Я чувствую тебя

Трандуил шел по старой памяти — еще той, в которой были свет и звук. Идти таким путем оказалось особенно сложно, каждый шаг был подобен шагу в бездну, и сердце обрывалось в предчувствии неизвестного. Поэтому Трандуил весь взмок, когда добрался — благополучно и без проблем — до конечной цели своего пути. Кто-то мягко подхватил его под локоть, направляя следующий шаг. Трандуил благодарно улыбнулся в неизвестность — молодому эльфу, Трандуил узнал его, одного из придворных охотников. От него веяло благожелательностью и пониманием. Место же пахло разогретым деревом и натруженными тетивами луков. Эльфийское стрельбище пряталось в лесу неподалеку от дворца, редко свободное даже в ночные часы. Трандуил помнил это место оживленным и веселым. Здесь лучники, от охотников до воинов, тренировались и бесконечно учились своему невероятному искусству. Трандуил сделал еще шаг, сжимая зудящие ладони — он так давно не держал в руках лука, что желание сделать хотя бы пару выстрелов было невыносимым. На самом деле редко кто из эльфов скучно стрелял стоя в неподвижную мишень. Здесь вечно царило движение вперемешку со свистом стрел и пением тетив. Эльфы стреляли с обеих рук, из-за спины, с самой неудобной или вообще невероятной позы, или в разнообразных прыжках, на бегу, верхом, лежа, из ветвистых крон, в движущиеся самым причудливым образом мишени, балансируя на тонких канатах — фантазия лучников здесь всегда работала в полную силу. Что уж говорить о скорости стрельбы — по две стрелы разом, или четыре выстрела за несколько мгновений... За многие и многие столетия практики каждый эльф-лучник превращался в самого опасного воина из всей армии, способного чрезвычайно метко поразить цель издалека или даже обороняться луком и стрелами в ближнем бою. В юности Трандуил больше всего любил именно лук и, даже став королем и предводителем армии, отдавал предпочтение этому оружию. Когда-то он часто приходил сюда, чтобы потренироваться. Но с времен битвы под Дол-Гулдуром Трандуил не брал в руки никакого оружия, кроме короткого кинжала, да и тот ни разу не пускал в ход. Лук и стрелы же теперь казались ему совершенно недоступными — что он мог, если совершенно не видел и даже не слышал своей цели? И лишь застарелая тоска по великолепной мощи, таящейся в любимом оружии, привела его сюда. Тем более, что Трандуил знал — сейчас здесь среди остальных лучников тренируется и Леголас. «Ada!» — у Леголаса были горячие, полные силы ладони, и на языке прикосновений он говорил с восторгом того, кто прямо сейчас занимается любимым делом. Трандуил улыбнулся ему, сам не зная, почему все внутри напряглось до звенящей боли. «Мы все очень рады твоему визиту, — все с тем же восторгом поделился Леголас, явно разговаривая с окружающими эльфами, — ты пришел составить нам компанию или хотел бы сделать пару выстрелов?» Трандуил открыл рот, чтобы ответить хоть что-то, но смешался и смущенно сжал пальцы. Приложив ладонь к своему горлу — он всегда так делал, когда чувствовал себя неуверенно, чтобы контролировать собственный голос, — Трандуил все же признался: — Не думаю, что из меня сейчас выйдет какой-то толк. Леголас рассмеялся, не отнимая руки, но Трандуил знал — это не обидный смех. Атмосфера легкости и бурлящей энергии, щедро разлитая по всему стрельбищу, щекотала Трандуилу нёбо. «А я думаю, что ты ошибаешься». — Но... «Не волнуйся! Я помогу тебе, а все остальные тебя поддержат». Леголас мягко провел смущенного Трандуила к нужной позиции, а потом вручил собственный лук — теплый от рук Леголаса, полный силы и предвкушения. «Давай, мишень стоит на месте