Капитан Британия

Впервые в жизни он не боялся ничего и что-то в нём буквально вопило о том, насколько это неправильно. Если нечего бояться, значит нечего терять. А раз нечего терять, то всё уже потеряно. Но он не помнил, когда успел всё потерять. Напротив, он только-только обрёл что-то важное, нашёл, нащупал в непроглядной темноте, какое-то знание, какой-то смысл, что-то, ради чего стоило жить. Жить! Страх вернулся на вдохе. Дэвид распахнул глаза, но не увидел ничего. Зрение не обманывало его – вокруг сгущалась бесцветная пустота, пульсирующая в ритм биения сердца. Ту-дум. Ту-дум. Как выстрелы. Выстрелы! Звук разрываемого воздуха болью пронзил уши. Должен был пронзить. Но всё уже прошло. Пустота обрела границы, прорезалась линиями граней, окрасилась в тёмно-серые цвета, легла под лопатки сковывающим холодом. Дэвид дрожал, пока из тела вытекало тепло, ускользая сквозь пальцы. Нет, он даже не пытался его удержать. Пальцы правой руки сковало судорогой вокруг рукояти пистолета, скользкой от крови. – Нет-нет-нет, убирайся отсюда! Здесь тебя уже нет. «А где я есть?» – Ты в безопасности. «…Правда?» – Правда. Пустота схлопнулась, как ящик. Перед глазами вспыхнул яркий свет, ослепляющий и взрывающий сознание. Дэвид закричал, с силой смежив веки, желая, чтобы мир исчез. И он исчез. – Этим ты себе не поможешь. Постарайся успокоиться. С ним говорила темнота. У неё был мужской голос, низкий, очень спокойный, но не равнодушный, вкрадчивый. Знакомый. – Что это было? Что происходит? – Это может тебя шокировать, но выслушай меня, не перебивая. Ты в больнице, на операционном столе. Если хочешь знать моё мнение, дела твои неважны. Ты поставил врачей в неудобное положение тем, что не умер на месте. Теперь они вынуждены бороться за твою жизнь. Ты должен быть доволен. – Постой… я… умираю? – Вероятнее всего этим всё и закончится, да, если ты продолжишь задавать дурацкие вопросы. Ну и заварушка, с ума сойти. Прямо-таки день гнева. – Ничего не соображаю. Всё как в тумане. – Мне он тоже не по душе, но я полагал, что это твоё обычное состояние. Хочешь вспомнить, что произошло? Не советую. – Я не чувствую ничего, ног, рук. В груди… словно пустота. – Отпусти это, не думай, только хуже сделаешь. – Но это что-то важное. Почему-то мне так кажется… – Если вспомнишь сейчас, это точно тебя убьёт. – А я думаю наоборот. Я должен помнить. Темнота вздохнула. Дэвид вдруг ощутил на себе её взгляд и осознал себя пустым местом в пустоте, чем-то не просто глупым, но бессмысленным. – Правда – обоюдоострый клинок. Она может стать силой в твоих руках, если ты сможешь её удержать. Но она убьёт тебя в противном случае. – И ты полагаешь, я к ней не готов? – Задай этот вопрос самому себе. Если твой разум отложил в сторону все воспоминания и закрыл на замок, как думаешь, не сделал ли он это, чтобы защитить себя? Это твой способ бороться, ты делаешь это по-своему. Ты не можешь быть, как он. Мало кто может. «Как он?..» Он видел его в крови, сражающегося голыми руками, сжавшего зубы и рычащего, словно зверь. – Эйч! Он жив? Показалось, темнота осклабилась насмешливо. В ней проявился светлый след, охватывающий смутный силуэт. – Ну надо же, о нём ты не забыл. Даже в таком состоянии. – Да как я мог… Кто ты? С кем я говорю? – Сложно сказать. Ты сам ещё до конца не решил. – Покажись. – Я и не прятался. Человек в светлой одежде, охваченный ореолом тёплого сияния, возник из ниоткуда. С его появлением Дэвид осознал и себя, лежащим на постели с приподнятой спинкой. Его укрывал белый свет, но он видел свои руки, а под одеялом – ноги. Этого оказалось достаточно, чтобы успокоиться. Дэвид даже сумел улыбнуться, хотя, рассмотрев получше форму, которую приняла пустота, испытал острое желание закричать в себя. Он сидел рядом с ним и мягко, по-отечески улыбался. Именно из-за улыбки Дэвид и не узнал знакомое лицо сразу. Ведь он никогда не видел его улыбающимся. – Эйч? Человек с внешностью Эйча осмотрел себя, свои ноги, руки, усмехнулся. – В некотором смысле так, – сказал он. – Сделай глубокий