Я чувствую тебя

Это было как удар; нечто огромное и невероятное, обрушившееся внезапно и безжалостно. Трандуил судорожно вздохнул и вспыхнул: как будто из затяжной вечности в объятиях лютого мороза его швырнуло под палящее солнце. Некстати вспомнились выжженные пустыни и поля страшных войн, и испепеляющий жар объял липко и до странности сладко, проникая под кожу. Еще один вдох — и вдруг с небес хлынул живительный дождь, прохладный и медовый на вкус. Трандуил жадно подставил дождю лицо и слизнул пересохшим языком с растрескавшихся губ чудесную влагу, а через мгновение вернулся в реальность. Леголас целовал его — неумело, очень неловко и влажно, весь дрожащий и пахнущий отчаянием вперемешку с весенней грозой. Трандуил понял, что отвечает ему, и чувствует его вкус, шелковую прохладу губ и бьющееся прямо в грудную клетку сердце. Какое безумие, бесконечное и невыносимое. Обжигающее. Невозможное. Лишь бы оно никогда не кончалось. Они отстранились друг от друга одновременно, и Трандуил, тяжело и часто хватая ртом застоявшийся воздух, ощущал, как содрогается от такого же заполошного дыхания Леголас. Напряжение между ними было практически осязаемо — Трандуил зажмурился, не имея возможности отстраниться от густого и вибрирующего, зависшего в воздухе... А еще Трандуил чувствовал собственную улыбку до боли в губах, и вот это было настоящим безумием. Мелькнул страх, мимолетный и острый, что Леголас сейчас вскочит и убежит. Но тот, пусть и напряженный до предела, оставался на расстоянии меньше вытянутой руки, касающийся коленом бедра Трандуила. Их словно спаяло вместе — Трандуил понял, что не смог бы отодвинуться, даже если бы захотел. Даже если бы попытался — только зачем, зачем это было бы нужно? Слепо нашарив горячую, болезненно напряженную ладонь Леголаса, Трандуил притянул ее к себе и коснулся губами костяшек, целуя — благодарно, нежно, успокаивающе. И Леголас расслабился. Прильнул, тяжелый, теплый и немного дрожащий, прижался ухом к груди Трандуила — считал удары сердца? — такой близкий, родной и нужный. Вечность равнодушно отсчитывала — мгновения, часы, дни? — пока они лежали, устало обнявшись, не способные что-то сказать, или сделать, или оторваться друг от друга. Трандуил чувствовал себя невыносимо, до боли живым, словно скинувшим прочь тяжелую паутину болезни. И все пытался унять свое сошедшее с ума сердце, но только ему удавалось успокоить его, как оно снова начинало колотиться о ребра и отзываться в висках. И эхом ему вторило сердце Леголаса — Трандуил чувствовал это кончиками пальцев, прижатых к шее сына. Безумие, настоящее безумие. Они так и не поговорили об этом. Великий Мор покидал Средиземье, оставив за собой разоренные и измученные земли, а Трандуил вспоминал, что на вкус Леголас — словно первая майская гроза. От этого знания все внутри переворачивалось спутанным комом. Трандуил не был уверен, что это — это — что-то изменило. Напряжение, обжигая чувства, вспыхивало между ними и ранее. Долгое молчание, в котором было вроде бы и хорошо, и в то же время тревожно, также не было новым. Они не говорили ни о чем особом, и не делали ничего непривычного, не касались друг друга больше обычного, но воспоминание о поцелуе лишило Трандуила покоя и не давало спать по ночам. Впервые за свою долгую, невероятно долгую жизнь Трандуил узнал, что такое бессонница. Эльфы, вместо сна бродящие по своим дремам, многие дни могли обходиться без отдыха. А лишиться сна эльфы просто не могли — великолепно владея своим телом и разумом, они легко расслаблялись, если это было нужно. Трандуил же был зависим от своих человеческих снов и теперь мучился, придавленный тяжелой бессонницей к постели дни напролет. Он каким-то невероятным образом сумел побороть неизвестную хворь, пришедшую к нему вместе с Мором, но бессонные ночи оборачивались днями, когда тело было бессильным, а голова — горячей и чужой. Трандуилу казалось, что он сходит с ума, но сопротивляться не было ни сил, ни смысла. Леголас, конечно же, был рядом