Я чувствую тебя

На следующее утро Трандуил проснулся потому, что на него налетел Rosg, желающий разбудить своего хозяина и выразить ему всю свою любовь по случаю наступления нового дня. Трандуил не ожидал такого пробуждения, но был искренне рад ему и очнулся с почти счастливой улыбкой, с которой и засыпал. Такое случилось с ним впервые за долгое время – обычно столь мучительные, сны в эту ночь были неуверенными и блеклыми, а просыпаться не от собственного возгласа из-за особенно жутких глубин сновидений было весьма приятно. Прошлым вечером Трандуил вдруг просто поддался особенно горячему порыву, отринув в сторону все обычные сомнения и опасения. Перед тем, как лечь в постель, Трандуил вчувствовался в Леголаса, стоящего в паре шагов, и всем своим существом ощутил его запах, исходящее от него невесомое тепло, то, как своими движениями он тревожил воздух, заставляя его как-то по-особенному касаться лица и ладоней Трандуила. Порыв был ярким и давно знакомым, и задумываться просто было нельзя. Трандуил подался вперед, нашел в своей вечной темноте плечи сына и притянул его к себе, чтобы коснуться губами горячего лба в отеческом поцелуе. После этого Трандуил засыпал почти счастливым – словно только что он преодолел одним-единственным шагом огромный путь, который ранее так страшил, но оказался столь удивительно простым. И потому новое утро было полно смутных, но светлых надежд, и Трандуил вступил в него, спеша узнать, что ожидало его. Но ожидания его разбились вдребезги, и это оказалось неожиданно больно. Как сообщил Тандор, под утро с северных границ прибыл гонец с плохими вестями – на несколько пограничных постов напали крупные отряды орков и гоблинов, поэтому эльфийским воинам срочно требовалось подкрепление. И уверенное командование, конечно же, потому что таких массовых нападений не случалось уже давно. «Леголас посчитал, что его присутствие обязательно, и я вполне согласен с ним. Поведение орков очень... нетипичное для нынешних времен, и мы считаем, что готовится что-то масштабное. Я и сам отправился бы с ним, потому что сердце подсказывает мне, что все действительно не так просто, и мне бы хотелось разобраться с этим, но я не могу и не хочу оставлять тебя, мой Король. Однако я уверен – Леголас справится. Это его шанс показать себя полководцем». Трандуил кивал головой, внимая танцу пальцев Советника по своей ладони, но едва ли Король Леса был достаточно внимателен для такой ситуации. Он, несомненно, невероятно обеспокоился из-за неожиданных нападений на границы своего королевства после многих лет относительного мира. Если не считать угрозы с юга и Дол-Гулдура, конечно же, но даже там уже довольно долгое время было своеобразное затишье. Однако все это меркло перед одной-единственной испуганной мыслью. Что если... Что если это повторяется снова? Что если Леголас снова убегает от него прочь, в водоворот битв и опасностей? Ни слова не сказал Трандуил о своих отчаянных опасениях, но, кажется, Тандор догадывался об этом, и потому был особенно нежен и участлив. Он рассказывал своему Королю, что на границы отправились многие из воинов королевства, и что дворец их почти опустел, и в Лесу стало особенно тихо. Быть может, надвигался шторм. А может, шторм всего лишь заигрывал, издеваясь и пугая, но оттягивая момент своей кульминации. И жизнь Трандуила стала особенно пустой и тревожной, словно бы его Темнота и Тишина, недавно странно дрожавшие, стали еще гуще и сильнее. С тревогой в сердце он внимал вестям с границ, через Тандора выслушивал гонцов, посланных Леголасом, обсуждал с военачальниками действия эльфийских войск. Стычки на севере с крупными отрядами орков прекратились, но потом стало неспокойно на западных границах. Потом – на южных... Месяцы превращались в годы, годы стремились к десятилетиям, и Леголас лишь пару раз возвращался во дворец, все остальное время показывая себя как великолепного воина и неплохого полководца в самых неспокойных местах на границах бывшего Зеленого Леса, в пределах Средиземья ныне прозванного Лихим. Вновь сны Трандуила стали тяжелыми и смутными, и каждая ночь становилась особым испытанием перед ликом его главных врагов. За пределами его мироощущения Лес медленно сходил с ума, погружаясь в бесконечную тоску и отчаяние. Звери дичали, птицы переставали петь, а деревья становились озлобленными. Эльфы отчаянно боролись с силами Тьмы, защищая свой дом, и сила их стремления была яркой, как звезды, но Тьма отступала, лишь