и совсем простая, ты справишься!» Трандуил вздохнул — он совсем не мог сопротивляться своему сыну. Закрыв бесполезные глаза, он попробовал натяжение тетивы, привыкая к энергии лука. Леголас мягко подал ему стрелу, и Трандуил, расправив плечи, накинул ее на тетиву, повинуясь въевшимся в подсознание инстинктам, тому, что помнило его тело, а не разум. Натянув тетиву, Трандуил задержал дыхание, вчувствоваясь в лук в его руке — готовый петь, полный энергии, жаждущий распрямиться и послать тонкую стрелу вперед. Это ощущение было упоительным, очень заманчивым, и Трандуил, вздохнув, опустил оружие, взял стрелу в ту же руку, что и лук, и протянул свободную ладонь Леголасу. Тот сначала дал ему колчан, который Трандуил, не задумываясь, закинул за плечи. А потом по его ладони заскользили указания, набираемые быстрыми пальцами Леголаса. «Всего пятьдесят шагов до мишени, четыре фута и три дюйма от земли. Шириной в фут. Направление ветра...» — С этим я справлюсь, — с улыбкой оборвал его Трандуил и, отняв руку, снова натянул тетиву. Он почувствовал в этот миг — до боли, всем собой, — напряжение деревянной дуги лука, сопротивление его плеч, и легкую вибрацию готовой распрямиться тетивы, и небольшую тяжесть наконечника стрелы, уравновешенную аккуратным, щекочущим губы опереньем. Слабый ветерок, играясь, коснулся правой щеки Трандуила и скользнул по стреле. Под закрытыми глазами Трандуил представлял себе цель — расстояние до нее, ее высоту и ширину. Он протягивал через скорый полет стрелы самого себя — отсюда и до мишени, сквозь сопротивление воздуха и лукавый ветерок. Лук завибрировал, выбрасывая стрелу вперед, и задрожал от натяжения, и снова завибрировал, и снова — Трандуил, не задумываясь, посылал стрелу за стрелой, с легкостью выхватывая их из колчана. Стараясь держать левую руку, в которой держал лук, твердой и неподвижной после выстрела, с каждой новой стрелой он целился — если можно целиться в темноте и тишине — чуть иначе, и ему казалось, что вместе с тетивой поет его собственное сердце. И не важно, что он не мог этого услышать. Сделав выстрелов пять, Трандуил остановился, замер, с упоением чувствуя, как отзываются на напряжение мышцы спины и как разливается от лука по пальцам тепло. Опустив оружие, он выдохнул, расслабился, подставил лицо ветерку, и вздрогнул от неожиданности, когда Леголас восторженно хлопнул его по плечу. — Все совсем плохо? — грустно улыбаясь, спросил Трандуил и отдал лук и колчан сыну. «Вовсе нет! — кажется, Леголас даже подпрыгивал от ликования. — Одна стрела попала почти в центр мишени, и лишь одна пролетела мимо! Это потрясающе, Ada!» Трандуил искренне удивился своей удаче, но еще больше его изумили легкие хлопки по плечам, преисполненные радости. Кажется, все присутствующие на стрельбище эльфы подходили к своему Королю и выражали восхищение мимолетными, но полными эмоций прикосновениями. Трандуил смешался, но расправил плечи и улыбнулся, несмотря на горящие щеки. Это было странно. Действительно странно — показывать собственную слабость перед подданными. Трандуил столько времени держался безукоризненно, демонстрируя лишь силу и контроль, улыбаясь сквозь боль и показывая — он властен над собственным недугом, он сильнее своей Тьмы. Хотя это и не было так. А теперь он был обезоружен и обнажен своей слабостью — слепотой и глухотой — перед теми, кому был Королем. Но эльфы с радостью принимали его любым вместе с его уязвимостью. Это потрясало. Пугало до дрожи, волновало и безмерно смущало. Только жаркие, сильные и уверенные пальцы Леголаса, сжимающие его ладонь, изумляли и поражали Трандуила