с ним даже в долгие бессонные часы и, наверное, понимал, что именно он был причиной мучений Трандуила. «Быть может, мне стоит уйти на ночь?» — однажды предложил Леголас, будь проклята его наблюдательность. Трандуил представил себе, как проведет эту ночь, лишенную света и звука, без теплого присутствия в постели рядом и многогранного запаха весны в воздухе. — Не... Я не хотел бы оставаться один. Но если ты хочешь уйти... — Трандуил совершенно не представлял, что думал об этом — этом — Леголас. Тот молчал, неизменно оставаясь совсем близко, и казался таким... Невероятно неясным даже для чуткого внимания Трандуила. Он бы понял, если бы Леголас сбежал прочь, или отдалился, или... Мысли разбегались, словно капли воды по гладкому древесному листу. Хаос и щекочущая горло неизвестность. Леголас не ушел. Иногда Трандуил ясно понимал — Леголас и не собирается уходить. От этого становилось так бесконечно легко, что кружилась голова. Но в то же время на языке оставался горький привкус, как предчувствие чего-то ужасного и бесконечно далекого. Трандуил, зажмурившись, потянулся к Леголасу — сила и уверенность, прикасаться к нему было до тревожности приятно. Превратившись в одно лишь осязание, Трандуил скользил пальцами по плечам, по груди, по шее сына, перебирал ткань, слепо поправлял завязки, бесстрашно касался обнаженной кожи шеи и щек. Он изучал Леголаса — словно впервые, словно на самом деле это родное лицо не отпечаталось на внутренней стороне век, и никакая слепота не мешала видеть, осязать, представлять, помнить… Долго Трандуил перебирал волосы сына в ночной тиши. Они молчали и пили вино, прижавшись друг к другу. Леголас почти не двигался, лишь подставлял лицо или плечо, позволяя Трандуилу скользить по нему кончиками пальцев. Трандуил силился представить, о чем тот думает, но чувствовал только вибрирующее, сладкое и терпкое, словно молодое вино, напряжение. Балансирование на самом краю — пропасти ли? Предчувствие чего-то — невероятного. * * * Леголас старательно — как в детстве — вплетал в тяжелые локоны Трандуила яркие осенние листья. Он рассказывал Трандуилу прикосновениями о цвете каждого листа, прежде чем ввести его в прическу. Алое, багряное, огненно-желтое оттеняло ярко-золотые волосы Лесного Короля, превращаясь в лучшую из всех возможных корон. Трандуил, приподняв голову, сидел перед ним прямо на траве, расслабленный и улыбающийся, и Леголас украдкой следил за этой улыбкой, увивая королевскую голову осенним убранством. Когда прическа была готова, Трандуил скользнул пальцами по своим волосам, очерчивая кромки листьев. Леголас гордился своей работой — получилось ювелирно и естественно, словно сама природа вплела в золото волос Трандуила краски осени. — Я уверен, что выглядит это великолепно, — Трандуил статно повел плечом, и Леголас засмеялся, счастливый и безмятежный. — Моя очередь, — с весельем в голосе Трандуил обернулся к Леголасу и потянул к себе. Леголас послушно сел к нему спиной и закрыл глаза, отдаваясь ощущениям. Чуткие пальцы, как и всегда, с осторожной нежностью перебирали волосы Леголаса, даря удивительную, проникающую в глубины души ласку. Они молчали. Лес вокруг них жил своей осенней жизнью — то белка прошелестит листвой, перескакивая с ветки на ветку, то пролетит, бестолково щебеча, стайка птиц, которые скоро улетят на Юг, ближе к теплу. Но пока еще теплое солнце светило мягко и нежно, пробиваясь сквозь осеннее убранство деревьев. Леголас погрузился в умиротворяющие запахи сухой палой листвы, в шелест свежего и осторожного ветерка, в ласковое мурлыканье ручья неподалеку. Поддавшись мгновенному порыву, Леголас перехватил ладонь Трандуила у своего плеча и стал выписывать на ней свои впечатления от голосов Леса и красок осени. Боясь упустить стремительную мысль, Леголас выводил через слова оттенок золотого в волосах Трандуила, переливчатые шепотки ручья, стрекот белок в умиротворенных кронах. Свободной рукой Трандуил мягко очертил подбородок Леголаса и заставил его