чтобы снова ударить – в другом месте с новыми силами, словно прощупывала возможности своего противника. Несколько раз за это время к лесным эльфам добирались гонцы из Ривенделла с пугающими вестями о Призраках Кольца, Назгулах, вернувшихся из страшного прошлого. Однажды до дворца добрался и Серый Странник, чтобы узнать о делах на границах Леса и высказать догадки Мудрых о том, что в Дол-Гулдуре обосновался именно один из Назгулов, злая сила которого и стала причиной потерь Лесного Короля. Скорее всего, Митрандир не хотел оскорбить Трандуила такими словами, но все же Трандуил был очень задет и был бы взбешен таким предположением Мудрых, однако его ставшая почти бесконечной усталость и приторная горечь отчаяния возобладали над всеми остальными эмоциями. Мудрые имеют право думать то, что им хочется думать, пусть ошибка в таком деле и могла стоить очень дорого в будущем. Трандуил был слишком обессилен для того, чтобы пытаться разубедить ведающих судьбы Средиземья. Чем больше времени проходило, тем меньше сил оставалось у Трандуила на правление его королевством, и вскоре он перестал чувствовать себя Королем своего Леса. Его подданные выказывали ему свои уважение и почтение, и неизменно прислушивались к его словам, но сам Трандуил все сильнее уходил в собственную тень, неспособный вникнуть в череду дел и принимать важные решения. Тяжесть собственного недуга становилась практически неподъемной, и лишь благодаря невероятному стремлению к жизни лесных эльфов, приближенным вроде Тандора, взявшим основные вопросы управления на себя, и Леголасу, ставшему главным полководцем лесной армии, эльфийское королевство Лихого Леса продолжало упорно выживать вопреки всем трудностям. А Темнота и Тишина готовились торжествовать. * * * Когда непрерывная цепь странных атак по всем границам королевства ослабла и практически прекратилась, за исключением редких и вполне обычных стычек, Леголас наконец-то вернулся во дворец не ради нескольких дней и судорожных советов, а с чувством хоть немного выполненного долга. Теперь он мог никуда не торопиться, вернуться в свою комнату, обстоятельно вымыться и просто валяться на кровати или бродить по лесу около дворца без лишних тревожных мыслей. Но роскошь отдыха на самом деле не была настолько необходимой. Подъезжая к дворцу, Леголас старался вспомнить, сколько лет он провел на границах, и терялся во времени со странным, пугающим чувством рассеянности. Для эльфов пара десятков лет – все равно что один взмах ресниц, один-единственный вздох, один удар сердца – из миллионов. Время в этом мире быстротечно, слишком быстротечно, чтобы постоянно успевать за его течением, и лишь в самых глубоких чащах родного Леса можно замереть вместе с деревьями в блаженном безвременье. Да только у самого края восприятия что-то бьется, волнует, притягивает беспокойное внимание. Застывший во временной смоле Лес вокруг дышит тяжело, словно через силу, и ворчит что-то подобно больному в горячечном бреду. Леголас придерживает своего коня у самого дворца, на границе высоких буков, и оборачивается в чащу, пытаясь понять, что же именно он слышит. Через пару мгновений спутники принца изумленно вздохнули – Леголас внезапно и резко сорвался во дворец, стремительно соскользнув с высокой спины своего коня, и умчался в распахнутые волшебные ворота, не обращая внимания на оклики других эльфов. Он почему-то отчаянно спешил, хотя в этом не было такой необходимости. Сердце билось почти что в горле, когда Леголас подбежал к дверям, ведущим в королевские покои – взмыленный, в запыленных доспехах, с болтающимся за спиной полупустым колчаном и судорожно сжатым в руке луком. Леголас оперся рукой о стену около дверей, выравнивая дыхание и с некоторым изумлением рассматривая сжатый в другой ладони лук. Это было красивое, искусно сделанное оружие, созданное для того, чтобы стрелять в лесу, среди цепких деревьев. Тонкий узор из листьев и витиеватой вязи тенгвар покрывал темное дерево в знакомом с юности ритме. Этот лук был самой дорогой вещью для Леголаса – самой важной, самой любимой, самой главной. Этот лук ему подарил отец на пятидесятый день рождения, означавший у эльфов достижение совершеннолетия. Трандуил наказал сыну беречь этот подарок, и Леголас всегда исполнял эту волю, сроднившись с луком до невероятной привязанности. С этим луком Леголас не знал промахов, и даже тревожные мысли могли поблекнуть, стоило почувствовать под пальцами привычное тепло любимого