Я чувствую тебя

Леголас снова и снова шептал — «я рядом». Плакал, не замечая слез, захлебывался ужасом, сжимал в объятиях бьющегося в судорогах Трандуила и шептал — я рядом, я с тобой, пожалуйста, услышь меня, я не оставлю тебя... Крик уже давно — кажется, целую вечность (на самом деле пару минут) назад — пресекся: Трандуил сорвал голос. Только заполошное дыхание разрывало колкую тишину, которая казалась Леголасу оглушительной. Он держал в руках сведенное судорогами тело, закрыв глаза, и бездумно считал стремительные удары сердца Трандуила. Я рядом, я с тобой, я не оставлю тебя. Когда в покои ворвался Тандор, Леголас даже не повернул головы, слишком боялся хоть чуть-чуть отстраниться, хоть на мгновение сбиться с завороженного счета пульса. А потом услышал странный грохот и вскинулся, не разжимая объятий. Это был Тандор — он упал на колени и согнулся, закрывая голову руками. Леголас не смог понять, что произошло, сбился со своего счета и сдавленно охнул: боль, чужая, застаревшая и невообразимо жуткая, вдруг накатила сбивающим с ног ураганом, пронзила почти насквозь и завыла в висках. Испуганный, Леголас пытался вспомнить, как дышать, а потом отринул боль прочь и захлопнул свое сознание — и стало тихо и гулко. Он, на долгое мгновение потерявший связь с действительностью, обнаружил себя все еще держащим Трандуила в кольце рук. Тандор медленно поднялся на ноги, взлохмаченный, но собранный. В одно движение оказался рядом, провел ладонью по покрытому испариной и искаженному мукой лицу Трандуила. Внимательно посмотрел Леголасу в глаза. — Ты же понимаешь, что это? Леголас не мог отвести взгляда, пойманный жестким спокойствием глаз Тандора. — Ты как-то держал его до того, как я вошел и отвлек тебя. Попробуй снова. Не держи защиты от него, а держи его, — просто сказал Тандор, коснувшись плеча Леголаса. не уходи И Леголас держал. Сам не понимая, как: прижимал к себе, шептал на ухо (и ему было все равно, что его не слышат), был рядом. Тандор уходил и возвращался, приносил прохладную воду, смывал пот с лиц обоих, то сидел рядом, то бродил между тенями по углам комнаты. Впрочем, Леголас почти не замечал его присутствия. Иногда мимолетно появлялся, касаясь пушистым хвостом, Rosg, но быстро исчезал снова. Понимал, что сейчас нельзя было мешать и отвлекать? Ничего не имело значения. Кроме пойманного болью Трандуила, который вдруг (вдруг?) обрел вновь право чувствовать мир на неуловимо-естественном духовном уровне. И, значит, дал ответ на так неосторожно заданный Леголасом вопрос. Да, это — привнесенная врагом тьма — было больно, очень-очень больно. Достаточно было вспомнить, как чужая боль впилась в виски, завыла где-то в грудной клетке — обезумевшая, отчаянная, ломающая клыки о душу. Сколько времени так прошло — Леголас не имел никакого понятия. Он считал вздохи Трандуила, прислушивался к его сердцу. Ритм постепенно успокаивался — от стремительного безумия, полного боли, к шаткому спокойствию на грани небытия. В конце концов Трандуил заснул своим странным, страшным человеческим сном, все еще напряженный, с искаженным отголосками боли лицом. Но он все же спал — и дышал так завораживающе мерно и глубоко, что Леголас никак не мог от него оторваться. Но в конце концов ему пришлось. Леголас вырвался из давно уже не чужой постели — ему нужно было помыться, переодеться и, пожалуй, все-таки поесть. Неизвестно откуда вынырнувший Rosg все крутился под ногами, и Леголас усталой рукой погладил его по шелковой спине. — Все хорошо, — хрипло сказал Леголас лису, — с ним все будет в порядке. Rosg радостно оскалился, и Леголас неожиданно понял, что вот теперь — да, теперь точно есть