запрокинуть голову. Прикосновение было неожиданно интимным, но в то же время сухим, и Леголас замер, желая, чтобы эта теплая ладонь замерла на его горле на толику вечности. — Я знаю, — выдохнул Трандуил Леголасу в волосы, а потом вдруг коснулся губами лба, и Леголас просто закрыл глаза, чувствуя, как трепещет от сладкого напряжения жилы в горле. Застыть бы в этом миге навсегда, пока Лес вокруг живет своей неугасимой жизнью. Остаться бы наедине с этим единственным пленительным моментом — так долго, насколько это возможно в кругах мира. Трандуил рассмеялся густым смехом, отстраняясь, и осеннее солнце искрилось в его переплетенных с яркими листьями волосах. Леголас завороженно рассматривал, как хрупкое счастье расцветает на лице Лесного Короля — такое лучезарное и такое долгожданное. — Я думаю, наш с тобой друг собирается вернуться к нам, — вдруг сообщил Трандуил, снова запустив пальцы в волосы Леголаса. — Время летит так быстро, правда? Леголас сначала не понял, о чем речь, а потом услышал радостное тявканье и вскинулся, не веря своим ушам. Молодой Rosg с неожиданно ярким и пушистым хвостом — несомненно, он, тот самый друг, что покинул их в темные времена Мора, — мчался к ним через поляну, преисполненный радости и нетерпения. Они с Трандуилом одновременно засмеялись, а Rosg — как же Леголас по нему соскучился! — беспорядочно скакал между ними, то кидаясь вылизывать пальцы Трандуила, то пытаясь схватить Леголаса за прядь волос. Тот уворачивался, трепал лиса по ушастой голове и улыбался так, что в груди было больно и хорошо. Леголас смотрел на счастливого, беззаботного Трандуила и совсем не помнил о горестях, что остались позади, или о бессонных ночах, или о смутном напряжении, безмерно измучившем их за долгие годы. Остался только беззаботный смех да сладкое предвкушение на губах. Мор покинул эти земли целый — всего лишь! — год назад. * * * Годы, десятилетия, века... Время потеряло значение. Иногда Трандуилу казалось, что его несет стремительным потоком, черным и ласковым, как неведомое эльфам забвение. Трандуил был не против. Он жаждал остаться в этой звенящей и отчаянной близости, что установилась между ним и Леголасом: привкус горечи, медовая вязкость надежд, накал предчувствий с запахом разгоряченной кожи. Как восхитительно было это — и как невыносимо. Иногда Трандуилу всё же хотелось, чтобы напряжение наконец разрешилось, но он сам не знал, каким образом. Броситься в омут или вырваться на свободу, в объятия привычного и строгого? Однажды Трандуил признался Тандору: — Я не понимаю, чего хочу, и не знаю, как поступить. Тандор ничего не уточнил — о, эти проницательность и мудрость, будь они неладны. «Вы оба поступите так — и тогда — как будет правильно», — Трандуилу было даже странно чувствовать вязь прикосновений Тандора на своей руке. За все это время он так привык к ласковым, почти нежным пальцам Леголаса, что спокойные и сильные касания Тандора чудились непривычными. Хотя когда-то — века назад, в первое время внутренней войны с Темнотой и Тишиной — не было ничего роднее и важнее этих прохладных и сухих рук. — Откуда нам знать, что это будет правильно? — зажмурившись, воскликнул Трандуил. Он многие годы жил в объятии запаха весны, и было невыносимо думать, что... «Потому что вы оба поступите так, как вам будет велеть ваш дух, мой друг», — Трандуил был уверен, что Тандор улыбался. Отчаянно захотелось мстительно дернуть его за волосы, как в детстве. Нечего говорить туманно и якобы мудро, все эти иносказания бесконечно утомили Трандуила еще со времен близкого знакомства с леди Галадриэль. Но Тандор был прав, конечно же, прав. Невыносимо было думать об этой правоте, преисполненной тумана и смутных надежд. Когда в груди звенит, волнуется, тянет на разрыв, сложно думать о том, что оно разрешится в нужный миг. Бессонница все еще порой приходила к Трандуилу долгими ночами — рядом с мерно дышащим Леголасом смутные сны пугались и исчезали в небытии, порой забирая с собой и любой другой