оружия. Его тетива пела как-то по-особенному, совсем не так, как звучали другие луки, и этот звук был лучшим на свете звуком для Леголаса – звон, означающий победу, достижение цели, защиту, уверенность в себе... Леголас знал, что этот лук для него Трандуил сделал сам. Выровняв дыхание, Леголас осторожно огладил свой лук и поставил его у двери вместе с полупустым колчаном. Негоже ему заявляться с оружием в королевские покои. Скользнув ладонью по дверям, он медленно раскрыл их и шагнул внутрь, переполненный все тем же стремлением успеть к чему-то. И замер, с болезненной внимательностью всматриваясь в изменчивый полумрак, освещенный свечами и парой эльфийских светильников. Трандуил и его советник, Тандор, сидели на кровати как-то невероятно близко и странно. Золотые волны волос Короля стекали по плечу Тандора, пока тот, прижав его голову к груди, что-то тихо говорил. Леголас, боясь вздохнуть или двинуться, вслушался в мерный, еле различимый голос Советника. Наверное, он не просто рассказывал, но и не пел – читал какие-то стихи, убаюкивающим ритмом разливающиеся по комнате, словно невесомый цветочный аромат. В увиденной картине – и Король, и его Советник сидели спиной к двери и Леголасу – было что-то невероятное, непонятное, почему-то пугающее или... Леголас ощутил, как под ребрами собралось что-то тяжелое и горькое, ранее неведомое, и резко поднялось выше, в самое горло, мешая дышать. Мгновенная паника пробежала мурашками по всему телу, и Леголас слепо отступил назад, судорожно хватая ртом воздух и не имея возможности вздохнуть. За спиной оказалась приоткрытая дверь, которая от движения ощутимо хлопнула по стене. Леголас вздрогнул от неожиданности, увидел, как Тандор повернулся в его сторону, и, неловко извинившись (в горле пересохло до боли), вылетел из покоев и попытался закрыть за собой дверь. Сердце билось в груди грозно и слишком тяжело – Леголас подхватил свой лук, дважды уронил колчан и постарался спешно скрыться в недрах дворца, но в паре шагов от дверей в королевские покои Тандор настиг его. Его хватка на плече была почти железной – и Леголас с трудом удержался от вскрика, неожиданно почувствовав себя нашкодившим ребенком. Обернувшись, он увидел в спокойных глазах Тандора знакомое выражение – то самое, что пугало в детстве до подгибающихся ног. Тандор был одним из его воспитателей, неизбежной карой за все проступки – справедливой карой, но от того не менее неприятной. Его спокойный голос мог оборачиваться как ласковой похвалой или поддержкой, так и страшнейшим наказанием. Конечно, Тандор никогда не переходил определенных границ, и сильнее всего на свете стоило бояться лишь недовольства отца, да и те времена давно прошли. Сейчас Тандор был для Леголаса – другом и советником, помощником, но не воспитателем. Леголас знал, что когда-то очень-очень давно Тандор точно так же вырастил самого Трандуила, и ныне тоже был Королю в первую очередь другом. Но внезапно все как-то перемешалось – от одного лишь странного чувства, стискивающего горло. – Что случилось? – спросил Тандор, и его голос, как всегда спокойный и сдержанный, неведомым образом словно окатил Леголаса ледяной волной. Леголас пытался ответить, но пробирающее ощущение того, что он снова ребенок, совершивший что-то запретное, сделало его почти немым. Тандор медленно разжал пальцы на его плече и одним легким, почти неуловимым движением вдруг прижал Леголаса к стене, перекрывая все пути к отступлению. – Что случилось? – терпеливо переспросил Советник, не отпуская глазами взгляда Леголаса. – Я... Прошу прощения, что без предупреждения... Я вернулся с двумя отрядами, покой на границах относительно установлен, в последнее время не было замечено никаких на... – Что случилось? – в третий раз спросил Тандор, прервав сбивчивую речь. Леголас сглотнул, прекрасно понимая, что больше Советник повторять не станет. – Я помешал вам, – просто выдохнул Леголас и почему-то зажмурился. Он понял, что судорожно, почти безумно сжимал в правой руке свой лук – так, что стал ощущать бьющуюся в ладони загнанным ритмом жилку. Тандор неожиданно громко, очень красноречиво вздохнул. – Посмотри на меня, – спокойно потребовал Советник, и Леголас не мог ослушаться, – Ты и правда ничего не понимаешь, принц? Леголас сжался под пронзительным взглядом и чуть качнул головой, не решаясь переспросить. Тандор закатил глаза и снова вздохнул, но свое возмущение никак не прокомментировал. – Тогда слушай меня очень