Я чувствую тебя

Солнечные лучи нагло пробивались сквозь листву, почти осязаемые в лесном воздухе, искрящиеся и яркие. Леголас и Трандуил сидели на мягком ковре из травы и палых листьев, и солнце высвечивало то край одежды, то локон волос, то изгиб пальцев. Леголас довольно щурился, любуясь отцом. Трандуил вкусно хрустел краснобоким яблоком, и словно не замечал, как сок стекает по его подбородку. Леголас мялся, отводил глаза, но снова и снова зачарованно возвращался взглядом к влажным губам. Ему казалось, что его взгляд можно почувствовать — так горело все внутри, так тянуло и тащило неизвестно куда. Но Трандуил с закрытыми глазами невозмутимо ел яблоко, умиротворенный, неразличимо мурлыкающий что-то себе под нос. Леголас почти не дышал, завороженный и влюбленный. Неожиданно Трандуил протянул руку и поймал в ладонь луч солнечного света, переплел его пальцами, словно пучок золотых нитей. — Я чувствую его, — сказал Трандуил раньше, чем Леголас успел понять, что хочет спросить. — Солнце греет и ласкает, скользит по коже, точно отрез нагретого шёлка. Никогда раньше не замечал этого так ярко. Он улыбнулся и откусил от яблока, не отпуская солнечный луч из другой руки. — Однажды наш Лес станет таким дремучим, что свет не сможет пробиться сквозь кроны его деревьев, — Трандуил запрокинул голову, подставляя лицо еще одну солнечному поцелую, — и нам придется взбираться повыше, чтобы увидеть небо. Леголас молчал, не отрывая взгляда от улыбающихся губ Трандуила. Тот несколько мгновений балансировал, выгнувшись и обнажив шею навстречу лучу солнца, а потом засмеялся и упал в листья. — Ну же, — низко позвал Трандуил, — поцелуй меня. Это было настоящим откровением — всякий раз. Леголас не уставал удивляться, поражаться, замирать на какой-то небольшой, но ошеломительный миг, прежде чем окунуться в поцелуй. Что могло быть удивительнее, чем целовать Трандуила? И что могло быть естественнее? На вкус Трандуил был яблочный, сладкое с кислым, и свежий, словно ветер на закате. Леголас скользнул языком по подбородку Трандуила, наконец-то собирая капли яблочного сока, а потом с замиранием коснулся губами распахнутых губ. Его прошило яркой искрой — то самое откровение, и не важно, который по счету раз они целовались. Трандуил вздохнул, прерывая трепетный, отдающий где-то в животе легкостью и щекоткой поцелуй. — Спой для меня? — шепотом попросил он, запуская пальцы в волосы Леголаса. — Я хочу послушать тебя. И Леголас пел, щурясь на солнце, пока ласковые пальцы Трандуила скользили по его горлу, вчувствовываясь в вибрации голоса. Песнь лилась, лишенная начала и конца, такая же восхитительно бессмысленная и яркая, как солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву. Леголас и сам не понимал, о чем поет, лишь следовал за захватившим его трепетом-ритмом, завороженно любуясь рассеянной улыбкой Трандуила. Его пальцы уверенно лежали на шее Леголаса, и прикосновение это, невинное и чувственное одновременно, заставляло чаще хватать ртом воздух и плутать среди мелодии собственной песни. Они повисли в безвременье, прекрасном и бесконечном, как Лес. …Трандуил ускользал в чащу, безошибочно лавируя между стволами деревьев и подлеском. Леголас еле поспевал за ним, сам не веря, что слепой Король так ловко находит путь среди своих владений. Хотя что могло быть естественнее? Чем дальше уходили они прочь от мест, где жили эльфы, тем мрачнее становился Лес и гуще подлесок. Здесь уже чувствовалось подступающее безумие и тлетворное влияние Дол-Гулдура; и чаще встречались на ветвях обрывки паутины. Трандуил словно спешил куда-то — хотя солнце было еще высоко, пусть и невидимое в этих темных чащобах. Леголас порой забывался и окликал его, желая спросить, куда же они направляются, но Трандуил был быстрее, он терялся в дебрях Лихолесья, маячил где-то впереди, близкий и недосягаемый. Наконец, Леголас настиг его — и застыл в нескольких шагах, задержав дыхание. Трандуил стоял посреди небольшой поляны, прямой и прекрасный, как сумрачное видение. А напротив него замер, готовый сорваться прочь в любое мгновение, белоснежный олень. Никогда Леголас не видел этого чуда так близко — но много слышал легенд, ходивших среди лесных эльфов. Про белого оленя, что был душою их