило из себя. Она же не Лань. Она Цзинь, Цзян по крови — так почему должна повиноваться? Цзян Яньли прекрасно понимает, что здесь они все — гости, которых даже не звали. Вэнь Цин помогает Вэй Ину. Вэнь Цин спасла всех. Лань Цижэнь разрешил им остаться, пока ситуация более-менее не прояснится и пока они не залижут раны. Это все она, чертова эгоистка со своими наивными намерениями и оптимистичной верой в будущее. — А-Ли? — окликивает её Цзысюань, и она оборачивается, глядя на него, словно ничего не произошло, — Цзян Чэн, может, объясните, зачем хотите так рисковать? — в его голосе слышится легкое раздражение, тщательно подавляемое — сейчас не та ситуация, где чувства следует проявлять так открыто. Цзян Чэн останавливается на полпути, доставая свой жетон, чтобы выйти из Гу Су. Яньли не может не заметить, как предательски трясутся его руки, пока он не убирает их обратно в карманы. Младший брат выглядит раздравленным не меньше, чем она. Она ужасная сестра. За столько дней не нашла в себе сил действительно помочь ему, а не говорить избитые слова поддержки в редкие встречи. — Надоело находиться в Гу Су, не думаешь? Зато обстановку сменим, — едко, как и всегда, отзывается он, и Цзян Яньли думает, что еще не все потеряно. — Хорошее место выбрал, однако, — хмыкает Цзысюань, вставая на свой меч. — Как думаете… А-Мэй и правда могла выжить в этом пожаре? — тихо спрашивает А-Ли, желая прекратить их бессмысленный спор. Тему она выбирает далеко не лучшую — её спутники одновременно затихают, не зная, что и сказать. Перед глазами вновь стоит картина сгорающего дома, дым, впитывающийся в лёгкие, отточенные годами приемы самообороны, действия, происходящие, как в тумане, застеленные прозрачной дымкой, что защищает разум от невыносимого зрелища, с каждым днем умаляя воспоминания. Все равно оглушительный треск сгорающих досок забыть невозможно, и детский крик из памяти не вычеркнуть. Цзян Яньли прикрывает воспаленные глаза — прожитый ужас нередко снился ей по ночам, и она не могла спать спокойно. А теперь вновь подняла эту тему. Молодец, что сказать. — Если глава Цзян и госпожа Юй не нашли тело, то… — Цзысюань пытается состроить на лице более безмятежное выражение, но о надежде в голосе даже говорить не стоит, —…возможно, Инчжу и Цзиньчжу помогли ей бежать. Она могла спрятаться. Вэни могли забрать ее к себе, в конце-концов! — последнее предложение он почти кричит; А-Ли опускает руку на его плечо. — Вы мыслите слишком оптимистично, — холодно одергивает их Цзян Чэн, — если А-Мэй и могла выжить, спрятаться, то либо задохнулась от дыма, либо попала в лапы этим мерзким людишкам. А они не пощадят её только из-за возраста, — А-Ли четко улавливает материнский тон в голосе брата. Аура безнадежности, что мрачной пеленой сейчас окутывает их троих, пропадать даже не собирается, и она думает, что лучше будет помолчать. — Я хочу посмотреть на то, что осталось от Юн Мэна, — чуть позже заговаривает Цзян Чэн, и он произносит эти слова уже намного увереннее предыдущих, — орден Ци Шань Вэнь не мог там остаться. Отец говорил правильно, им сейчас не до перестройки сгоревшего Юн Мэна. Вы же помните, в каком состоянии он был, когда мы проиграли, а ведь ему ещё гореть как минимум несколько часов оставалось. Цзян Яньли не узнает родной дом. Если бы кто-нибудь показал ей выжженную землю, навсегда пропитавшуюся кровью адептов, если бы ей кто-нибудь сказал, что их резиденция останется горой пепла — она бы не поверила. Она и сейчас не верит в происходящее. В тот раз все было по-другому. Цзян Яньли долгое время находилась в Мэй Шане, потом в Лань Лине, и когда же прибыла в Юн Мэн, Цзян Чэн уже его более-менее в порядок привел. И она не вышагивала по руинам, не боялась споткнуться, идя по