Monsters

      Мэттью застонал, открыв глаза, его голова раскалывалась от сотрясения мозга, которое он, похоже, получил. Он попытался дотронуться руками до головы, но что-то помешало. Его привязали к деревянному стулу.       «Ну… Могло быть и хуже…» Он осмотрел комнату, в которой находился. Место походило на подвал или мастерскую: на стене висели электроинструменты, покрытые чем-то ржаво-красного цвета, пол испачкался тем же оттенком, а на полках стояло несколько больших сосудов с препаратами, похожими на части человеческого тела. «Пипец…»       Издалека раздался скрип, открылась дверь, и звук подгнивших деревянных ступеней под тяжелыми ботинками усилился. Мэттью нахмурился и взглянул на мужчину: короткие светлые волосы и взлохмоченная борода с проседью. На него посмотрели самые тёмные синие глаза, которые Мэттью видел в своей жизни. Как будто океанические глубины взглянули прямо на тебя.       Но Мэттью его не боялся. Он только усмехнулся: — Джеймс Такер… Похоже, ты изменился после похищения, изнасилования и убийства девочек?       Такер только ухмыльнулся: — Я приглядывал за тобой.       Мэттью закатил глаза: — Так ты приглядывал за мной. Ну и, какая разница? И как именно ты за мной присматривал? — В основном через газеты, — ответил Такер. Он подошел к столу и взял окровавленный нож, — Я читал их и знаю, что это ты убил тех детей, проститутку, грабителя и всех полицейских… Должен сказать, я удивлен, что ты ещё жив. — Я особенный, — прошипел Мэттью. Он попытался вырастить щупальце из своей спины или руки, но безуспешно, — Стоп, что?       Такер ухмыльнулся и изящно покрутил ножом в руке: — Ты сказал, что я перестал похищать маленьких девочек? Ты прав. Я перешёл Тентакула, и хорошо, что многие из этих уродцев проходят здесь по пути в Мексику.       Мэттью зарычал и попытался вырваться из пут: — В этих сосудах три сердца и семь желудков. Ты убил как минимум семерых.       Джеймс ухмыльнулся: — Забавный факт. Свиньи едят почти все: кожу, кости, мясо, одежду и большинство украшений. Я поймал намного больше тентакула, чем ты сможешь найти здесь. И, как ты понял, на заднем дворе у меня есть свиньи.       «Замечательно» — злобно подумал Мэттью: «Он ебнутый в край… Ладно, я итак это знал, а он просто превзошёл мои ожидания».       Такер подошел к Мэттью и присел на корточки, садистски улыбаясь: — Хочешь узнать, почему сейчас не можешь использовать тентакли? — Ну, я думал об этом пару раз, — глухо прорычал Мэттью.       Джеймс усмехнулся: — Спинка стула металлическая. Она подключена к автомобильному аккумулятору. Путём остроумных экспериментов я искал способы нейтрализации ваших особенностей. Малые заряды тока неплохо справляются с ними.       Мэттью сжал кулаки: — Ты убил так много людей без какой бы то ни было причины. Ты сумасшедший урод. — Я тебе не урод, — выплюнул Такер, — А вот тентакулы — уродцы. Ты даже не должен был родиться! Ты должен был умереть! — Тогда почему ты не убил меня? — огрызнулся Мэттью. Он устал от этой чуши, — У тебя была прекрасная возможность. Почему ты не сделал этого? Не смог убить создание, которое ты помог создать? — Я джентльмен, — ответил Такер, — Я более чем счастлив осуществить предсмертное желание бедной девушки… Матильда не хотела, чтобы ты умер. Она хотела, чтобы ты жил, — он ухмыльнулся, — Я услышал тебя до того, как увидел… кричащего и цепляющегося за жизнь, как будто завтра не наступит. Я вырвал тебя из её рук и был так близок к тому, чтобы разбить твое уродливое лицо об землю… Раздавить твою голову, как прыщик. Но Матильда продолжала плакать, умоляя оставить тебя в живых.       Мэттью зарычал на человека перед ним: — Как ты убил её? Как ты убил мою маму? — Она родила тебя, когда меня не было, — ответил Такер, — Возникли осложнения, и она стала истекать кровью. Я не убивал ее. Ты убил… Убил свою собственную мать, прежде чем даже успел заговорить. — ЗАМОЛЧИ! — закричал Мэттью, — Я НЕ УБИВАЛ ЕЕ! ТЫ ЕЁ УБИЛ! Я НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ДАЖЕ РОДИТЬСЯ! ГОРИ В АДУ! Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!       Без колебаний Такер всадил нож в грудь Мэттью. Не достаточно глубоко, чтобы нанести реальный вред, но достаточно, чтобы вызвать кровотечение. — Заткнись, говнюк, — прошипел он, — Ты чудовище. Урод. Выродок, — Джеймс встал и отступил на несколько шагов от Мэттью, кривая ухмылка снова начала расплываться по его лицу, — Единственное хорошее в тебе то, что ты похож на Матильду.       Если бы Мэттью мог, то прыгнул бы и оторвал ублюдку лицо. Вместо этого он усмехнулся: — И что теперь? Собираешься меня изнасиловать, ебанат?       Джеймс закатил глаза: — Нет, это отвратительно, — он посмотрел на наручные часы на своем запястье и нахмурился, — Скоро вернусь. Пора на работу. Развлекайся, сынок.       Когда он ушел, Мэттью разочарованно зарычал. «Электрические импульсы? Какого хрена это мешает моим щупальцам работать? Это глупо! Какая хуйня! Я был так близок к тому, чтобы убить его! А теперь я застрял здесь… Мне следовало позвонить Гилберту раньше…»       Мэттью вздохнул и запрокинул голову, рассматривая потолок. Он не удивился, увидев брызги крови и там. «Блеск… Мне надо было продумать свой план лучше. Этот мужик ненормальный».       Мэттью закрыл глаза. Ему нужно сохранять хладнокровие и думать о побеге. Отсутствие тентаклей, с помощью которых высвободиться можно было бы с лёгкостью, не означало, что теперь он беспомощен. Но был ещё один важный, беспокоящий его вопрос: что Джеймс Такер собирался с ним делать?