надежда. — Ты думаешь, это значит, что он может излечиться? — спросил Леголас у Тандора, как только вернулся в королевские покои. Трандуил спал на смятых простынях, уязвимый и живой. Тандор криво усмехнулся и качнул головой. — Кажется, Митрандир еще давно говорил что-то насчет надежды и света? Все вокруг это говорят. — Леди Галадриэль тоже, — Леголас зажмурился. Говорили они очень тихо, почти шепотом, хотя разбудить спящего громкими разговорами было невозможно. — Они не видели так близко тьму, которая поселилась в душе нашего короля, как мы с тобой, мой дорогой принц. Леголас вздрогнул от этих слов Тандора, отказываясь открывать глаза. — Я боялся смотреть на нее, — с горечью признался он. — Я понимаю, — Тандор приобнял Леголаса, такой спокойный и уверенный, словно не было всего этого кошмара. Этого страшного крика, и чужой жуткой боли, вечного мрака, поселившегося в глазах Лесного Короля. Хотел бы Леголас быть таким же непоколебимым. — Я понимаю, потому что я тоже боялся смотреть в эту Тьму. Мне казалось, что такого просто не может быть, что самое страшное зло давным-давно почило в небытии. И потому я верил в лучший исход особенно сильно. Но теперь, Леголас, у нас есть нечто большее, чем просто отчаянная эстель. — Теперь он сможет?.. — Леголас оборвал себя, и сам не понимая, на что надеется. Он вслушивался в дыхание Трандуила — глубокое, такое близкое и такое далекое, успокаивающее и все же тревожащее. Что теперь будет? — Мы не узнаем, что теперь ему доступно, пока он не проснется. Но ведь на самом деле он не слеп и не глух. Ты знаешь это, когда мы вынесли его с поля битвы у Дол-Гулдура, с его глазами и ушами все было в порядке. — Это просто Тьма внутри, — Леголас наконец открыл глаза. За пределами подземного дворца наступало утро, и по сложным системам светопроводных окон в спальню проникали косые лучи зарождающегося где-то очень далеко рассвета. Свечи, вечно горящие в этой комнате, давным-давно погасли, и Леголас с Тандором просто сидели в темноте. Теперь же неясный свет вырезал в полумраке профиль глубоко спящего Трандуила. — Это просто Тьма внутри, — согласно повторил Тандор. Они долго молчали. Где-то там, на поверхности, утро перешло в день, и перемешанная с дыханием тишина скользила между отраженными лучами света. Леголас, поддавшись неожиданному порыву, медленно скользнул к постели Трандуила и лег рядом. Трандуил пах потом, страхом, усталостью и осенними листьями — завораживающая мешанина запахов, странным образом убаюкивающая. — Значит, мы будем ждать, пока эта Тьма развеется. Нет. Мы сами прогоним ее, — прошептал Леголас, обнимая пальцами расслабленную руку Трандуила. Зашуршал полами одежд Тандор. Леголас успел краем глаза заметить его улыбку, но потом советник вышел из покоев и тихо затворил за собой дверь. Откуда ни возьмись, как обычно, вынырнул Rosg, тепло устраиваясь между Леголасом и Трандуилом. И стало вдруг так легко и спокойно — словно все страхи ушли, потерявшись между мерным дыханием и наступившим днем. Леголас больше не сомневался, что они смогут прогнать эту Тьму. Трандуил открыл глаза. * * * Нет, конечно — конечно — к Трандуилу не вернулись ни слух, ни зрение. Тишина и Темнота никуда не делись. Было бы очень глупо надеяться на такое чудесное исцеление. Трандуил прекрасно это понимал, и все же испытал невероятное разочарование, когда проснулся от долгого и странного сна. Того сна, что милостиво пришел на место боли и водил Трандуила в своих смутных глубинах, казалось, целую вечность. В том сне было много света и неясного шума — то ли шелест листвы, то ли шум воды, или завывание метели, или буря. Ускользающие образы, такие невероятные