Третий отряд

       — Юююри, убери локоть с подлокотника, пожалуйста. Я хочу его поднять, он мне мешает. После таблетки Кацуки не полегчало. Нервировало абсолютно всё: окно, а вдруг оно треснет и разобьется и его засосет за борт; запах, вызывающий тошноту; высота на которой они были (а они еще даже с места не сдвинулись). — В-виктор, давайте местами поменяемся, п-пожалуйста, д-давайте… — заплетающимся языком проговорил Кацуки. — Черт, все совсем так плохо, да? Смена мест помогла, но ненадолго. Как-только загорелась лампочка «Пристегните ремни», японца снова перемкнуло, и он сел, вжавшись в сидение. — Дамы и господа, мы рады приветствовать вас в авиакомпании «N», прошу всех занять отведенные им места. Стюардесса что-то показывала на ремне, но Юри ее не слушал, свой ремень он давно пристегнул. И вот самолет двинулся, чтобы доехать до взлетно-посадочной полосы, а затем начал набирать скорость и трястись. Сердце у Кацуки тоже начало трястись, забилось с бешеной скоростью, словно вот-вот выпрыгнет из груди, будто стремится порвать ее, чтобы поскорее оказаться наруже. Дышать стало в разы сложнее, приходилось вдыхать и выдыхать маленькими партиями. Руки непроизвольно сжали подлокотник, до побеления пальцев, перед глазами плыло, и Кацуки словно потерял связь с реальностью. Вот вожатый ему что-то говорит, но Юри не может разобрать слов, не понимает, что он говорит, вот девушка смотрит на него с беспокойством, но Юри не видит ее. Его голова занята мыслями о семье, о том, что он их рано оставил и не написал завещание. Все фильмы, в которых присутствовали авиакатастрофы резко всплыли в голове. «Ты умрешь, разобьешься. В твои 17 это очень ранняя смерть. Интересно, Виктор и Пхичит придут на твои похороны? Ах да, их же тоже не станет.» Нет, Юри не хочет умирать. Не хочет. Не хочет! НЕ ХОЧЕТ! — В-виктор, п-п-почему самолет так т-трясется?! — Юри, это нормально, дыши вместе со мной. — Сэр, вам плохо? — Вдох. — Сэр? — почему они все так громко кричат, думал Кацуки. — Выдох. — хватит кричать. — Вам плохо? — хватит! В глазах потемнело, и Юри завалился куда-то набок, успев перед этим подумать, что как хорошо, что он отключился. Во сне умирают без боли.

***

      Фух, наконец-то все закончилось. Виктор нашел укол сильного успокоительного и с облегчением всадил его Кацуки. Юри передернул плечами, взглянул куда-то сквозь стюардессу и завалился к Никифорову на коленки. Личико, искаженное страхом, разгладилось и приняло мирное выражение. Платиноволосый медленно поглаживал спину япошке, и думал, что это были самые тяжелые четверть часа в его жизни. Смотреть на лицо, которое приняло болезненное выражение и зеленоватый оттенок, было невыносимо. А главное ничем нельзя помочь, кроме успокоительного, потому что Юри просто не слышит его. Невыносимое бессилие перед ситуацией это и есть самое страшное. Невозможность помочь человеку, ведь он не реагирует на твои слова, невозможность обнять и пожалеть, ведь в порыве приступа у него может начаться клаустрофобия. Размышляя об этом, Никифоров поднял мешающий подлокотник, переместил вес кареглазого на себя и начал перебирать его черные как смоль волосы. Какой он очаровательный без этой гримасы ужаса, Виктор готов поклясться себе не допустить ее повторения. Ведь у такого милого поросенка как Юри, личико не должно омрачаться, прелестные щечки не должны принимать солоноватый вкус, сладкие губы не должны дрожать от истерики. Русский словил себя на том, что водит по ним указательным пальцем, проникает внутрь ротика, нащупывая мягкий язык. Хотелось прижаться к этим сахарным губам, прикусить их, чтобы попробовать на вкус, хотелось… «Снотворное сильное, Юри даже не проснется, поэтому ты можешь спокойно сделать это, и не только» Нет, Виктор не может этого сделать. Не потому что он вожатый и принципе ему не позволительно такое делать, а как минимум потому… «Ну же, почему? Он же не узнает ничего» Потому что Никифорову захочется большего. Так что он сделает это не в людном месте. А скажем в корпусе или ночью под деревом… Кстати о лагере, Крис, Георгий и Отабек с ребятами ведь раньше всех прилетают, интересно они уже прилетели? Микель и Сара сразу после их с Милой рейса прибудут. А когда Леруа и этот кореец прилетают, платиноволосый решительно не помнил. Из всех вожатых самыми нормальными Виктор считал Криса и Отабека. Жан-Жак опять перед детворой будет хвастаться, специально выбрал себе отряд с детьми поменьше. Кореец, имя которого русский даже и не помнил, Сын Гиль вроде, новенький и ничем не выделяется. У Милы Сары и Микки снова Санта-Барбара начнется. Достали, надо найти Микелю парня и дело с концом. А с Джакометти, Поповичем и Алтыном они были друзьями детства, именно из-за них он решил податься в вожатые. И вот уже несколько лет они вместе ездят и «вожатствуют» и им было весело и хорошо до этого года. Нет, надо было маме додуматься отправить Юрочку с ними. Конечно, им же больше делать нечего, как с этим мелким репейником возиться. Юри повернул голову, что-то сладко пробормотал и уткнулся Вите между ног. На такие действия Никифоров чуть было не застонал, но вовремя опомнился и переместил голову Кацуки пониже. Мда, жалко, что он все это во сне делает. До таких действий на яву, боюсь еще несколько лет пройдет, и вздохнув Виктор опустил свою руку на черноволосую макушку, обдумывая предстоящую смену. А она определенно будет отличаться от остальных.