***
Жизнь изгоя давалась Мэттью тяжело. Он мог попасть под дождь или снег, а то и угодить в настоящую бурю. Когда была возможность, он воровал одежду одежду с верёвок, на которых она сушилась. В основном из-за того, что вещи становились ему малы. Очередная проблема взросления. В поисках еды он часто подражал животным. Но когда он совсем отчаялся, то по ночам начал рыться в мусорках вместе с енотами. Животных не беспокоило его присутствие, по большей части, они его не замечали. Возможно, они чувствовали, что он тентакула? Спустя какое-то время Мэттью пришёл к мысли, что это, вероятно, правда. Животные немедленно убегали, если он на них случайно натыкался, особенно волки и медведи, но всегда давали ему кров во время зимней спячки. Это была странная связь, но она работала на Мэттью. Когда ему исполнилось десять, он научился контролировать тентакли, которые до этого вырывались из его спины только при сильном испуге или тревоге. С практикой он смог заставить их принимать формы лезвий, крюков и даже отмычек, с помощью которых он с лёгкостью пробирался в дома во время самых суровых зим. В начале подросткового периода мысли о родителях стали посещать его голову всё чаще. Как сирота, он много думал о том, кто они и почему покинули его, вместо того, чтобы оставить. Три возможности приходили ему на ум: они были слишком бедны, чтобы содержать его, они его не хотели, или они погибли. Ни одна из них ему не нравилась. В тринадцать он наконец набрался храбрости, чтобы прокрасться в город. За несколько лет он перешёл через границу и теперь находился в Британской Колумбии. Эта новость удивила его, но не обеспокоила. После прогулки по улицам он решил зайти в местную библиотеку, надеясь, что в ней не посчитают странным ребёнка, который ищет некрологи. К счастью, он развил в себе способность оставаться незаметным в случае необходимости. Мэттью с лёгкостью смешивался с толпой и исчезал. Он проскользнул в библиотеку и прошёл к компьютеру у окна, сел на стул и включил его. Мэттью нечасто пользовался компьютером. Он предпочитал читать книги, а не искать и собирать информацию по кусочкам. Обычно всё, что он прочитывал, оседало в его голове. Ему потребовалось несколько минут, чтобы сообразить, как пользоваться компьютером. Через некоторое время Мэттью нашёл нужный сайт, посвещённый заметкам о рождениях и смертях. Он нахмурился: «Не хотелось бы, чтобы папа или мама были мертвы… Но если так, то по крайней мере я найду зацепку». — Так… Для начала попробую найти маму… — пробормотал Мэттью себе под нос, — Женщина… Погибла тринадцать лет назад… Белая… Поиск. Двести семнадцать женщин умерло в тот год. Мэттью нахмурился. Надо сузить круг. Он исключил всех, кто старше сорока. Сто три. Только женщины из Альберты и Британской Колумбии. Двадцать пять. Только те, кто старше восемнадцати. Одна погибшая. Но она умерла от рака и уже имела двух детей и мужа. Мэттью сделал два вывода. Либо его мама моложе восемнадцати, либо всё ещё жива. Он надеялся на второе. Он изменил возрастной диапазон так, чтобы он искал только девушек между пятнадцатью и восемнадцатью. Поиск выдал только трёх, умерших в этот год: одной из них было семнадцать, она погибла в автокатострофе, другой было столько же и её подкосила анорексия, а третьей было пятнадцать, её похитили и изнасиловали. Мэттью почувстовал, как его сердце болезненно сжалось: «Господи… Пожалуйста, пусть это не она…». Он поспешно перешёл по ссылке к двум газетным статьям: объявлению о пропаже и описанию того, в каком состоянии она была найдена. Он бегло просмотрел первую статью. В момент похищения девушка возвращалась домой со своим младшим братом. Она сказала ему идти домой без неё, потому что забыла что-то в своём школьном шкафчике. На момент