больше, чем все — это. Он чувствовал прикосновение Леголаса так ярко, сложно держал в ладони звезду, и это отвлекало все его внимание и все его мысли. «Я горжусь тобой, мой Король». * * * Между ними снова протянулось напряжение, тягучее и мощное. Трандуил думал, что они преодолели его — тогда, с самыми первыми, удивительными и отчаянными поцелуями. Трандуил думал — это тянущее, тяжело дрожащее чувство, свернувшееся где-то в животе, ушло раз и навсегда. Трандуил думал, что этим напряжением они с Леголасом оплачивали отдаленность друг от друга. Трандуил ошибался — и в то же время не ошибался. Это, новое, сладко вибрирующее где-то внутри, все же было совсем иным — более горячим, лихорадочным, напоминающим жар от неизведанной болезни. Оно пугало и очаровывало одновременно, сводило щекотной судорогой пальцы, разбегалось по всему телу странной, но все же приятной дрожью. И оно было обоюдным — Трандуил чувствовал это, случайно касаясь Леголаса или специально беря его за руку. Казалось, между ними протянуло искрящуюся молнию, полную опасности и силы, но очаровывающую своей дикой, первозданной красотой. Это было страшно, по-настоящему страшно, что сердце так сладко замирало в груди. Прикасаясь друг к другу — легко, вполсилы, оставляя дистанцию, — они с Леголасом застывали на одно долгое, мучительное мгновение, ощущая эту молнию, колкую и горячую, и отступали, смущенные и изумленные. «Я никогда в жизни такого не чувствовал». Каждая буква алфавита прикосновений словно пускала под кожу колючие искры, которые бежали вверх по руке и собирались в кольцо вокруг сердца. Трандуил вздохнул поглубже, закрыл глаза, отпил из бокала, который держал в другой руке. Замолчал — надолго, теряя счет бессмысленному времени, окунаясь в аромат вина и каминного огня. Они сидели рядом, но не касались друг друга, и левая ладонь Трандуила свободно лежала на подлокотнике кресла — одинокая, но готовая к прикосновению. Трандуил ощущал, даже на расстоянии, тепло сидящего так близко и далеко Леголаса, и это как-то странно, пугающе волновало его. Что ж, Леголас заговорил об этом первый — после многих и многих дней неловкого, зыбкого молчания. Леголас оказался храбрее Трандуила — сильнее и увереннее в себе, и это было открытием, неожиданным и приятным. А вот Трандуил не чувствовал в себе ни храбрости, ни уверенности. У него перехватывало дух от любого — любого, даже самого мимолетного! — прикосновения Леголаса, и от этого он не мог нормально мыслить или осознавать происходящее. «Ada?» — Леголас был осторожен и деликатен, в его пальцах чувствовались забота и терпение. Трандуил вздохнул и, поймав ладонь Леголаса — руку обожгло пламенно и сладко, — прижал горячие, такие прекрасные, такие ласковые пальцы к губам в легком поцелуе. — Я тоже, — наконец признался Трандуил и тут же глотнул вина, чтобы смочить пересохшее горло. — Я тоже. Кажется, Леголас улыбался. Кажется, он понимал больше, чем сам Трандуил. В темноте и тишине Трандуил теперь чувствовал себя неуверенно, словно потерял всякие ориентиры. И сильно кружилась голова — но вино тут было не при чем. «Я с тобой», — просто напомнил Леголас и скользнул пальцами в бессмысленной, обескураживающей ласке по запястью Трандуила. Тот вздрогнул, пролил вино, неловко засмеялся, но замолчал, принимая короткий и полный силы поцелуй. — Спасибо, — прошептал Трандуил, растерянно жмурясь. Леголас рассмеялся — его смех на ощупь был словно песня струн лиры — и подлил Трандуилу еще вина, больше не прикасаясь случайно и смущающе. …Они больше не уезжали в глубины Леса каждое лето и покидали дворец только ради коротких, совсем