среди вечной темноты и тишины — Трандуил очарованно следовал за ними, отринув все свои страхи. Он так привык к своим Темноте и Тишине, что стояли на страже даже в его человеческих снах. Но вот оно — зарево надежды, рокочущее в самой груди. Там, во сне, он помнил, как застарелая боль нещадно терзала его, и помнил, как мир вокруг него безжалостно раскрылся, готовый оглушить и ослепить его. Открывая глаза, он на самом деле ожидал увидеть свет, хотя бы тот, неясный, что пришел к нему во сне. Никакого света не было. Но через мгновение Трандуил всем телом ощутил близость Леголаса — тот лежал рядом, и ладонь его была горячей и сухой. Сжав пальцы, Трандуил закрыл бесполезные глаза и улыбнулся. «Ты проспал много часов», — пальцы Леголаса затанцевали по ладони Трандуила, ласковые и осторожные. «Я волновался за тебя». Это было словно шепот. Трандуил вдруг ринулся вперед, отказываясь думать, не желая говорить. Путаясь в простынях и собственном одеянии, он притянул к себе Леголаса и обнял. Зарылся носом в пахнущие чистотой волосы, скользнул ладонями по гладкой ткани туники. Весенний запах Леголаса в такой близи рассыпался на тысячи новых нот — влажная земля, юная трава, беззаботный теплый ветер с прохладным шлейфом. Настоящее чудо, целый мир в одном лишь запахе. Хотелось так и остаться, не размыкая объятий, и провести хотя бы часть отмеренной им вечности настолько отчаянно близко. Он был рядом — во вчерашнем дне, вечность назад, Трандуил помнил его руки и его шепот, путающийся в волосах. Что же шептал он тогда, когда боль обрушивалась неудержимым валом снова и снова? «Я с тобой», — губы Леголаса коснулись шеи Трандуила, и каждое слово можно было почувствовать кожей. Трандуил с силой сжал губы, удерживая то ли плач, то ли смех. — Я знаю. Я... «Что случилось?» — они не отстранялись друг от друга, и Леголас неловко выводил алфавит прикосновений на обнимающей его руке. — Меня словно настигло то, что давно следовало за мной по пятам. «Это потому, что я задал тебе вопросы? Это моя вина?» — Это твоя заслуга, — прошептал Трандуил, ловя его руку и сжимая пальцы, — ты словно разрушил преграду, что не давала мне чувствовать. «И что теперь?» — нет, Трандуил не отпускал ладоней Леголаса, не позволил сказать что-либо прикосновениями. Этот вопрос Трандуил просто почувствовал — не через вязь прикосновений, не через случайное касание губ — а ощутил всем собой, расшифровал невнятный шелест, сложил в слова, почти услышал родной голос. Он сорвался с места — не выпуская руки Леголаса, потащил его за собой. В тишине и темноте он не слышал никаких возражений или удивлений, он просто мчался по подземным галереям дворца, не считая шагов и не вспоминая сложных ориентиров, прокладывающих путь в слепой тишине. Но Трандуил ни разу не сбился с пути — горячая ладонь Леголаса сладко обжигала пальцы, жаль, у эльфов такой легкий шаг, что не отдается гулом по земле. Так хотелось бы чувствовать, как дворец вокруг отражает их бег. Лес встретил его — запахи, прикосновение ветра, ласковое тепло солнца. Лес встретил его — и Трандуил чувствует, чувствует, чувствует! Это похоже… нет, это ни на что не было похоже. Трандуил не знал, с чем сравнить это чувство, и отказывался думать. Только внимал, опьяненный и опустошенный. Он не мог слышать лесных голосов — птичий щебет, скрип древесных стволов, шелест листвы или голоса животных все еще оставались где-то за гранью его внимания. И он все еще не мог видеть, как дышит лес, как живет своей жизнью, как двигается или замирает. Но он мог почувствовать это — мерный ритм вздохов, настроение, стремления. Все смазанное, немного смутное и — понятное. Они уходили все дальше в