доскам. Весь её родной орден действительно стал кучей никому не нужного пепла — пепла, что вместил в себя то, что было дорого сердцу девушки, её детство, её юность, её жизнь. Даже две. И расставаться со всем этим было невыносимо больно. — Зачем им надо было убивать? Они не присвоили себе ничего, кроме жизней невинных адептов и А-Мэй… — злобно шипит под нос Цзян Чэн, расхаживая взад-вперед на месте, где раньше был их дом, в котором они росли, в котором прошла вся их жизнь. Естественно, он был в ярости. Если бы этот проклятый орден отстроил Юн Мэн заново, воспользовался территорией, то было бы ещё плюс-минус терпимо. Было бы понятно, за что сражались и проливали кровь. А выходило то, что все принесенные жертвы случились лишь по прихоти Вэнь Жоханя и его желания показать свою силу и власть над другими. — Гу Су Лань пострадал от них же, — тихо напоминает ему Цзян Яньли, — Цин Хэ Не… И Лань Лин Цзинь. Их ещё не затронуло. Лань Лин… При мысли о том, что и второй дом может охватить бущующее пламя, Цзян Яньли чуть не потеряла дар речи. В тот раз этого не случилось. Но в этот раз все идёт наперекосяк и совсем не так, как им нужно. Пылающие дорогие дома, окутанные золотом, а теперь — огнем, облако черного дыма, зловеще выглядывающее на небе, атмосфера безысходности, ласковое дыхание Смерти за спиной — оступишься, сделаешь неправильный шаг — и можешь с жизнью прощаться. Цзян Яньли ещё раз такого не вынесет. — А-Ли, ты говорила что-то про будущее. Лань Лин тоже ждет такая участь? — и девушка отчетливо слышит тревожные нотки в любимом голосе. Лань Лин Цзинь для Цзинь Цзысюаня — то же, что и Юн Мэн для неё. Был. Поэтому ей понятен этот страх потери. — С нашим орденом все будет нормально, — Цзян Яньли сначала подчеркивает «нашим», однако, позже задумывается, не ранило ли это её брата. Цзян Чэн все ещё стоит с опустошенным взглядом и смотрит на дом. То, что от этого дома осталось. Вряд ли он слышит их диалог. (Цзян Яньли молится, чтобы не слышал), — но… Многое меняется. Я думаю, если твой отец продолжит сохранять более-менее мирные отношения с Ци Шань Вэнь, то все обойдется. Цзысюаня пробивает легкая дрожь. А-Ли знает, что их ждет дальше. А-Ли не может быть твердо уверена в своих решениях. А кто-то из них сейчас может быть хоть в чем-то уверен? Они идут дальше, чеканя почти синхронный шаг. Твердая опора под ногами, что когда-то их всех удерживала, с треском рушилась. И это всё происходило постепенно. Не сразу. Можно было бы догадаться. Были предпосылки. Они виноваты, они так виноваты… (Она) Цзян Чэн первый решается подойти к главному зданию. Здесь они росли. Здесь в первый раз открыли глаза. Здесь отец познакомил их с Вэй Ином. Здесь матушка часто сердилась и ругалась на них. Здесь каждый вечер собирались ужинать за одним столом. Здесь прошла вся их жизнь. Все длилось так долго. Все закончилось так быстро. Цзян Яньли сглатывает подступивший к горлу комок. Цзян Чэн опускает взгляд и сжимает руки. Цзысюань отходит от них чуть подальше. А-Ли хочет окликнуть его, чтобы не споткнулся на сгоревших досках — после падения Юн Мэна от дома остались только жалкие остатки, пепел, запах гари и изломанные деревянные дощечки. — Смотрите… — тихо проговаривает он, наклоняясь вниз и подбирая что-то блестящее с земли. Яньли хватает А-Чэна за руку и быстрым шагом приближается к мужу. Её сердце грозит остановиться в ту же секунду. Это… Колокольчик? Серебряный колокольчик, символ ордена Юн Мэн Цзян… Такой был и у неё, и у Цзян Чэна, даже у Вэй Ина, хотя мадам Юй сильно протестовала сначала, но все же, недовольно ворча, сама повязала на приемного сына эту вещь. И у А-Мэй такой был. Маленький, искрящийся на солнышке, звонкий… А-Мэй любила его настолько, что отказывалась снимать