недалеких прогулок. Rosg вился вокруг их ног, радостный, что беспечным хозяевам больше не грозила опасность, и это было очаровательно и смешно. Они и правда были беспечны, прячась от неведомо чего в лесных дебрях, далеких и опасных. Но при этом они были просто счастливы наедине друг с другом и Лесом. Леголасу не хватало этих оставленных в прошлом путешествий. Полученные в суматошном бою с пауками царапины зажили быстро и не оставили никаких следов, в отличие от тех паучьих укусов, которые однажды заработал Леголас по собственной глупости. Шрамы от них сходили медленно, очень неохотно, и даже через несколько веков их можно было почувствовать кончиками пальцев — чуть более гладкие, чем остальная кожа, и чуть более горячие. Быть может, Леголасу повезло не нарваться на такие укусы и в этот раз — но он торопился, стремясь отвлечь внимание тварей, чтобы Трандуил успел оказаться как можно дальше. И пауки, словно чуя горящее внутри Леголаса пламя ярости и страха, отступали — очень неохотно, ругаясь на своем щелкающем языке. Их можно было победить. За долгое время с тех пор, как эти твари появились в Лесу, эльфы научились обороняться от них, и теперь, когда пауки подобрались так близко к эльфийским селениям — всего день пути верхом! — воины и охотники учились убивать, безжалостно и стремительно, и с каждым разом выходило все лучше. Порождения Тьмы, отвратительные и ядовитые, лишь казались непобедимыми когда-то давно, когда эльфийские отряды в панике отступали от натиска тогда еще новых и неведомых тварей. Теперь Леголас иногда выбирался в патрулирование ближних границ дворца — и перенимал опыт тех, кто уже встречался с паучьими отродьями. Пусть Тандор теперь ни за что не пустит их с Трандуилом без сопровождения дальше охранных постов, Леголас хотел научиться оборонять свой Лес — и своего Короля — от жуткой заразы. Да, Тьма наступала, отравляя Лес, — но эльфы давали ей хороший отпор. — Сегодня мы уничтожили целое гнездо! — похвастался Леголас Тандору, когда вернулся с очередной вылазки. От победы все внутри бурлило, и хотелось танцевать, бегать, делиться со всеми успехом. Тандор в ответ сдержанно улыбнулся, но все же в нем чувствовались гордость и удовлетворение. — Это отличная новость, мой принц, — тяжелая ладонь советника уверенно легла на закрытое легкими доспехами плечо Леголаса, — быть может, ты обрадуешь нашего Короля своими достижениями? Леголас энергично кивнул и собрался было сорваться с места в сторону королевских покоев, но ладонь на него плече не дала двинуться с места. — Только не думай... — Ох, Тандор! — перебил Леголас. — Я давно уже не ребенок и понял все с первого раза! Нет, я и не думал продолжать наши путешествия, пусть даже и научился побеждать пауков. Ты считаешь меня насколько легкомысленным? Тандор мягко улыбнулся, убирая свою сильную уверенную ладонь. — Нет, Леголас. Я считаю тебя влюбленным. Леголас, уже собравшийся наконец умчаться, замер на месте и удивленно посмотрел на советника. — Что? — А это намного более беспечно, чем любая легкомысленность. Ступай, ты торопился. — Ты считаешь меня... Тандор рассмеялся и подтолкнул Леголаса в спину. — Ступай. Леголас открыл рот, но Тандор уже развернулся и степенно направился куда-то прочь. Ликование победы еще бурлило, яркое и горячее, в венах Леголаса, и он все же ринулся в сторону королевских покоев, хотя еще очень долго словно бы мимолетные слова Тандора звучали, на все лады, в его голове. * * * Шаткое равновесие, установившееся между ними неведомым образом, было готово сорваться в пропасть в любое мгновение от случайного движения или случайного