публикации её никто не видел уже неделю. Трясущимися руками он прокрутил страницу вниз к фотографии девушки. Светлые длинные волнистые волосы завязаны в два хвостика, большие лавандовые глаза и яркая улыбка на всё лицо. Она выглядела как точная копия Мэттью, и, словно подтверждая это, на её руке был серебряный браслет с золотыми кленовыми листьями, который он всегда носил с собой. — Боже… — прошептал он, пока слёзы заполняли его глаза, — Мама… Неудивительно, что меня бросили… Кто хочет оставить ребёнка от насильника? — он ощутил себя отвратительным, тошнотворным, грязным. Мать наверняка ненавидит его. Он не должен был родиться.***
— Вот так я нашёл своих родителей, — пробормотал Мэттью с горечью, — Мой папа был педофилом и изнасиловал мою маму, а затем убил её. У Гилберта сердце заболело от откровений Мэттью. Довольно неприятный способ узнать о родителях. Не удивительно, что он так отреагировал, когда Гилберт предположил, что у него проблемы с отцом. — Мэттью… Ты нашёл что-нибудь про своего отца? Мэттью кивнул: — Да… Его так и не поймали… Но было сделано предположение, что он как-то связан с медициной, потому что у него на руках было много XV3… Скажи мне, Гилберт, знаешь ли ты, что случается с женщинами, которые принимают XV3? — Нет. Что? Мэттью ухмыльнулся: — XV3 накапливается в матке, из-за чего она начинает светится зелёным, когда женщина умирает. Это довольно тусклый оттенок, его нельзя заметить без вскрытия. Но тело моей матери обнаружили из-за того, что её живот светился зелёным. Как будто кто-то встал несколько сотен неоновых палочек ей под кожу. Кроме того, у неё были сотни следов от уколов на запястьях, руках и ногах. Там также были следы от наручников. Гилберт нахмурился и перевёл взгляд. Это было слишком. Как Мэттью мог так спокойно об этом говорить?: — Отчего она умерла? — От кровотечения, — пробормотал Мэттью, — После того, как я родился, кровь не остановилась. Ублюдок решил перебежать через границу округа и бросить меня в ближайшем приюте. Полагаю, он боялся, что если везде будет таскать с собой младенца, то это вызовет подозрения. Гилберт кивнул и остановил запись: — На сегодня хватит. Уверен, что ты больше не хочешь говорить об этом. Губы Мэттью тронула улыбка: — Знаешь, что иронично? Меня же зовут Мэттью, а вот мою маму звали Матильда. Довольно похожие имена, правда? И, наверное, печально? Гилберт кивнул: — Да, я думаю, это довольно грустно… Но я уверен, что она бы не оставила тебя, если бы выжила. Мэттью пожал плечами: — Я бы тоже хотел так думать, но кто будет любить ребёнка от насильника? Я не должен был появиться на свет… Я случайность, ошибка. — Тебе не надо так говорить о себе, — сказал Гилберт, нахмурившись. — И как бы ты посоветовал говорить о себе? — спросил Мэттью. Он сорвал листья с ветки и стал их разрывать на кусочки, — Тот мужчина должен был убить меня сразу после рождения. Очевидно же, что он не просто так давал ей столько XV3. Зачем было сохранять мне жизнь? — Возможно, лекарство перестало работать, — предположил Гилберт. — Может быть, — пробормотал Мэттью. Он отпустил остатки листьев, и они упали на землю, — Какими были твои родители? — О них немногое можно рассказать, — сказал Гилберт, — Mutter умерла от рака груди, а мой Vater не был рядом большую часть моего детства. Я и брат жили с нашим Opa. Мы всё также редко видимся с Vater, но созваниваемся каждую неделю. — Кто такой Opa? — спросил Мэттью с любопытством. — Это значит дедушка на немецком. — Понятно, — Мэттью вздохнул и прислонил голову к стволу дерева, — Наверное, хорошо иметь семью, наверное, приятно знать, что на кого-то всегда можно положиться, что можно поговорит обо всём, что кто-то всегда будет тебя любить, — он выглядел отвлечённым и