Леса. Про ланей и оленят, неуловимо скользящих между деревьями. Сколько раз эльфийская охота гнала насмешливо мелькающих среди деревьев белошкурых бестий, плутая в чащобах? Сколько раз завершали они охоту ни с чем? Многие охотники мечтали настигнуть наконец желанную добычу, но даже самые искусные из них терпели неудачи снова и снова. Когда-то давно, в детстве, Леголас вместе с отцом наблюдал за белой оленьей семьей, но ни разу эти осторожные хитрые плуты не подпускали их к себе на расстояние вытянутой руки. И ни разу Леголас не видел главу этого семейства. Тонконогий олень чуть склонил украшенную ветвистыми рогами голову — его белоснежный силуэт сиял в лесных сумерках, словно олень был упавшей на землю звездой. Трандуил сделал небольшой шаг навстречу, и олень, задумчиво покачнувшись, остался на месте. А потом сам шагнул ближе, настороженный, напряженный и великолепный — самое изысканное видение. Леголас бесшумно глотнул воздуха, когда Трандуил осторожно коснулся ладонью длинной морды и скользнул пальцами по белому лбу. Олень повел огромными рогами, словно кивая Лесному Королю, а потом вдруг сорвался с места — стремительной молнией, ярко сверкнувшей в полумраке. И исчез — будто его и не было. Трандуил медленно опустился на колени и спрятал лицо в ладонях, и лишь чуть приник к Леголасу, когда тот обнял его со спины. Долго они сидели в тишине, недвижимые и укрытые лесными сумерками, как плотным одеялом. Не пели птицы, не скакали по ветвям черные белки, не шелестел ветер, не скрипели могучие деревья. Тишина была такой глубокой, что Леголас слышал собственное сердце, но не решался нарушить вязкое молчание. Это наставшее безвременье было тяжелым и горьким, как привкус не случившегося. — Я так виноват перед ним, а он все равно принимает меня, — прошептал вдруг Трандуил, запрокидывая голову. Леголас глубоко вздохнул, зарываясь носом в волосы отца, и ничего не сказал. Он почувствовал — и сам бы не сказал, каким образом — как Трандуил улыбнулся, а потом расслабился, прильнул ближе, крепче смыкая объятья Леголаса. Они молчали, не нуждаясь в словах, а далекое от темных чащоб солнце падало где-то там за очерченный горами горизонт, и лесные сумерки становились все плотнее и чернее, полные тишины и неслышного дыхания Леса. В наступающей темноте Леголас ясно видел, как сияет — пока еще слабо — его когда-то погаснувший Король. * * * Их второй поцелуй был полон грозы и вибрирующего напряжения. На следующее утро Трандуил, только проснувшись от своих далеких снов, потянулся и поцеловал Леголаса: так, словно делал это всегда, словно это было необходимым утренним ритуалом. Этот, их третий поцелуй, был мимолетным, целомудренным, но ошеломляющим сильнее, чем первые два, безумные и отчаянные. Сердце Леголаса больно забилось в груди — от пьянящего счастья, которому было слишком тесно в клетке ребер. Трандуил замер, растрепанный и пахнущий сном — Леголас почувствовал его острое, осторожное внимание. Им не нужны были слова, чтобы понять друг друга — Леголас просто, преодолев сладкую боль в груди, сам приник к Трандуилу, и это был их четвертый поцелуй. Неловкий из-за неудобной позы, но нежный и полный эмоций. Леголас говорил этим, что никуда не уйдет, нет, только не теперь. Это было невыносимо, обжигающе интимно, по-настоящему откровенно — целовать Трандуила. Чувствовать губами его губы, пробовать на вкус, смешивать вздохи. Это ударяло в голову, это заставляло задыхаться, давиться невысказанными чувствами, дрожать всем телом, и Леголас просто закрыл глаза и окунулся в это странное, удивительное, невозможное чувство с головой. Он ничего не видел и ничего не слышал — он просто чувствовал Трандуила, и это было словно вывернуть душу наизнанку, и свою, и его, больно и упоительно прекрасно. Невозможно. Правильно. Жутко и великолепно. Они оторвались друг от друга, ошеломленные, жадно дышащие и счастливые. Сквозь головокружение Леголас увидел широкую улыбку Трандуила — лучшее зрелище на свете! — и засмеялся, освобожденный от страхов и сомнений. Трандуил очертил пальцами подбородок Леголаса, не переставая улыбаться: — Спасибо. Почти шепот, благодарный и нежный. Леголас накрыл пальцами ладонь Трандуила, но ничего не сказал языком прикосновений. Он просто