внимательно, – потребовал Тандор и ткнул пальцем в нагрудник Леголаса, – я знаю вас обоих, и твоего отца, и тебя, с вашего рождения, и, пожалуй, никогда более я не видел столь потрясающей глупости, на какую способны вы оба. Мне абсолютно все равно на все твои страхи, сомнения и мучения, Леголас, потому что сейчас они не имеют никакого значения. Твой отец нуждается в помощи. В защите, в тепле, в любви. Мы можем лишь догадываться о том, что он чувствует на самом деле, но даже наших догадок, от которых пробирает ужас, недостаточно, чтобы осознать все его положение. Чем больше Тандор говорил, тем страшнее становилось Леголасу, потому что он никогда не видел, чтобы вечно спокойный Советник был настолько разозлен. По его лицу проходила гневная судорога, и глаза стали ледяными и в то же время яростными. Казалось, что всегда невероятно сдержанный Тандор с трудом удерживается от того, чтобы не начать орать или перемешивать свои слова с орочьими ругательствами. – Он упрямец, настолько же, насколько и ты, но он упрямее не на одну тысячу лет, и даже мое терпение на исходе, – продолжал Тандор, все сильнее нажимая на нагрудник Леголаса, все жестче прижимая того к стене, – он не принимает моей помощи, потому что единственная помощь, которая ему нужна, – это ты. – Чт... – Леголас почти задохнулся, когда Тандор резко приблизился к нему почти вплотную, сковывая пронзительным до боли взглядом глаза в глаза. ¬– Твой отец нуждается в тебе, Леголас. В том, чтобы ты был рядом, чтобы ты сжимал его ладонь, чтобы ты охранял его уязвимый сон, чтобы ты боролся с поглотившей его Тьмой. Он сам не способен справиться, он сам не пускает к себе даже меня, и только ты – ты! – способен сломить его проклятую оборону. А ты убегаешь, сомневаешься, чего-то постоянно боишься. Вы оба совершаете эти невообразимые глупости, но Трандуила можно понять, потому что он ранен в самую душу. Но ты, Леголас! Я долго терпел эти ваши непонятные игры, я долго терпел то, что вы оба мучаете себя, но мне окончательно надоело, слышишь? И если ты не хочешь узнать, каков я в ярости, немедленно прекрати эти глупости и просто иди к отцу. И больше не покидай его. А если попробуешь – я догоню тебя и верну обратно. И поверь мне, тебе это не понравится. Леголас смотрел на Тандора широко раскрытыми глазами. Кажется, даже с приоткрытым ртом. Он никогда, никогда в своей жизни не видел, чтобы само-спокойствие-Тандор был настолько разгневан. – Но... – пролепетал Леголас, вжав голову в плечи и не имея возможности спрятаться от сверкающего угрожающей силой взгляда. – Сейчас! – Тандор лишь немного повысил голос, но это было подобно самому яростному крику. Советник просто схватил Леголаса за плечи и втолкнул его в королевские покои, захлопнув за ним двери. Леголас несколько секунд изумленно стоял, сжимая в руках лук и колчан и словно впервые в жизни рассматривая носки своих сапог. Потом медленно поднял взгляд. Неровные блики от нескольких свечей и мерно дышащих эльфийских светильников бросали на знакомую комнату странные тени, играли золотом в волосах лежащего на кровати Короля. Молчание длилось, тягучее и переполненное звоном, пока его не разбило осторожное, хрустальное, словно бы испуганное: – Леголас? * * * Конечно, Трандуил почувствовал, как яростно хлопнули двери его покоев. Это случилось через какое-то небольшое, но показавшееся ему бесконечно долгим время после того, как Тандор внезапно сорвался куда-то, даже не объяснив, что случилось. Только сильно сжал его ладонь – и исчез. В последнее время, особенно тяжелое для Трандуила, Тандор иногда все же настаивал хоть на какой-то помощи и просто рассказывал что-то, прижав к себе своего Короля и бывшего воспитанника. Он читал какие-то поэмы, или стишки, или пел долгие мерные песни, или просто говорил о чем-то, не пытаясь перевести своих слов на язык прикосновений. Просто его объятья были таковы, что Трандуил мог чувствовать вибрации его голоса, ощущать, как переливаются звуки в его груди или горле. Было совершенно не важно, что именно говорил Тандор – просто в его руках, в ощущении пальцами ритме его голоса было хоть немного легче и теплее, и не так отчаянно, как в одиночестве. И Трандуил сдавался, позволяя себе эту странную, почему-то запретную для глубин души роскошь. Но на самом деле он никогда полностью не расслаблялся в спокойных руках своего Советника. Не потому, что не хотел, нет. Просто что-то внутри него не позволяло – быть может, даже кровожадно скалящиеся