***

      Клубная музыка лилась из колонок, свет стребоскопов ослеплял его. Однако Гилберт был не в настроении, чтобы включаться в атмосферу. После того, как он вылез из ванны, Элизабет залила ему в горло горячий тыквенный суп, который она только что приготовила. Гилберт даже не знал, что в его квартире была тыква. Шатенка выгнала Байльдшмидта из дома и сказала ему пойти развеяться в клуб с Франциском и Антонио. Его друзья решили, что это отличная идея, и вот они уже здесь. — Давай, Гилберт, — сказал Антонио, — Расслабься. Мы не видели тебя несколько месяцев, и когда мы наконец встретились, ты даже не в настроении веселиться.       Гилберт извиняюще улыбнулся: — Извини. Я просто чувствую… чувствую, что происходит что-то плохое. В дрожь бросает от того, как Лиза смогла приготовить тыквенный суп, ведь у меня даже не было тыквы...       Франциск усмехнулся и сделал глоток: — Хорошо, новая игра: каждый раз, когда Гилберт грустит, мы делаем глоток, и каждый раз, когда он говорит о своих чувствах, мы пьём до дна.       Гилберт закатил глаза: — Ладно… — троица отхлебнула из своих стаканов и засмеялась. Ночь обещает быть долгой.

***

      Несколько часов спустя Гилберт хихикал и смеялся с порядком опьяневшими французом и испанцем. Они засели в купе возле чёрного выхода из клуба и вели свои тихие беседы. — Так почему ты такой грустный? — хихикнув, спросил Антонио, играя с зонтиком из своего напитка. — Я скучаю по Мэттью, — сказал Гилберт, улыбнувшись. Он начал перекатывать по столу пустую бутылку текилы, — Он ебать какой милый… Акцент на ебать.       Франциск засмеялся: — У вас был секс? И как он, хорош?       Гилберт закатил глаза и игриво ударил Франциска по плечу: — Мужик… Это… инцест или что-то в этом роде… Он же твой племянник.       Франциск усмехнулся и выпил вина: — У меня нет племянников… У меня мог бы быть племянник, если бы… если бы у Матильды был сын, а у неё не было детей.       Гилберт погрозил пальцем перед лицом Франциска: — Нет, нет, нет… Нет… Когда Мэттью родился, его бросил в приюте парень, который изнасиловал твою сестру… Когда я понял, я подумал, какого хрена? Это было пиздец как очевидно… Кто выпил всю мою текилу? — Ты выпил, — сказал Антонио с ухмылкой, — Выпил так, как будто это была вода.       Франциск нахмурился: — У меня нет племянника... — Да, конечно, — забормотал Гилберт, — И, отвечая на твой первый вопрос, он потрясающий в постели, — Гилберт вздохнул и уронил головой о стол, — Я хочу его вернуть… Антонио хихикнул и достал телефон: — Нам следует позвонить ночному амигосу. Мы перепили… Особенно Гилберт. — Кому ты звонишь? — спросил Франциск. — Моему томатику, — счастливо проворковал Антонио, — Он нас подвезет или, по крайней мере, скажет Людвигу, чтобы тот забрал Гилберта.       Гилберт вздохнул. Его разум блуждал в алкогольном тумане: «Где же ты, Птенчик? Где же тебя носят черти?»