лес — Трандуил шел, слепой и оглушенный, вперед и вперед, ни разу не споткнувшись о корни и не задев раскидистых ветвей. Леголас молча и понимающе вел его сквозь чащу, а Трандуил шел, погружаясь все глубже в ощущение своего родного Леса. С чем можно было — да и нужно ли — сравнить воссоединение после стольких долгих лет… десятилетий, даже веков? Трандуил давно потерял счет времени и ощущал, что и его Лес тоже давно не считал, сколько раз он сменил листву. Где-то там, на окраинах, особенно на Юге, Лес давно отчаялся и поддался безумию. Враждебные деревья, одичавшие звери, мрачные птицы. Мертвое отсутствие движения и ритма жизни, сплошная ненависть и боль. Лишь тут, в самом сердце, Лес жил и упорно радовался своей жизни — его не пугали удушающие путы паутины или угроза Врага. Лес все еще помнил, кто он и откуда — тогда еще не было Солнца и Луны, и только первые звезды освещали его новорожденную листву. Лес помнил это и хранил в себе. Звон юного звездного света, вечная надежда и бесконечный ритм жизни, зацикленное движение, живое и такое знакомое, почти неизменное, вечно прекрасное. Лишь чуть-чуть омраченное подступающей тенью. Трандуил замер, прижавшись к стволу одного из деревьев — можно было ощутить ладонью, как под шершавой корой величественно пульсирует жизнь, которая растекалась по ветвям и тянулась через корни к другим деревьям. Лес не был в обиде, но все-таки был отравлен. — Я так виноват, — прошептал Трандуил, закрывая глаза. Он оставил свой Лес наедине с Тьмой, не спас его от ужасного яда безумия, и не сможет, как бы ни хотел, помочь ему исцелиться. Он слишком слаб, чтобы бороться даже с ядом, отравившим его самого. Ладонь Леголаса на плече была — сила и уверенность: «В этом нет твоей вины». — Но я оставил его. «Не смей», — Леголас сжал его ладонь до боли, и Трандуил представил, как упрямая ярость отражается на лице сына. — «Здесь нет никакой твоей вины. Это Враг отравил тебя и наш Лес. Но вы — мы — боремся, ты же знаешь». Они молчали, потерянные в сердце Леса, окруженные тысячелетними деревьями и вечной лесной жизнью. — Я не смогу исцелить его. Ты ведь чувствуешь его безумие? Скоро лесные ручьи станут ядовитыми, и деревья начнут путать тропинки, а зверье — недобро встречать случайных путников. Я не смогу остановить это. Я слишком слаб… Объятья Леголаса — мощные, почти жесткие, горячие — застали Трандуила врасплох. Он замолчал, зажмурился и уткнулся носом в сильное плечо. Его Леголас давно вырос и стал могучим воином и великим эльфом. Почему Трандуил так долго не замечал этого? «Мы выстоим», — твердо скользнули пальцы Леголаса. — «Я обещаю тебе, мы справимся, и не смей сомневаться». Трандуилу ничего не оставалось, кроме как поверить ему. * * * Теперь общаться с Трандуилом было проще – и в то же время сложнее. Осанвэ в его случае приобрело удивительную форму. Он не мог слышать переданных ему слов, он не мог видеть чужие мысленные образы, но он мог уловить что-то особое. Настроение, ощущения, отдаленные искры чувств. Для такой связи нужно было особое доверие друг к другу, редкое и осторожное. Чем ближе Трандуил знал кого-то, тем лучше понимал настроение или даже смысл не-сказанных фраз. Он понимал Тандора почти без прикосновений — в этом не было ничего удивительного, они слишком давно и слишком хорошо друг друга знали. Он смог успокоить вечную мечущуюся тоску Рилиан — которая наконец-то решила остаться во дворце и провести время с родными вместо бесконечных патрулирований границ Леса и стычек с мелкими бандами орков или пауками. А еще Трандуил общался со своими приближенными — и с восторгом чувствовал, как их застарелый страх и беспокойство тают, оставляя