Тьма и Тишина, готовые праздновать свою победу. Но он обязан держаться. Ради своего Леса, ради своего народа, ради... Хлопнули двери – и все. Никто не приходил из слепой тишины, и Трандуил просто лежал, свернувшись клубком посреди кровати, и скользил пальцами по простыням. Времени не существует – даже если считать про себя, в Темноте и Тишине не может быть никакого времени. Все падает в бездну, обволакивает, утягивает, не дает вырваться... Запах весны пришел – нет, ворвался, накатил, восторжествовал – и охватил Трандуила до самых глубин его существа. Имя сорвалось с губ прежде, чем Трандуил осознал этот запах, который казался позабытым в глуши одиночества. А потом пришли пальцы – горячие и влажные, подрагивающие от напряжения, но почему-то дарующие удивительное спокойствие, ощущение такой желанной и ранее недоступной безопасности. Трандуил просто вцепился в руки сына и притянул их к губам, жадно вдыхая такой легкий, кажущийся неуловимым, но все равно яркий, всепобеждающий весенний аромат. Быть может, Леголас и хотел сказать ему что-то – его пальцы были так напряжены, как и, наверное, он сам. Но Трандуилу не было нужно ничего, кроме одного этого ощущения. Родные ладони, родной запах, родное тепло. Вот оно – то, чего ему так не хватало столь долго. Вот оно – то, из-за отсутствия чего Темнота и Тишина готовились объявить свою победу. Измученный борьбой с внутренним врагом, таким жестоким и коварным, уставший от постоянного страха и всепоглощающего одиночества, Трандуил просто не мог разжать рук, не мог отпустить сына, и абсолютно не было дела до всех сомнений, или внутренних принципов, или страхов. Все, что было ему нужно, – просто чувствовать присутствие Леголаса как можно ближе. Здесь. Сейчас. Всегда. На самом деле Леголас пах дорогой, и усталостью, и грязью, и многими битвами, в которых есть и кровь, и боль, и страдания, и металл. Но Трандуил не думал об этом, не мог даже помыслить о том, что сын только что вернулся из своей долгой-долгой миссии, и ему стоило бы отдохнуть, и умыться, и переодеться. Трандуил был слишком слаб, чтобы думать сейчас об этом. Наверное, в безумном порыве он шептал что-то, но и сам не понимал собственных слов. Ничто не имело значения, кроме ощущения рук Леголаса в его ладонях. Трандуил успокоился лишь тогда, когда понял, что Леголас никуда не уйдет. И вместе со спокойствием пришла бесконечная усталость. Проваливаясь в сон, Трандуил прижимал к губам руки Леголаса и чувствовал себя почти счастливым. В его снах были лишь Темнота и Тишина. Блаженные, желанные, дарующие отдых и силы, лучшее, что только можно пожелать после смутных тревожных снов, выворачивающих наизнанку каждую ночь. И это было восхитительно. ...Отец был пугающе горячим и по-особенному слепым. Леголас впервые за очень, очень долгое время видел, насколько на самом деле Трандуил уязвим, слеп и глух. В это самое мгновение Трандуил был абсолютно открытым – словно ослабленный долгой борьбой, почти сдавшийся, он одним лишь движением взорвал все внутри Леголаса, когда прижал его ладони к своим обжигающим губам. Леголас почти задохнулся, переполненный изумления, смятения и невероятного, всепоглощающего стремления защитить, уберечь, помочь. Он смотрел в окрашенное страхом и отчаянием лицо отца и задыхался от нежности и желания спасти. Кажется, Трандуил никогда не был настолько открытым, настолько откровенным перед ним, но Леголас не думал об этом. Сначала он хотел что-то сказать, что-то сделать, но хватка Трандуила была цепкой, отчаянной, и разорвать их переплетенные пальцы Леголас просто не мог – а потом уже и совершенно точно не хотел. Все вокруг перестало существовать – и переменчивый свет свечей, и потрясение от выговора Тандора, и усталость после долгой дороги и долгих дел. Осталось только это – горячее прикосновение, скользящие у самых коленей волны золотых волос и отчаянный шепот, горячечный, почти неразличимый и наверняка неосознанный. – Не уходи, – снова и снова на все лады шептал Трандуил. И Леголас ни за что на свете не отказал бы в этой просьбе. Он просто держал ладони отца и завороженно смотрел, как его лицо разглаживается от множества тревог и мучений. Леголас вслушивался в выравнивающееся дыхание, ощущал, как погружается в неэльфийский сон его такой уязвимый, так нуждающийся в помощи Король. Хватка его пальцев оставалась все такой же отчаянной, но все равно Леголас не собирался покидать отца в эту ночь. Ни за что. Как и во все последующие.