поцеловал родную, пахнущую можжевельником руку, потому что не было таких слов, чтобы передать его чувства. Им правда не были нужны слова, чтобы понять друг друга. И пятый поцелуй подтвердил это уверенностью и силой. Их жизнь изменилась и не изменилась одновременно. Они все так же проводили ночи в одной постели, и гуляли по Лесу рука об руку, и часами молча вслушивались в дыхание друг друга. Они почти никогда не расставались, вместе сидели на пирах, друг через друга общались с окружающим миром. Но теперь между ними не было этого отчаянного напряжения, что изматывало их на протяжении многих десятилетий — или, казалось, веков. То напряжение, что заставляло их держать дистанцию, хотя это было почти больно; то напряжение, из-за которого было страшно порой сделать неверное движение — обрушилось на них ураганом первых поцелуев. И поцелуи стали главным изменением в их жизни. Ошеломляющие, естественные, горячие, чувственные, мимолетные, долгие до головокружения, самые разнообразные, никогда не повторяющие друг друга, и всякий, всякий раз — открывающие что-то новое. Леголас одновременно жаждал и боялся каждого поцелуя, потому что каждый из них был словно шагом в пропасть, неизведанную, бездонную — прекрасную. И Леголас то смеялся, опьяненный и счастливый, то забывал дышать, внимательный и осторожный. Трандуил успокаивал его одним долгим прикосновением, прежде чем поцеловать крепко и сильно. Трандуил волновал его слепым движением, прежде чем Леголас сам приникал к пахнущим яблоками губам. Это было похоже на танец, рваный, лишенный ритма, хаотичный, но увлекательный. Леголас задыхался от нежности и странного страха, наблюдая за причудливым сном Трандуила по ночам. Они стали так близки, они оставили позади многие из своих заблуждений, и теперь Леголас чувствовал в себе силы спасти Трандуила от чего угодно, но в то же время видел, как на самом деле Трандуил уязвим и хрупок. И все, что Леголас мог сделать — просто быть рядом, как можно ближе. Дышать в унисон, находить губами губы, смазано шептать исступленные обещания — но и только. — Не отчаивайся, — говорил Тандор, понимающе улыбаясь, — лишь он сам сможет справиться со своей внутренней Тьмой, ты не победишь ее вместо него. Но он сумеет, только если ты будешь рядом с ним. — Я все делаю правильно? — спросил Леголас, чувствуя, как горят щеки. Они с Трандуилом старались никому не показывать, как изменились их отношения, но загадочным образом об этом знало, кажется, все лесное королевство. — Я думаю, да, — серьезно ответил Тандор. Леголас прижал ладони к пылающему лицу, пытаясь успокоиться, но проницательный Тандор уже ушел прочь, не оборачиваясь. «Они все знают», — признался Леголас, скользя пальцами по теплой руке. Трандуил хмыкнул, целуя его ладонь. — Не сомневаюсь в их прозорливости. «В этом есть что-то абсолютно безумное». — Быть может, в этом вся суть. В безумии. И Трандуил так улыбался, щурясь слепо и хитро одновременно, что Леголасу оставалось лишь поцеловать его, такого невозможного и удивительного, что ныло где-то под ребрами. * * * Лес простирался вокруг — бесконечно древний и вечно юный, неизменный и меняющийся каждую секунду. Леголас завороженно следил за этим — можно было прожить тысячи лет среди этих деревьев, но каждый миг восхищаться и удивляться. «Это никогда не может надоесть», — не глядя поделился Леголас, обнимая ладонь Трандуила. Лес говорил сам с собой тысячью голосов — многогранным шелестом ветра в листве, гулким поскрипыванием стволов, хлопаньем крыльев лесных птиц и многообразием их песен, шуршанием черных белок, скачущих по веткам. И еще сотнями и сотнями других звуков, которыми жили бескрайние чащи Великого Леса. — Я поражаюсь этому всякий раз, — отозвался Трандуил. Он не мог слышать, как звучит Лес, но Леголас знал, что Трандуил умел чувствовать мир вокруг совсем другими способами, быть может, что и более чуткими, чем слух или зрение. Иногда Леголасу очень хотелось попробовать узнать мир так, как сейчас его знал Трандуил, но он не решался спрашивать. «Наверное, быть Королем всего этого — особенно удивительно». Лес вздохнул, закачал кронами, пахнул свежей листвой и пряным духом древних деревьев. Леголасу показалось, что незримая мощь, бескрайняя и живая, огладила