***

      Мэттью зашипел от боли, когда Джеймс прижал лезвие к его руке, проник под кожу и медленно начал проводить им вниз по руке, отрезая лоскут. Мэттью предполагал, что Такер садист, его медицинский опыт точно помогал ему в этом. Во всяком случае, помогал разнообразить страдания. — Зачем ты это делаешь?       Джеймс остановился и посмотрел Мэттью в глаза: — С тех пор, как ты убил тех детей, я понял, что ты можешь прийти за мной. Ты чудовище, и я должен тебя убить. — Я не чудовище, — глухо прорычал Мэттью, — Блять, что ты делаешь с моей рукой? — Проверяю гипотезу, — пробормотал он. Такер прижал лезвие сильнее, попав в вену. Из пореза заструилась кровь. Мэттью вскрикнул и дёрнул рукой, от чего лезвие ушло в ткани ещё глубже. Джеймс усмехнулся, вытащил лезвие и быстро прижал к нему ватный диск, останавливая кровотечение, — Я хочу посмотреть, как быстро ты восстановишься… Можешь считать это научным экспериментом. — Иди нахуй, — выплюнул Мэттью. Ненависть переполнила его от такого отношения. Как будто он снова в Найтингейле, только здесь не было никаких шансов на обезболивающее, — Это то, что ты делаешь с тентакула? Экспериментируешь с ними? — Ты ничем не отличаешься от лабораторной крысы, — тихо, без эмоций ответил Джеймс.       Мэттью разочарованно заскрежетал зубами. Он не был лабораторной крысой. Он не был чудовищем. Как и уродцем. Больше не имело значения, кто это говорил. Он знал, что всё это ложь. — Лабораторная крыса? Ты хоть знаешь, что они делают с лабораторными крысами? Они точно не делают этот пиздец!       Джеймс усмехнулся: — Хорошо. Тогда ты кусок мяса. Тебе лучше? — А ты как думаешь? — прошипел рассерженный канадец. Он пробыл тут всего несколько часов, и уже хотел откусить руки, чтобы встать со стула.       После еще нескольких порезов Джеймс встал и подошел к скамейке, схватив толстую ткань. Он завязал узел посредине и затолкал его в рот Мэттью, связав концы за затылком. Такер потянул за узел несколько раз, чтобы убедиться, что тот не развяжется. — Хороший, крепкий узел… — пробормотал Джеймс себе под нос. Затем он ушёл за спину Мэттью и стал рыться в ящиках, по звуку, с чем-то деревянным и металлическим. Сердце Мэттью заколотилось ужасающе быстром темпе: «Бля, бля, бля, бля. Что он собирается со мной сделать?»       Вскоре Джеймс вернулся с молотком и подозрительной платформой. Той же высоты, что и стул, на ней было несколько кожаных петель и один свободный ремень, свисающий с неё. На нём остались кровавые брызги. Похоже, это какое-то самодельное орудие пыток.       Джеймс приставил платформу вплотную к левому подлокотнику кресла, перекинул на неё руку Мэттью, и попытался просунуть пальцы в петли. Канадец сглотнул и изо всех сил начал вырываться, но это было бесполезно. Такер с лёгкостью просунул пальцы Мэттью в петли и крепко зафиксировал его запястье кожаным ремешком. Даже если бы Мэттью сможет вытащить пальцы из петель, он не сможет вырваться из ремня, сковывающего его запястье. — Понял, сынок? — прорычал Джеймс, прижимая молоток к большому пальцу Мэттью, — Мне нравится наблюдать за тем, как тентакула регенерирует. Неглубокие порезы заживают где-то за день, глубокие порезы за полтора дня, а сломанные кости… около недели. Немного дольше, если кости полностью измельчены.       