слова. Это пугало и интриговало так, что захватывало дух. Леголасу казалось — они оба балансируют на тонком канате, протянутом над бездной неведомого, и с каждой секундой мистический ветер раскачивает их опору все сильнее, и становится все труднее удержать равновесие. На самом деле Леголасу нравилось это ощущение. Да, под ними была пропасть, но так ли она была ужасна, как им обоим казалось? И так ли плохо было бы просто рухнуть вниз, расслабиться и принять то, что ждало их жадно и горячо? Но он чувствовал ужас Трандуила, его растерянную беспомощность, и не смел переступать каких-то границ, очерченных ими совсем недавно, острых и горьковатых, вибрирующих и чуждых. В пределах этих границ царило обманчивое спокойствие, и если оно, даже лживое, было так нужно Трандуилу, Леголас готов был потерпеть любое напряжение, пусть и сотрясающее всю душу мощными аккордами. Теперь они почти не касались друг друга, и каждое случайное скольжение пальцев по пальцам словно бы высекало искры. Леголас вел себя очень осторожно, но все внутри него протестовало, требовало, рьяно звало вперед, в неизвестность туманную и бурлящую. По ночам он наблюдал за сном Трандуила — беспокойным, но глубоким, — и исчерченное неизведанными муками лицо Трандуила волновало так сильно, что сердце больно сжималось в груди. Иногда Леголас уже тянулся рукой, чтобы попытаться разгладить пальцами тревожную складку на лбу Трандуила, но всякий раз что-то останавливало его. Сколько времени они провели близко-близко, но не касаясь и просто чувствуя дыхание друг друга? Что-то зрело между ними, огромное, необъятное, жутко прекрасное, зрело медленно и неотвратимо. Быть может, на самом деле они застыли в глазу бури, среди покоя, затаившегося в самом сердце урагана. Быть может, им обоим надо было просто отдышаться перед тем, как их снова накроет безумием. Быть может. Но Леголас уже был готов к любым испытаниям — слишком долго в своей жизни он медлил и боялся сделать неверный шаг. Он держался, конечно, он держался — ради Трандуила. …Они молчали, сидя по полу перед камином. Царила зима, призрачно-льдистая, холодная и бесснежная. Чтобы согреться, они стелили животные шкуры у камина и садились так близко, как только могли, чтобы тепло от огня обнимало крепко, почти жарко. Очень сложно было в такие часы держать хоть какую-то дистанцию. Леголас смотрел на Трандуила и хотел лишь прижаться ближе, разделить каминное тепло на двоих и поцеловать эти чуть приоткрытые, влажные от вина губы. Неожиданно Трандуил рассмеялся, отставляя бокал с вином прочь. — Твое внимание можно почувствовать кожей, — бархатно сказал он и впервые за многое время прильнул, устраиваясь в объятиях Леголаса. Длинные золотые локоны, сверкая в свете пламени, разлились по рукам Леголаса, шелковые и горячие наощупь. Он задержал дыхание — перехватило где-то в горле — и осторожно пропустил между пальцев струящиеся пряди. — Чего ты хочешь? — вдруг спросил Трандуил после долгого молчания, состоящего из треска поленьев в камине и перебирания пальцами волос. Трандуил казался удивительно расслабленным и умиротворенным. Прикрыв глаза, он просто дышал, словно внимая окружающему миру. Леголас замялся, сраженный внезапным вопросом, и понял, что хочет слишком многого. Мысли спутались, толкая друг друга, и стало горячо где-то в груди, так сильно, что трудно было сосредоточиться. Трандуил терпеливо ждал, хотя он определенно чувствовал смятение сына. И тогда Леголас вспомнил о своем давнем желании, о вопросе, который запрещал себе задавать, боясь сделать больно потерянному в слепоте и глухоте Трандуилу. Но сейчас, в