его прямо по самой душе. Трандуил тоже вздохнул, вторя своему Лесу. — Когда-нибудь ты узнаешь, каково это. Тишина пала, как будто сами небеса рухнули на землю, и Леголас жалко хватанул ставшего неожиданно душным воздуха. Лес продолжал жить своей жизнью вокруг — словно его Король только что не сказал самые ужасные слова на свете. — Нет! — воскликнул Леголас, пытаясь хоть как-то разбить тяжкую тишину, но его голос прозвучал тускло и бессмысленно. — Я не хочу, — бессильно сказал Леголас, зажмурился и вслепую нашел руку Трандуила: «Я не хочу становиться королем нашего Леса — никогда». Кажется, его руки тряслись, пока он набирал мечущиеся в голове слова касаниями на расслабленной ладони своего Короля. — То же самое я когда-то говорил своему отцу, — спокойно отозвался Трандуил, умиротворенный и все так же погруженный в чувствование Леса вокруг. «Нет! Пожалуйста... Я не...» Леголас захлебнулся несказанными словами и медленно осел прямо на землю, спрятав лицо в ладонях. — Я знаю, — просто сказал Трандуил и опустился рядом с ним, а потом обнял, сильный и пахнущий яблоками, и осенью, и всем Лесом, такой вечный, прекрасный и незыблемый даже перед лицом отравившей его Тьмы, даже в своей уязвимой и трепетной хрупкости слепоты и глухоты. Леголас уткнулся носом в его плечо и вдруг почувствовал себя маленьким ребенком, испуганным и дрожащим, в объятиях всесильного отца, способного изменить целый мир, если захочет. Того самого, что обращается огромным лисом и царит среди всего лисьего рода. Того самого, что может создать свет во тьме или заставить распуститься цветы среди зимы. Который повелевает погодой и дарит сыну снегопад, укрывающий лес белоснежной мягкой пеленой, или первую весеннюю грозу, или ясное звездное небо в самую короткую ночь в году. Леголас задышал глубоко и часто, оглушенный воспоминаниями и страхами. Трандуил мягко отстранился и скользнул чуткими пальцами по его лицу, очертил скулы, легко коснулся губ. Леголас чувствовал его дыхание, близкое и спокойное, и жмурился, не зная, что сказать, о чем попросить, чего ожидать. В груди зрело что-то огромное, неподъемное, невозможное, что-то давнее и тщательно скрываемое от самого себя. — Это безумие, — прошептал Леголас, имея в виду столько всего сразу. И то, что Трандуил считал, что когда-нибудь умрет. И то, что Леголас может стать вместо него королем. И вот это, тяжкое и горячее над сердцем, что гулко билось, когда отец был так близко, так… чувственно. Пальцы Трандуила лежали на его губах — невесомые и чуткие, и Леголас был уверен, что Трандуил понимает его. Слепой и глухой, он понимал Леголаса лучше, чем тот сам себя. Через бесконечное, жуткое, колкое мгновение Трандуил отстранился, и Лес вокруг забормотал что-то печальное и обреченное. Леголас увидел, как исказилось лицо Трандуила — короткая вспышка боли, и понимания, и согласия. Нечто чудовищное и глубинное, такое знакомое и такое — отвратительное. — Нет! — снова воскликнул Леголас и судорожно притянул Трандуила к себе, обнял его сам, ужаснувшись этому промелькнувшему нечто. — Нет, нет, не отдаляйся от меня. Я никуда не уйду и никуда не пущу тебя, нет… Его заполошный шепот не имел никакого значения, ведь Трандуил не мог его услышать, но Леголас повторял на все лады, снова и снова, отчаянную мольбу и отчаянную решимость, вцепившись в сильные плечи Трандуила. Тот молчал, нависая над ним, очерченный печалью и пониманием, и Леголасу было больно и стыдно, и жутко хотелось поцеловать его, и зарыться носом в пахнущие осенью золотые волосы, и провести так, вместе, посреди бескрайнего вечного Леса, столько времени, чтобы людские поколения сменили друг друга сотни раз, позабыв об эльфийских принцах и королях. А потом Трандуил расслабился и улыбнулся, и улыбка эта словно осветила его лицо и глаза, ставшие яркими и совсем не слепыми. Они словно — оба — преодолели что-то внутри себя, и Лес с облегчением выдохнул и запел соловьем где-то совсем рядом. — Поцелуй меня? — неслышно для самого себя попросил Леголас, отдышавшись. Вслух, зная, что его не услышат, и зная, что его поймут. Трандуил улыбнулся, мягко опрокинул Леголаса спиной на траву, навис, горячий и близкий. А потом поцеловал — долго и сладко, так, что закружилась голова.