место надежде. Как потрясающе немного нужно было, чтобы Тень убежала, поджимая хвост, из сердец лесных эльфов. Трандуил часами был рядом с подданными — улавливая чем-то почти невозможным ритм их песен, угадывая настроение, предчувствуя течение разговоров. Это приводило его самого в восторг. Ослепленный и оглушенный вернувшимся чувством, он жадно вникал в окружающий его мир, ощущая так остро и ярко, так оглушительно чисто. В этом было что-то волшебное и чарующее — все его чувства теперь, и так обостренные слепотой и глухотой, стали настолько сильными, что это было почти больно. Но это была приятная боль. Разные вестники принесли слухи —в Арнор, северное королевство людей, пришел один из назгулов; говорили, сам Ангмарец. Леголас, рассказывая эти новости, сильнее обычного сжал ладонь Трандуила: «Помнишь, Митрандир предполагал, что тогда, в Дол-Гулдуре…» — Был один из призраков колец? — Трандуил усмехнулся, закрывая глаза. — Не думают же они, что эти слуги Тьмы действовали бы по собственной воле? «Ты больше не злишься на Мудрых за то, что они не верят тебе?» — Нет. Это было бы глупо с моей стороны — ведь на их месте я отказывался бы верить точно так же. У Леголаса были теплые руки, сухие и ласковые, но таящие в себе столько силы. Трандуил любил просто держать их, впитывая эту уверенность, нежность и… И что-то еще — то, что понять было невозможно. Они с Леголасом теперь были близки, как никогда, но — но сдержанны сильнее, чем когда-либо. Они почти не отрывались друг от друга и редко говорили. Проводили целые дни, бродя по Лесу, лазали, не размыкая рук, по деревьям. Вместе седлали лошадей и мчались между стволами, чувствуя коленом колено другого — так близко держались их кони. Они слушали Лес — кончиками пальцев и распахнутой до боли душой. В этом было что-то безумное, напряженное и острое, сделаешь неверное движение — распорешь плечо. Но в этом было столько близости, столько прикосновений, столько просто одного дыхания на двоих. Трандуил чувствовал себя… странно, но ему было отчаянно хорошо. Он никак не мог назвать этого чувства, но не потому, что не знал его. Он просто страшился назвать верное имя. …Леголас почти перестал бояться. Нашедший свой путь, уверенный в своем выборе, он шел вперед, и это было легко и так невероятно странно. Не сложно и не пугающе, но перед каждым шагом перехватывало дыхание. Что сейчас будет? Что ждет его — их — через миг, через год, через век? В этом было что-то безбашенное и отчаянное, и Леголас просто часами молчал, скользя пальцами по ладони Трандуила, или слушая его дыхание в ночи, или разделяя с ним дни и годы под сенью Леса. Где-то далеко мир волновался, менялся, боролся. Говорили, в Гондоре междоусобицы, говорили, люди вечно воюют с людьми. А омраченный Тенью Лес все равно казался таким же, неизменно родным, защищающим, прекрасным. Леголас заново влюблялся в этот удивительный мир, мир, которому он принадлежал, мир, который с ним разделял Трандуил. Он словно открывал заново самого себя. Иногда Леголас задумывался — почему они не делали этого раньше? Еще до битвы под Дол-Гулдуром, задолго до? Ведь когда Леголас был ребенком, они вот так же бродили по Лесу, и Трандуил показывал ему этот мир, раскрывал его, ведая самые маленькие, но самые волшебные тайны. Они тогда вместе вслушивались в гомон птиц, и Леголас учился понимать их и говорить с ними. Они постоянно взбирались на деревья и скакали по веткам наперегонки с черными белками. Они прижимали ладони к древесным стволам и внимали мерному и вечному движению жизни лесного царства. Следили за семьей белоснежных оленей, приручали выводок лисиц. Читали по воде лесных озер и