уютном зимнем безвременье, в ласковых объятьях каминного тепла, страхи Леголаса казались призрачными и совершенно неважными. Он просто наклонился ближе и скользнул ладонью по расслабленной руке Трандуила. «Расскажи мне». Трандуил вздохнул, замер, держа долгую и удивительно уютную паузу. — Когда я впервые очнулся в Темноте и Тишине, я думал, что лишился всего. Его голос, глубокий и густой, разлился по комнате, и Леголас замер, глядя на Трандуила, спокойного и полного силы, с одной ладонью у горла. — Мне было темно и глухо, в первую очередь, внутри, в самом сердце. Безграничное ничто, охватившее меня цепко и безжалостно, сжимало в своих черных когтях мое сердце и нагоняло мысли безнадежные и жуткие. Я страшился встретить и эти мысли, и это ничто лицом к лицу, и долгие дни прятался в иллюзиях собственной постели — что я сплю и вижу кошмары, что просто слишком тихо вокруг, что ночь за пределами дворца такая безлунная и черная, и ни капли света не просачивается в мои покои. Я лгал себе, страшась неотвратимого. Леголас судорожно вздохнул, вспоминая те долгие черные дни, полные ужаса и отчаяния. Тогда он таился в дальнем углу королевских покоев, со страхом наблюдая за своим ослепшим и оглохшим Королем, и боялся сделать хотя бы шаг навстречу этому горю. — Но потом я набрался смелости, совсем немного, и встретил Темноту и Тишину, пусть не с прямой спиной. Я был отрезан от мира душевно, я не мог видеть или слышать, но мир все равно не исчез, и это было самым удивительным открытием в моей жизни. Трандуил приподнялся из объятий Леголаса, ставших напряженными, и полуобернулся с легкой улыбкой. — Вдохни поглубже. Какие запахи ты чувствуешь? Закрой глаза и вслушайся в них. Леголас послушно закрыл глаза и втянул воздух, пытаясь разобрать запах тепла посреди зимы на отдельные ноты. — Чувствуешь? Как пахнут горящие поленья? Кстати, думаю, пора подбросить новой пищи огню, — Леголас, сбившись, взглянул в камин и поторопился подкинуть в огонь несколько пахнущих смолой дров. Застыл, вдыхая запах — разогретого дерева, пряного пламени. — А из углов комнаты тянет морозной свежестью — зима нынче выдалась суровой, — продолжил Трандуил, и Леголас действительно почувствовал запах холода, прозрачный и колкий, как лед. — Вино, конечно же, пахнет по-особенному. А горящие свечи — разогретым воском, — Трандуил вслепую нашел свой бокал и осушил его до дна. — И шкуры, на которых мы сидим, пахнут тонким, но четким запахом зверья, кожа и мех. Чувствуешь? Леголасу пришлось встряхнуться, чтобы вынырнуть из мира запахов, неожиданно накрывших его мощной волной. Он, не открывая глаз, нашел ладонь Трандуила, выводя свой ответ: «Да. Да. Мне кажется, что я и раньше чувствовал все это, особенно запах огня, но не обращал такого внимания, и это...» — Ошеломительно? — продолжил за него Трандуил и довольно улыбнулся. — Именно. На самом деле ароматов в тысячу раз больше, и для меня они стали столь острыми, столь яркими в моих темноте и тишине. Я узнаю предметы по их неуловимым запахам, и могу угадать, что ты ел сегодня на завтрак, и даже, не касаясь, определить, из какой ткани сделана твоя одежда, и узнать о том, что ты сменил мыло. Если ты ходил в конюшни, от тебя пахнет соломой и лошадями, а если на стрельбище — песком и сухим деревом стрел. Дождь пахнет свежей влажностью, жара — сухим разнотравьем, а туман — прохладой и водой. Страх пахнет едко и жутко, а ликование — пряно и жарко. Если Rosg долго бродил по лесу, он приносит дух других животных, кореньев и влажной земли. Кровь пахнет грозой и металлом... Трандуил оборвал сам себя и неожиданно резво поднялся