безэмоциональным. Он напоминал Гилберту отставных солдат, отдыхавших иногда в парках. Тревожный знак. — Мэттью… — едва слышно прошептал он. — Мэттью, — позвал Людвиг. Он стоял у основания дерева с крайне недовольным лицом. Мэттью сглотнул и посмотрел вниз: — Да, сэр? — Сколько сейчас времени? — громко спросил он. Мэттью нервно улыбнулся: — Эм… Я, похоже, пропустил дневную дозу лекарств? Людвиг кивнул: — Да, так и есть. Ты сейчас же идёшь её принимать. Спускайся. Мэттью моментально сполз с дерева и сладко улыбнулся Людвигу: — Я встречу вас там, хорошо? Сначала я хочу сходить в уборную. — Ладно, — проворчал Людвиг, — Но быстро, — Мэттью кивнул и побежал прочь. Когда он зашёл в здание, Людвиг поднял глаза на Гилберта и покачал головой, — Ты не слишком стар, чтобы лазить по деревьям? — А ты не слишком стар, чтобы быть занозой в заднице? — огрызнулся Гилберт. Он спрыгнул с дерева и отряхнул себя от пыли, — Почему ты так носишься с его лекарствами? Людвиг закатил глаза: — Ты не забываешься случаем? Ты разговариваешь с преступником, который убил много людей, помнишь? Эти лекарства не позволяют ему использовать щупальца… Родерих предложил показать тебе весь процесс, для лучшего понимания. — Хорошо… — сказал Гилберт. Он не был уверен, что ему необходимо видеть это. Ведь приём лекарств представляет собой только приём таблеток, и, может, укола, правильно?***
Комната, в которой выдавали лекарства, оказалась гораздо большей, чем ожидал Гилберт. Она была похожа на операционную, в центре комнаты стоял операционный стол со шкафом, наполненным различными препаратами и сотнями разнообразных устройств. — Черт… — пробормотал Гилберт, — Для чего это всё? — Для самых разных болезней, — просто ответил Людвиг, — Мы лечим многие заболевания так хорошо, насколько это возможно, — две медсестры зашли в комнату и кивнули Людвигу и Гилберту. Людвиг кивнул в ответ, — Сегодня мы не даём ему экспериментальных лекарств, будут только обычные… Но мы всё равно зафиксируем его в смирительной рубашке. Пока медсестры быстро собирали всё необходимое, Гилберт вопросительно посмотрел на брата: — Смирительная рубашка? — Просто предосторожность, — ответил Людвиг. Через несколько минут зашёл Мэттью и, как только заметил Гилберта, нахмурился, но ничего не сказал. — Сними рубашку и положи её на поднос, — сказал Людвиг. — Я делаю это каждый день с тех пор, как появился здесь, — проворчал Мэттью, отвернулся от них и снял рубашку, — Тебе незачем повторять это каждый раз. Я знаю, что надо делать. Когда Мэттью разделся, Гилберт увидел сотни шрамов от уколов на его спине, некоторые участки кожи казались обожжёнными и натёртыми до крови. Выглядело ужасно, но в то же время красиво. Он посмотрел на брата, ожидая пояснений. Людвиг вздохнул, наблюдая за тем, как медсестры надевают смирительную рубашку на Мэттью: — Неудовлетворительная реакция на некоторые лекарства. В течение первых нескольких месяцев места проколов не заживали, и вместо этого начинали воспаляться и гнить. Поэтому его кожа так выглядит. Гилберт кивнул и осмотрел Мэттью. Крепко зафиксированного в смирительной рубашке, его отвели к стулу и усадили. Когда он устроился, медсестры привязали его к креслу несколькими толстыми кожаными ремнями. После этого они принесли несколько крупных шприцов, наполненных разноцветными жидкостями. — Подождите! — закричал Мэттью, — Без морфина? Вообще то, некоторые из них очень болезненные! Людвиг помотал головой: — Я извиняюсь, но морфин ослабляет действие лекарств. Тебе больше не разрешено им пользоваться. Мэттью застонал и медленно кивнул, уставившись в пол: — О-окей, если так лучше… — он прикусил губу, когда игла проколола ткань рубашки и проникла под кожу руки. Гилберт наблюдал, как жидкость покидает шприц. Не