ручьев узоры звезд и ближайшее будущее. Плели венки из мелких лесных цветов, собирали дождевую воду в листьях и считали звезды в ясные ночи, взобравшись повыше, чтобы видеть небо сквозь листву. Когда все это — удивительное и чудесное единение на двоих — прекратилось? Леголас помнил и в то же время не помнил, почему они из отца и сына однажды выросли в Короля и Принца. И никак не мог понять для себя, что развело их, выстроило между ними стену из этикета и отчужденной сдержанности. Получилось, что потери Трандуила — его слабость, его жуткие слепота и глухота — помогли им преодолеть это, вернуться друг к другу. Какая странная ирония. Было ли слишком жестоко радоваться тому, как битва под Дол-Гулдуром оставила на Трандуиле страшный след, благодаря которому они стали так отчаянно близки? По крайней мере, Трандуил был жив, и теперь как никогда стала сильной надежда на то, что однажды он прозреет и снова сможет слышать и видеть мир. А пока они просто были вместе —под сенью Леса текучие столетия превращались в мгновения, полные прикосновений, (не)сказанных слов и единого ритма вздохов. А потом с Юга пришел Мор. Птицы жаловались на тысячи голосов — Гондор опустошен, а Эриадор задыхается от болезни и вымирает, превращаясь лишь в траву и смутно помнящие прошлое камни. Птицы умирали сами, прямо на руках у эльфов, захлебывались криком, обессиленные и уже не способные расправить крылья. Деревья роняли листья, безмолвные и напряженные, а звери уходили умирать в темные чащи. Это было по-настоящему страшно. За всего лишь один год мир вокруг осунулся и покрылся серым налетом болезни, искаженный, горький, несчастный. Эльфов мор не брал — но зато сколько полегло коней и гончих, жутко было считать. Вся сила эльфийской магии порой не спасала, и мало кто из заболевших выживал даже в заботливых и волшебных руках лесного народа. В тот год умер и Rosg — он уже был стар, и близко было время его перерождения, но смерть забрала его быстро и неожиданно, подгоняемая мором. Леголас, как и в прошлый раз, отнес лиса далеко в лес и похоронил между корней деревьев, а после долго держал руки в ледяном ручье. Лес молчал, напряженный и окрашенный горем. Леголас не знал, что сказать родному Лесу, как поддержать его, как уверить, что все будет хорошо. Время — стремительно и целительно, думал Леголас, когда обжигающе холодная вода ручья скользила между пальцами. Скоро, очень скоро по эльфийским меркам, Мор уйдет, и мир оправится, все равно оправится от страшной болезни. Но Леголас понимал — да, Мор закончится, но последствия его будут сильны и растянутся на многие, многие годы. Ведь Тьма становится все сильнее, и Средиземье неизбежно меняется, покрытое тенью. Выводка лисят в тот день Леголас не нашел. Он обыскал весь дворец, он метался по окрестным чащам, страшась возвращаться к Трандуилу без Rosg’а, но все было безуспешно. Звери прятались в чащах, и никто из эльфов ни разу и нигде не видел ни выводка лисят, ни даже взрослых лисов — ни в тот день, ни во все последующие. Леголас тогда пришел к Трандуилу опустошенный и испуганный. Дело было не только в том, что Rosg не вернулся. Мор не брал эльфов, но набросил вуаль своего дыхания на Лесного Короля. И это нельзя было описать без ужаса — прямо на глазах Трандуил увядал, словно так и не раскрывшийся цветок, и Леголас не понимал, как это исправить. За последние десятилетия, проведенные в чутком, но прекрасном равновесии надежды, он видел, как вновь разгорается свет в душе Трандуила. Тот самый свет, которым он взорвался там, в челюстях Тьмы у подножия Дол-Гулдура. Теперь же Трандуил угасал — его глаза казались еще более слепыми, а каждое движение — медленным