на ноги. — Я научился чувствовать себя в пространстве и запоминать положение окружающих меня предметов. Каждый миг я помню, где я нахожусь, и по внутренней карте, проложенной мною долгим изучением всего вокруг при помощи осязания, знаю, сколько шагов мне нужно, чтобы дойти куда-либо. Он легко шагнул и ловко подхватил бутылку вина с низкого столика рядом с камином. — Я должен помнить, где находится любой предмет, чтобы найти его. С живыми проще — они источают тепло, сотрясают воздух вокруг себя, своим запахом говорят мне, где они сейчас. Трандуил протянул свободную руку, и Леголас осторожно вложил в нее свой давно опустевший бокал. — Я чувствую, как тяжелеет бокал, когда я наполняю его, — объяснил Трандуил, наливая вино, — и кончиками пальцев ощущаю границу вина сквозь стекло. Он и правда держал бокал так, чтобы пальцы обнимали его у самой кромки. — У вина — или воды, или чего угодно еще, не важно, — всегда чуть иная температура, чем у стекла. Трандуил мягко протянул полный бокал Леголасу, не пролив ни капли вина. — И по тому, как балансирует жидкость внутри, я ощущаю, сколько ее осталось. Леголас, завороженный, сделал глоток, не замечая этого. — Я помню, сколько шагов отсюда до тронного зала, а оттуда — до ворот. Я знаю, что до моей кровати их двенадцать, — Трандуил, небрежно вернув бутылку на столик, сделал несколько стремительных шагов и грациозно сел на край постели, явно рисуясь. Леголас тихо засмеялся. — Я думаю, если ты... не прислушаешься, а вчувствуешься, ты ощутишь подобное. Ты с закрытыми глазами найдешь воздуховоды в этой комнате, впускающие с небольшой силой врывающийся в комнату холодный воздух, и почувствуешь, как откроется дверь, потому что из нее потянет совсем другим по запаху и по ощущениям воздухом из коридоров. Я... я никогда не пытался облечь все это в слова. Я просто постигал это и узнавал, что даже без зрения и слуха можно жить, можно общаться с миром, можно чувствовать его. Совершенно иначе, но удивительно. Леголас, допив вино, поднялся и медленно приблизился к все еще сидящему на краю кровати Трандуилу. «Все это звучит потрясающе, хотя и очень сложно. Сколько сил ты тратишь на это?» Трандуил молчал долго и странно, слепо глядя куда-то вперед. Леголас тихонько сел рядом с ним, не отпуская теплой расслабленной руки из своих ладоней. — Немерено, Леголас. Ты знаешь это. «Прости». — За что ты извиняешься? — удивился Трандуил и словно посмотрел на него — пронзительно и внимательно, так, что Леголасу стало не по себе. Слепые, поддернутые дымкой, когда-то ярко-зеленые, глаза Трандуила казались ему даже более прозорливыми, чем острый взгляд Тандора или всезнающий — Митрандира. «Я задаю неудобные вопросы», — осторожно ответил Леголас. В ответ Трандуил мягко засмеялся, прикрывая глаза, и покачал головой. — Нет. Они всего лишь сложные. Как описать словами то, что просто чувствуешь? То, что открыл для себя только с жуткими потерями, неведомо мощное и, несмотря ни на что, прекрасное? Мне было тяжело в моих Темноте и Тишине — и сейчас не легко — но когда-то я боролся с ними в одиночестве, и мне казалось, что я маленький и никчемный и никогда не смогу не то что победить — подняться на ноги. Однако мир вокруг продолжал удивлять меня, и я делал открытия, которые поражали и восхищали меня даже в самые тяжелые времена. Мне кажется, это невозможно описать словами. Они замолчали, и Леголас сам не знал, отчего ему стало так стыдно и горько. За собственную давнюю глупость, за то, что когда-то оставил Трандуила наедине с его ужасным горем? — Ты как-то спросил у меня, зачем мне свечи в моих покоях, — просто