казалось, что это болезненнее обычного укола. То же самое случилось со следующими тремя растворами, которые вкололи в разные части его тела. Но последний укол, внушительный по объёму, наполненный желтой жидкостью, привлёк внимание Гилберта драматичной переменой в поведении Мэттью. Бедный парень задрожал как осиновый лист, заскулил и старался отойти так далеко от иглы, насколько возможно: — Может притворимся, что мы вкололи его? — панически спросил он, — Я обещаю, что никогда не буду использовать щупальца, честно! — Мы не можем пойти на этот риск, — Людвиг кивнул медсестре со шприцом. Медсестра кивнула в ответ и быстро прижала иглу к шее и медленно ввела жидкость. То, что произошло дальше, испугало и шокировало Гилберта. Кровеносные сосуды на его шеё расширились и стали видны, слёзы заполнили глаза Мэттью, пока он пытался сдержать крик, издавая только слабые стоны боли. Гилберт хотел отвернуться, но по какой-то нездоровой причине не смог. «Что со мной не так?», — подумал он, — «Почему я просто стою и смотрю на это?». Минуту спустя медсестра вытащила иглу, обработала место укола и начала прибираться. Голова Мэттью упала, а сам он дёргался и жалобно скулил. — С ним всё будет хорошо, — сказал Людвиг, — Инъекции не позволяют ему использовать щупальца. Их вкалывают только… агрессивным пациентам, — он подошёл к Мэттью и аккуратно потрогал его плечо, — Мэттью? Ты слышишь меня? — Уходи, — зашипел Мэттью, — Убирайся или убей меня. Людвиг закатил глаза и повернулся, чтобы посмотреть на медсестёр: — Через час развяжите его и отведите в комнату. Жжение должно прекратиться к тому времени, — медсёстры кивнули и пошли к выходу. Когда они вышли, Гилберт схватил Людвига за руку и зарычал: — Что это за херня? Ему очень больно, придурок. Какого хуя ты сделал это? Людвиг посмотрел на Гилберта и оттолкнул его: — Это его терапия. Ему она нужна. Большинство его уколов — это антибиотки и вакцины от болезней, которые он не получил, когда был моложе. — Заткнись! — закричал Мэттью, — Заткнись! Заткнись! Заткнись! Заткнись! Заткнись! Убирайтесь отсюда! Я вас всех ненавижу! Вы всё можете свалить и сдохнуть! Убейте себя уже или меня! Убейте меня! Людвиг закатил глаза: — Он становится таким после последней инъекции. Не обращай внимания. — Давай выйдем, — пробормотал Гилберт. Он не хотел видеть Мэттью таким больше необходимого. Людвиг согласно кивнул и они направились к двери. — Хорошо! — вскричал Мэттью, — Если вы не хотите убить меня, я сделаю это сам! Я откушу себе язык! Я уверен, что всех обрадует факт того, что тентакула, вне зависимости от того, насколько он опасен, погиб после медицинской процедуры в Найтингейл! Гилберт приподнял бровь и посмотрел на Людвига: «Эм… Какого хуя? Ты не собираешься ничего делать? Он только что угрожал убить себя». Людвиг потёр виски и вздохнул: — Мэттью, если ты угрожаешь что-то сделать, говори правдоподобное вещи. Гилберт уставился на Людвига в немом шоке. Как мог его брат сказать что-то подобное? Он вовсе не был бесчувственным. Он развернулся в сторону Мэттью и ахнул: — Он откусывает язык! Гилберт и глазом не успел моргнуть, как Людвиг бросился к Мэттью и развёл его челюсти: — Не стой столбом! — резко выкрикнул он, — Найди что-нибудь! Гилберт оглянулся и быстро подал Людвигу тряпку. Тот засунул её в рот Мэттью. Затем он достал бинт и зафиксировал тряпку на месте. Мэттью зарычал и затряс головой, в чистом возмущении от невозможности покончить с собой. — Его лекарства влияют на психику? — внезапно спросил Гилберт. — Иногда, — сказал Людвиг, — Но не постоянно… Тебе стоит уйти. Я останусь здесь, чтобы убедиться, что он не прокусит кляп и не попытается снова убить себя, — Гилберт нахмурился, но покинул комнату. Он ничем не мог помочь Мэттью.