Глаза Мэттью расширились от страха. «Нет… Он не станет… Смешно пошутил, пиздец. Конечно он станет!»       Джеймс высоко поднял молот и с тошнотворным треском опустил его на руку Мэттью. Уилльямс запрокинул голову и заорал, но кляп заглушил его крики. Снова и снова Такер бил молотком по руке под аккомпанемент треска, хлюпанья и хруста.       Белые толчки огненной боли пронизывали руку Мэттью после каждого удара. Никогда раньше он не испытывал такой боли. В разы хуже, чем когда ему делали болезненные уколы в Найтингейле, потому что там он знал, что боль в конце концов закончится. Здесь, даже когда Такер останавливался, боль продолжала пронизывать его тело, как миллион осколков битого горящего стекла.       После вечности, Джеймс остановился и улыбнулся: — Если ты сможешь восстановиться после этого, я буду впечатлен, — он встал и подошёл к ступеням, — Увидимся завтра. У меня есть дела, поэтому я могу оставить тебя на день или два… всё зависит от моего настроения.       Когда он ушёл, Мэттью продолжил сидеть на стуле, плача от боли. Несмотря на то, что Джеймс перестал бить руку молотком, боль в его руке усиливалась.       Мэттью сглотнул. «Надо на это посмотреть…» — подумал он: «Она не может быть настолько плохой… верно?»       Медленно, очень медленно он посмотрел на левую руку. Зрелище заставило его призадуматься. Его бы вырвало, если бы не кляп и полное отсутствие пищи в желудке. Рука приобрела гротескный пурпурно-красный цвет, отчасти черная, она даже больше выглядела как рука, а напоминала скорее воздушный шарик, наполненный желе.       Он плотно закрыл глаза. «Я… я не могу поверить, что он сделал это со мной… Я его сын… Ладно, я собирался сделать что-то похожее, но я бы даже не додумался до того, что он сделал со мной. Это просто… просто… чудовищно. Человек не может делать что-то подобное и не испытать ни угрызений совести, ни сожаления.»       Он несколько раз прерывисто вдохнул и попытался отвлечься от боли, пытаясь вспомнить лучшие времена: встреча с Кумаджиро, дружба с Карлосом, первый разговор с матерью, забота Франсуазы о словно он был её сыном, путешествие с Альфредом и недавняя встреча с ним, смех с Феликсом и Гилбертом… Чтение одного из его романов, первая встреча с ним, наслаждение от его компании, влюблённость, потеря девственности и чувство доверия, впервые за долгое время к кому-то, кто не был тентакулой.       «Гилберт… Мне следовало остаться с тобой». Подумал он несчастно. «Если бы я остался, я бы не страдал сейчас… Но я заслужил это, верно? Я убил стольких людей практически без последствий… Это какое-то божественное наказание? Я не могу избавиться от последствий…» — Он тихо фыркнул: «Я так скучаю по тебе, Гилберт…»