сказал Трандуил, не замечая терзаний Леголаса. А может, просто позволяя ему справиться с навалившейся тяжестью. «Да, я помню». — Ты знаешь, мне снились и снятся странные сны. Не эльфийские, сны, позаимствованные у Смертных. Я часто просыпался от них в одиночестве, ошеломленный и растерянный, вскидывался на кровати, пытался стонать или кричать, и пугался, не слыша себя — словно в первый раз. Я не мог понять, где я, и сколько времени, и почему я один, и я просто тянулся к свечам у постели. Все они гасли в разное время ночи, и по тому, горели ли они, или еще не остыли, угаснув, я находил ориентир в навалившемся отчаянии после сна. Я понимал, сколько времени, и знал, когда именно закончится ночь и наступит утро, и когда Тандор придет ко мне, чтобы помочь в новом дне. Боль стиснула Леголаса изнутри, а еще почему-то стало тяжело и зудяще где-то в переносице. — Так я находил себя, потерявшись в моей Тьме. Мне не нужен был свет, потому что я все равно не видел его, но знание, что этот свет есть, есть только ради меня... Леголас оборвал его, обнимая с силой и отчаяньем. Перехватило в горле, и каждый вдох давался с огромным трудом, и кажется, он начал плакать. Вжимаясь в такого удивительного, невероятно сильного даже в своем бессилии Трандуила, Леголас мучительно жаждал искупить свою вину — или просто никогда, никогда не отпускать. Всегда быть рядом. Всегда быть светом, горящим только ради него. Трандуил мягко обнял его в ответ, прижался горячими губами ко лбу, и стало жарко, и так правильно, и так больно. И когда Леголас успокоился — в молчаливых объятьях, полных понимания и принятия — он не захотел отстраняться. «Ты потрясающий», — неловко скользнул пальцами Леголас, стараясь не выпускать Трандуила из объятий. — Ты не представляешь, насколько потрясающий ты, — отозвался тот в ответ и вздохнул. Они молчали долго и хорошо, прижавшись друг к другу. Наконец успокоив сошедшее с ума сердце, отчаянно бьющееся о ребра, Леголас попросил: «Покажи мне», — и сам испугался. Но, почувствовав собственный страх, упрямо сжал губы и повторил: «Покажи мне свои Темноту и Тишину». Трандуил чуть отпрянул, и изумление чувствовалось в каждом его движении. Сжав губы в тонкую полоску, он задумался, явно неосознанно рисуя кончиками пальцев замысловатые узоры на плечах Леголаса — тот чувствовал их остро и ярко даже сквозь несколько слоев одежды. — Ты не хочешь этого знать, — наконец отозвался Трандуил. «Хочу, — непоколебимо возразил Леголас, показательно раскрывая собственную душу, убирая любые заслоны, всякую защиту, обнажаясь всем сердцем перед Трандуилом. — Я совершил так много глупостей, и так много упустил, когда ты нуждался во мне. Пожалуйста, покажи мне». Долгое мгновение ничего не происходило — только огонь трещал себе в камине, да дыхание двоих, немного сбитое и растерянное, чуть сотрясало воздух. Темнота и Тишина рухнули, тяжелые словно... штормовые валы океана — как их себе представлял Леголас, хотя никогда их не видел. Он судорожно вздохнул, барахтаясь, и захлебнулся, и Тьма окружила его со всех сторон, безжалостная и непроглядная. От накатившего ужаса не осталось никаких сил, чтобы противостоять ей, и Леголас отчаянно зажмурился, почти теряя сознание от нехватки воздуха. А потом его вдруг окатило жаром — ошеломляющим и все же знакомым, пробирающимся под кожу и ярким, словно солнце. Он открыл глаза — Трандуил, взмокший и часто дышащий, нависал над ним, такой красивый и такой близкий. И Леголас с силой притянул его к себе и поцеловал жадно, горячо, со страстью, бурлящей в крови, от которой вскипала столь жуткая и неотвратимая Тьма.