сон. Бесконечными, не имеющими значения, но такими удивительными часами Трандуил лежал, украдкой «слушая» дыхание Леголаса кончиками пальцев. …времена года сменяли друг друга в причудливом танце. И было лето, пахнущее высоким небом и ластящееся теплым ветерком. Когда ночные цветы источают дурманящий аромат, и Трандуил и Леголас стоят вот так просто, посреди ночи, внимая Лесу. Ласковые пальцы Леголаса бездумно скользят по ладони Трандуила, и чудятся в этих лишенных смысла прикосновениях несказанные слова и недодуманные мысли. Трандуилу трудно сосредоточиться на чем-либо, кроме этих касаний, этого завораживающего танца несуществующих искр между их пальцев. «Я не покину тебя», — вдруг прорывается, взвивается, обжигает ладонь, и Трандуил покачивается на пятках, глубоко вдыхая ночной воздух. — Не давай таких обещаний. Молчание длится, словно ночь, тягуче и сладко, и Трандуил отказывается думать, отказывается внимать собственным странным предчувствиям. Где-то там, наверху, среди ветвей, сияют звезды, и песнь их должна быть полна нежности и печали. «Ты считаешь его опрометчивым?» — Просто... Не надо. Трандуил просит, Трандуил умоляет, но это остается внутри, невысказанное и неуверенное. Леголас делает шаг, отпускает его ладонь, и в этом так много и так мало — всего. Леголас стоит совсем рядом, за спиной, Трандуил чувствует его всем телом, и чувство это пробегает по коже сладкой дрожью. Спокойное дыхание колышет волосы Трандуила, льнет к коже на шее, пробираясь сквозь небрежную прическу. Это дыхание — невероятное откровение, намного большее, чем любое прикосновение, и Трандуил пьянеет, не желая думать о смутных предчувствиях и привкусе горечи где-то на основании языка. Вместо этого — дрожь, и зреющий где-то под ребрами жар, и волнение, от которого немеют пальцы. Воздух пахнет Лесом — ночным туманом, влажной землей, зеленью, странным букетом полуночных цветов. Сладко и прохладно, где-то вдалеке зреет дождь, может, будет гроза. Было бы здорово, если будет гроза. Трандуилу отчаянно хочется прикоснуться. Он пытается об этом не думать, но всё равно думает — вспоминает вкус губ, и скользящие по скулам кончики пальцев, и отчаянную нежность вперемешку с бешеным напряжением. Леголас стоит за спиной, обжигающе близко, но не касаясь, и это сводит с ума. И тогда Трандуил запрокидывает голову, обнажая шею навстречу ночному ветерку, и отклоняется назад, отдавая собственную опору Леголасу. Почти падение — но Леголас легко принимает, приобнимает, держит. Это не жарко, просто тепло, только теперь Леголас дышит Трандуилу почти в шею, и дыхание скатывается по коже, пробирается под воротник, разливается по телу. Трандуил чувствует, как улыбается, чувствует, как живет Лес, чувствует, как бьется сердце Леголаса. Весь мир становится — лишь одно ощущение. Убыстряющийся ритм чужого-не чужого сердца, который, кажется, можно ощутить на языке. Трандуил закрывает бесполезные глаза, движется в своей темноте безошибочно и бездумно, поднимает руку, скользит ладонью по гладким волосам Леголаса. И весна всем своим могуществом расцветает где-то внутри, пьяная, сочная, немного безумная, а на вкус — как первая майская гроза. Буря и нежная прохлада, и напряжение воздуха, и грохот грома в грудной клетке. Трандуил просто разворачивается, находит лицо Леголаса сначала ладонями, а потом губами. Лоб, скулы, гладкий подбородок; обжигающее дыхание — поймать языком и смаковать, как лучшее в мире вино. Трандуил пьян, как никогда, и в то же время трезв до остервенения. Под ладонями — горячая, почти обжигающая шея Леголаса, и, если чуть прижать пальцы, можно почувствовать обезумевшее сердцебиение. И не нужно никакого слуха, чтобы слышать его ритм. Кажется, Леголас забывает дышать. И Трандуил просто целует его, делает этот проклятый шаг через напряженно вибрирующую бездну, и натянутая струна уже не звенит — сотрясает все внутри. Трандуил слышит это, только это, и темнота под закрытыми веками вспыхивает обжигающими огнями. Леголас целует его в ответ.