вдох, тебе нужно быть готовым к тому, что я скажу. Это не прозвучало, как приказ, но Дэвид не видел ни единой возможности ослушаться. Он послушно вздохнул. Получилось, несмотря на пустоту внутри. Удовлетворённый его покладистостью, человек с внешностью Эйча одарил Дэвида покровительственной улыбкой. – Приятно познакомиться, Дэвид, я твой ангел-хранитель, проводник. Перевозчик, если можно так выразиться. Я присматриваю за тобой, сопровождая на всём жизненном пути. Дэвид часто-часто моргал, пытаясь соотнести услышанное с лицом того, кто это произнёс. – Ангел?! Как… как апостол Павел типа? – Типа. Если так тебе легче понять. – Мне никак не легче, – признался Дэвид. Ничего толком не соображая, он сел повыше, выпрямив спину, заправил за ухо выбившуюся прядь волос. – То есть, ты не Эйч? Но почему… ты выглядишь как он? Не-Эйч развёл руками, смешно поджав губы. – А это я должен у тебя спрашивать, – сказал он, хмуро посмотрев из-под насупленных бровей. – Я такой, каким ты меня вообразил. Предположу, что подобный облик оказывает на тебя благотворное влияние, успокаивает, поэтому в критической ситуации первым приходит на ум. Должен сказать, не такой уж плохой выбор. Дэвид сглотнул. Он не мог быть готов к подобному разговору и не знал, что испытывать к словам, произносимым тем, кто представился его ангелом. «Ох, Дэйв, малыш, ты даже не представляешь, что ты здесь себе напредставлял». – А твоя… работа заключается в том, чтобы сопроводить меня к богу? – В общем, да, но я тебя не тороплю. Нам удалось уйти с острой темы, тебе стало лучше, шансы выжить увеличились. Но не торопись радоваться. Продолжай говорить. Что-нибудь хорошее. Про маму, может. – Да ты гонишь! – воскликнул Дэвид, самому себе удивляясь, адресуя эту реплику кому-то с лицом Эйча. – Если ты в самом деле ангел господень, то у меня к тебе масса вопросов! А скажи что-нибудь по-апостольски! Не-Эйч нахмурился, открыл рот, закрыл, точно сомневаясь в том, что это следует делать. Вздохнул тяжело, беззвучно шевельнув губами, словно в молитве. Выбрав некую точку над головой Дэвида, монотонно пробасил, глядя в неё: – Пока не доказано, не ебёт, что сказано. – … – Слово не воробей – догони и добей. – … – Не наебёшь, не проживёшь. Дэвид поднял руки вверх, к немалому облегчению не-Эйча, что отразилось на его утомлённом лице. – Так, ладно, хватит, я понял, – сказал Дэвид, сокрушённо покачав головой. – Что со мной не так?.. – Божественных текстов не читал, ближнему не помогал, прелюбодействовал, отворачивался от зла, лгал, в грехах не каялся, жил одним днём, – с готовностью перечислил не-Эйч. – С тобой многое не так, если тебя интересует профессиональное заключение. – Понял-понял, я буду работать над собой. Если выживу. Не-Эйч кивнул. Хотя Дэвид принял факт угрозы жизни, с чем она была связана, всё ещё не понимал. За пределами постели, на которой он лежал, вспыхивали искры, отдельные слова, возникающие в памяти. Ограбление. Перестрелка. В него стреляют. Он стреляет. Чеховское ружьё. Предательство. Терри зовёт его по имени. Кровь. Боль. Забвение. …Выжженная земля. Следы в пепле. Удаляющаяся спина… Его ангел-хранитель, сидящий на краю кровати. Глядящий с выражением, с каким тот, другой, никогда не смотрел. – Ты не ответил, что с Эйчем? Не-Эйч пожал плечами. – Я не знаю. Могу только предположить, что он тоже борется. Как всегда. – Но ведь с ним тоже есть кто-то, ну, из ваших? Лицо не-Эйча каменеет, он отворачивается. – Нет. Он один. Уже давно. Дэвид ни капли не удивлён. Разумеется этот на голову больной псих суров настолько, что даже ангела не может себе придумать. Каким могло быть лицо его ангела? Дэвид понятия не имеет. – Я могу что-нибудь для него сделать? – Боюсь, ничего. Но… – … – Не хочу обнадёживать, но если ты выживешь, то, быть может, что-то изменится. – … – Подумай, о том, как это важно. Как дорога тебе жизнь, как ты хочешь её сохранить. Вопреки всему. Представь, о чём мечтаешь… – Я понял. Понял. Замолчи, пожалуйста, дальше я сам. Дэвид поднял руку и ангел замолчал. Отпрянул, отступил. Дэвид