и неуверенным. Долгими, тяжелыми ночами Леголас лежал рядом и в полумраке вглядывался в родное и любимое лицо, омраченное неизведанными муками тяжелых снов. Неэльфийская складка между бровями Трандуила стала глубже и страшнее, и Леголас с трудом удерживался от желания разгладить ее пальцами — хотя бы попробовать. Он не знал, что снилось Трандуилу, но видел, как тот хмурится и сжимает губы, мечась посреди постели. Трандуил не хотел говорить о своем самочувствии — он почему-то замыкался в себе, молчал целыми днями, отказывался от еды и словно бы равнодушно внимал новостям о потерях, принесенных Мором. Леголасу хотелось кричать от отчаяния; но ведь тот, кому этот крик предназначался, не мог его услышать! И вот Леголас стоял в дверях королевских покоев — сам оглушенный тем, что Rosg не вернулся. Что Мор пробрался в самое сердце Леса и обосновался здесь, среди смятых простыней и запаха погасших свечей. Что надежда снова затухала, так неожиданно и резко, когда казалось — худшее позади. — Rosg не придет, пока Лес не оправится от этой хвори, — вдруг тихо, но ясно произнес Трандуил. Леголас вздрогнул от неожиданности. Он все еще стоял на пороге, всматриваясь в полумрак спальни и вспоминая, как давно не слышал голоса отца. Трандуил зашелестел одеждой, сворачиваясь на постели, беззащитный и больной, и его молчание теперь было таким обжигающе ярким, что у Леголаса перехватило дыхание. А к нему ведь снова вернулись кошмары — страшные воспоминания, которые мучили во время дрем — о том жутком, ужасном, самом худшем моменте в жизни Леголаса, когда на его глазах черная крепость распахнулась мощной волной тьмы и отвратительной силы, чтобы поглотить, жадно клацая пастью, яркую фигуру из света. Это воспоминание мучило его многие ночи после битвы под Дол-Гулдуром, но вот уже многие десятилетия как осело в глубинах памяти, побежденное надеждой. А среди пирующего Мора кошмар вернулся — такой невозможно реальный, что Леголас снова ощущал в горле свой отчаянный крик, видел, как падает на землю погаснувший его король — отец. И чувствовал, как страшно и горько было держать его потом в объятьях. Леголас до боли сжал кулаки и медленно, считая шаги, подошел к постели Трандуила. В полумраке его лицо казалось исчерченным черным и горьким, и смотреть на это было больно и невыносимо. «Пожалуйста, поговори со мной», — Леголас давно не задумывался, когда говорил с Трандуилом на языке прикосновений. Пальцы двигались сами, привычным узором, но — Элберет ему свидетель — как же из горла рвались совсем другие, громкие и отчаянные слова. Трандуил мягко отнял ладонь — от него веяло зимней смертью, молчанием, которым наполнялся Лес до самой весны. Леголас понял, что у него дрожат руки. — Просто… — Трандуил закашлялся, — пожалуйста, будь рядом. «Я всегда рядом», — хотел сказать Леголас, пытаясь унять дрожь в пальцах, — «я рядом с тобой, и я буду рядом, только этого ведь недостаточно!» Но Леголас просто молчал. Ночь — черная, как мор, без звезд и движения ветра — надвигалась со всех сторон, безжалостная и горькая. Слышно было лишь хриплое дыхание Трандуила, словно ему было тяжело и больно дышать. От этого звука внутри все переворачивалось, а несказанные слова душили, царапали грудную клетку изнутри. Волосы Трандуила на ощупь были — спутанный шелк, почему-то обжигающий ладони. Леголас склонился, ведя большими пальцами по скулам — руки все еще тряслись, но это больше не имело значения. Трандуил в ответ вздохнул, громко и удивленно (его дыхание пахло можжевельником), и Леголас просто закрыл глаза, подаваясь вперед. У Трандуила были болезненно горячие губы, и поцелуй отчего-то вышел мокрым и соленым.