даже перед сном. Служанки, видя в девочке госпожу Юй, потакали каждому её капризу. Разлучиться с безделушкой Цзян Мэй не могла. Яньли помнила, как сестренка закатила скандал и истерику, потеряв его. К поиску подключили чуть ли не весь орден, а оказалось, что он всего лишь закатился под кровать… То, что сейчас этот самый колокольчик, разбитый, вероятно, из-за падения с высоты — вещь была ужасно хрупкая! — свидетельствовало только об одном: Цзян Мэй всё-таки мертва. К глазам мгновенно подступили слезы, и Цзян Яньли даже не стала пытаться скрыть их. Цзян Чэн тоже плакал — по его бледному лицу стекла уже не одна слезинка за все это время. Её брат был, кажется, намного больше привязан к Юн Мэну: в будущем ему предстояло возглавить его. А А-Ли спокойно нашла свой дом и в Лань Лине. Она знает — её брат не прижился бы там. А значит, они, рожденные от одних родителей, очень разные… В будущем ему предстояло возглавить Юн Мэн… Будущее мгновенно обратилось в пепел, по которому троица заклинателей молча вышагивала сейчас. — И все же было бессмысленно приходить сюда, — тихо говорит Цзысюань, — по крайней мере, мы знаем, что Вэней здесь нет. Сжимая в руках колокольчик младшей сестры, Цзян Яньли ничего не ответила. Она была слишком погружена в отчаяние, чтобы что-то говорить сейчас. Вот Цзян Мэй только новорожденный ребенок, и она уже показывает свой нрав, не усиживая на месте и норовя сорваться и побежать куда-нибудь. Вот Цзян Яньли держит её за ручку и ведет гулять по пристани, рвет нежно-розовый лотос и заплетает в красивые темные волосы, говоря, что теперь А-Мэй — повелительница всех лотосов в Пристани. Вот лицо матушки становится счастливее с каждым днём, когда она замечает, как крепнет их семья. Вот Цзян Чэн и Вэй Ин спорят о том, получится ли вторая Пурпурная Паучиха из Мэй-Мэй. Вот она гуляет с сестрой последний раз. Другого раза не будет. Для Цзян Мэй все закончено.***
Вэнь Цин впервые разрешает Вэй Ину встать с кровати, когда его раны более-менее затягиваются: без золотого ядра дела идут куда хуже, и на их заживление требуется больше времени, чем обычно. И этим же утром узнает, что Яньли с братом и мужем улетела в Юн Мэн — разведать обстановку и поискать следы А-Мэй, если той чудом удалось выжить. Когда они возвращаются, уже начинают сгущаться сумерки. Вэй Ин, весь день, откровенно говоря, пинавший балду и о чём-то увлеченно разговаривавший с Вэнь Нином, первый замечает то, что его родные уже прибыли и бросается к ним. Одним глазом Вэнь Цин видит, как он бросается в объятия сестры, и как по щеке Цзян Яньли стекает едва заметная слеза, когда она не чувствует сильных потоков духовной энергии, что обычно отличало её братьев. Цзян Чэн пытается казаться более сдержанным, но не выходит, и он тоже обнимает Вэй Ина — быстро, мимолетно, что Вэнь Цин думает, не показалось ли ей. — Нашли что-нибудь? — первым делом интересуется мадам Юй, возвращая себе прежнее величие и несокрушимость. Теперь она не выглядит так, как утром. В ее голосе нет сдавленности и безнадежности, а походка уже четко дает понять, что женщина твердую опору под ногами чувствует. Цзян Фенмянь безмолвной тенью следует за ней следом. Вэнь Цин не уверена, что его лицо когда-то приобретает выражение, отличное от легкой и печальной улыбки. Цзян Чэн тут же хмурится и отдает в руки матери серебряный колокольчик. Тот слегка покачивается в воздухе из-за дуновения ветра — Пурпурная Паучиха не сразу принимает его, её глаза расширяются, но она все же не теряет самообладания. Ненавязчивая, легкая мелодия больным отзвуком бьёт в сердце всем, кто хоть как-то был связан с Цзян Мэй. И в комнате пыльной до пепла сгорает Ещё один бессмысленный день. Все серое стало совсем безымянным В безмолвном дыхании стен.