никогда не был искренен в молитвах, никогда не обращал их к богу. Он не делал этого и теперь. Просто закрыл глаза, представил, как заполняет пустоту. Ему хочется увидеть Эйча вновь, отвезти к себе, познакомить с мамой, накормить омлетом. Сказать, что он узнал его и всё понял. Что ему не нужно и дальше тянуть всё в одиночку. Наверное, он слишком надеется на чудодейственную силу маминого омлетика. Но если это единственное, что он может ему предложить. Если он не найдёт способа лучше. По крайней мере, он попробует. Дэвид открыл глаза в темноте. Налипшая корка жгла и царапала веки, из глаз потекли слёзы. Очистившись, чернота начала приобретать очертания, проявляться из оттенков синего силуэтами мебели, предметов. Больничная палата, запах медикаментов, писк приборов, свет индикаторов, тонкая полоска приглушённого света под дверью. Он очнулся глубокой ночью. Живой. – Очнулся. Хорошо. Дэвид вздрогнул всем телом, услышав голос. Со стороны окна у его постели сидел Эйч. В больничной робе, с передвижной капельницей и воткнутой в руку иглой катетера. Со своим обычным непробиваемо-мрачным лицом. И Дэвид был рад видеть его, как никогда сильно. Ему хотелось об этом сказать, но, с трудом разлепив пересохшие губы, он раскашлялся. Сгустки мокроты, чего-то вязкого и чёрного в полумраке пятнами остались на светлом. Язык едва слушался, внутри было сухо и мерзко от привкуса лекарств. Эйч подал ему стаканчик с водой, но Дэвид не смог его взять. Его руки дрожали, он не мог их поднять. Тогда Эйч приблизился, поднёс воду к его рту и держал, пока тот, обливаясь и давясь, пил. Вода просилась назад. Дэвид едва не плакал от обиды, от беспомощности. Но Эйч смотрел прямо в его глаза, смотрел, не мигая, и вновь, как и прежде, Дэвид не смог отвернуться. Он сглотнул, и вода обожгла горло, хлынула вниз, где не было пустоты. Но была боль. Дэвид не узнал свой голос. – Эйч… Ч-что со мной? – Жив и бесполезен. Как обычно. Нет причин для беспокойства. Эйч не шутил, никогда не шутил. Но его размеренный голос звучал обнадёживающе. Как что-то неизменное и родное. Чувство, согревшее грудь, длилось мгновение, а потом Эйч спросил: – Помнишь, что произошло? И Дэвид вспомнил. Он вновь почувствовал руки, когда онемение с них сошло колючим холодом. – Пулемёт. Он выстрелил в меня… Он меня убил. – Не убил. Но сам умер. Ты оказался сильнее. Дэвид задрожал, трясущимися руками обхватил себя за плечи, укачивая, но нет, это не помогало. Неверие и ярость, гнев, страх и тоска, отчаяние, ужасающая смесь чувств рвалась изнутри воем. Но не было сил, не было воздуха в лёгких. Перед остекленевшим взглядом возник образ старого друга. Он привёз грабителей, впустил в депо. Из-за него… из-за него… Мысли путались, клубились, вели неверной дорогой. Дэвид вцепился в свои волосы, натягивая их до боли. Он был не готов к правде. Он только начал учиться жить с болью. – Эйч, я… Эйч поднялся со стула. Медленно переступая, обошёл кровать. Дэвид потянулся за ним рукой. Эйч остановился. Всё ещё недосягаемый, но… Дэвид глазам своим не поверил. Сгорбленный, опустивший голову, прячущий взгляд. – Отдыхай. Поправляйся. – … – Когда придёшь в норму, всё вспомнишь и осознаешь произошедшее, тебе не захочется меня больше видеть или что-то говорить. Не трать силы сейчас. Силы покидали Дэвида, глаза закрывались, и удаляющаяся спина затмевала собой свет. – …Зачем ты пришёл? Дэвид вслушивался в пустоту, вглядывался в темноту. Он ещё слышал её дыхание, её шаги. Почувствовал запах пепелища, пороха и крови. Проваливаясь в пропасть, слушал слова: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, я воздам». «Я знаю это, мудила! Но что ты делал здесь?!» Он должен был обернуться, посмотреть напоследок, удостовериться. Убедиться в том, что ему не жаль. Должно быть, Дэвиду приснился сон. Неверное зрение сыграло злую шутку, и он увидел, как по губам Эйча пролегла, точно трещина, улыбка. С нею он исчез. Это не могло быть правдой. На самом деле, он просто исчез. И Дэвид собирался выжить, чтобы никогда ему этого не простить.