Будь так умна, как зла. Не размыкай Зажатых уст моей душевной боли. Не то страданья, хлынув через край, Заговорят внезапно поневоле. Уильям Шекспир
1565 год, Ипр, графство Фландрия, герцогство Бургундия
— Абель! Абель, ну, где ты? Хорош прохлаждаться. Скоро должны важные люди прийти! Абель не спорит, хотя сам факт того, что какие-то заказчики хотят зайти в их мастерскую именно ночью, кажется ему сущей глупостью. Но с господином Ван де Бергом что толку пререкаться? И без того тот и рад будет выставить на улицу нежданно свалившегося на его голову подмастерье. Спешно застегивая верхние пуговицы жиппона, Абель напоминает себе: «Это уже третий за год!». Нигде он, по натуре несдержанный, не задерживается надолго. С тех пор, как отошел в мир иной батюшка, жизнь успела потрепать юного Ван Дейка. Ему суют в руки кисти: «Займись делом». И Абель послушно опускается на ветхий табурет перед одним из десятков свежих полотен. Мастер доверяет ему выписывать на подмалевке пухлые лица ангелочков, окружающих Мадонну, а юношу уже тошнит от вида охры. Еще и лампадка светит тускло, неровно. Приходится щуриться, мысленно поминая последними словами богатеев с их странными капризами. К тому времени, как двери мастерской открываются с тихим звоном колокольчиков, Абель успевает изобразить третью мордашку в обрамлении пышных кудрей, а впереди ждет еще два десятка. В дальнем углу подмастерье почти незаметен, и все-таки интерес берет свое: он оборачивается, чтобы посмотреть, что же из себя представляют загадочные ночные гости? Двое мужчин. Один постарше, стройный и широкоплечий. Его светлые волосы собраны в строгий хвост, на лице — застывшая улыбка, а черты столь жесткие, что Абелю становится некомфортно. Мастер Ван де Берг здоровается с ним за руку, они обмениваются парой приветственных фраз… Ничего особенного. А вот второй... Сперва, заметив пышные смоляно-черные кудри, Абель решает: обознался. Столько лет прошло, разве может он помнить всех отцовских товарищей? Но нет, он узнавал гордые линии профиля, острые скулы и даже дуги темных бровей. Вот только тот Лансло де Вер улыбался, а этот — невыносимо холоден. В одеяниях священника или монаха (так бегло опознал их Абель) он бледнее мраморных статуй. «Черт, он ведь мертв!» — обжигает разум мысль, и Абель едва не ставит на личике крылатого карапуза неприглядную кляксу. «Обознался, обознался! Точно обознался!» — уговаривает он сам себя. Слишком живо в памяти горе маркиза де Вера после известия из Ватикана, а спустя пару лет и прочих членов семьи выкосила молчаливая убийца — оспа. Сам Абель тогда едва не слег в могилу, а Ван Дейки оказались на улице, лишенные покровительства. Сердце стучит все громче. Юноша нервно сглатывает, пытаясь заставить себя отвести взгляд, но тут Лансло де Вер замечает столь пристальное внимание. Они смотрят друг на друга… Миг, второй, вечность… Вряд ли в симпатичном молодом человеке можно узнать того самого мальчишку, но почему-то показалось: получилось. Абель кусает губы почти до крови, а затем заставляет себя вернуться к работе. Он все еще чувствует: за ним наблюдают… … Лансло иногда приходит по ночам. Первое время Абель остерегался даже показаться в окно, но постепенно страх уступил любопытству. Сидя в беседке на заднем дворе, они чаще молчат и никогда не касаются друг друга. Странные встречи без определенной цели, но почему же так тянет снова прийти? В воздухе витает тополиный пух и сладковатый запах цветов. Абель морщит нос, чихает. Лансло едва заметно вздрагивает и смотрит на него долго-долго, словно удивляясь, а затем опускает взгляд. — Мы закончили дела в Ипре. Через несколько дней уезжаем, — неожиданно обрывает он тишину, нарушаемую лишь стрекотом кузнечиков. — Уезжаете, — эхом отзывается Абель. — Куда же? — В Париж. Снова умолкают. Вопросов множество, но почему-то Абель понимает: он не должен их задавать. Ответов все равно не получит, только вечер испортит. Да и есть такие знания, без которых спится спокойнее. Значит, Париж… Иногда Абель представляет, как покинет Фландрию когда-нибудь, откроет свою мастерскую, будет писать портреты для знати. Почему-то кажется: в столице Франции сплошь одни герцоги да графы, потенциальные покровители. Но Лансло не возьмет его с собой, да Абель и не станет просить. Он чувствует: мертвецы не приносят счастья. — Ты должен забыть, что видел меня и говорил со мной. Ни одна живая душа не должна знать, — вновь произносит Лансло. — Так нужно для твоего же блага. Поднимается, Абель за ним. — Ты вот так просто уйдешь? Все считали тебя мертвым, а ты… — Я действительно мертв. Абель ловит его за руку прежде, чем понимает смысл сказанного. Кожа холодна, как камень. Лицо Лансло на миг искажается гримасой, словно от сильной боли. Он задерживает взгляд прозрачных ледяных глаз на расстегнутом вороте рубахи юноши, и тот вдруг чувствует странное: страх. Тот самый, который настигает при встрече с диким зверем. — Но как же… Лансло отстраняется до того, как Абель успевает закончить: — Не ищи меня. Пожалуйста. ... И Абель не искал. Светловолосая смерть в робе священника нашла его сама.Наше время, ночь на первое ноября, Бухарест
В его небольшой квартирке на десятом этаже никогда не бывает гостей: так нужно, так удобно, так привычно. И потому чьи-то тяжелые шаги по старому паркету врываются в сон, грубо разрывают его пелену, заставляя Абеля рывком присесть в постели. Тело не успевает прийти в себя: конечности все еще двигаются с трудом, а перед глазами стоит неприятная кровавая дымка. Голод уже скребется, напоминая о себе. — Кто?.. — с трудом выдавливает он, хотя уже догадывается, каким будет ответ. Из дверного проема, ведущего на крохотную типовую кухоньку, показывается Марий. Он даже не удосужился разуться… Абель с внутренним ехидством надеется, что мерзавец успел вляпаться в пятно свежей краски на линолеуме в прихожей. Впрочем, его ненаглядное дитя выглядит, как и прежде, до чудовищного собранно: ни одна волосинка не выбивается из гладкого русого хвоста. — Глава ордена велел доставить тебя во временный штаб, — сообщает Марий, опершись плечом о косяк. — Собирайся, времени не так много. Абель морщится, нехотя сбрасывая с себя одеяло. Вот еще! С чего ему плясать под дудку де Вера? Да и что может быть такого срочного в жизни вампира? Что день, что столетие — все одно. Неужели нашли нечто важное? Косится на часы: шесть вечера. В преддверие зимы уже темно. — Мне нужно привести себя в порядок и поесть. Твоему любовничку придется подождать. Марий фыркает с долей презрения, а затем сует руку в карман пальто. Уже в следующее мгновение на кровать шлепается пакетик донорской крови. — Как ты мог, я же пью исключительно B+, — до театрального драматично тянет Абель, рассматривая свой сегодняшний завтрак. — А тут еще и эти ваши консервы! — Кончай ерничать, не смешно, — Марий хмурит тонкие брови, складывая руки на груди. — У тебя полчаса. Абель фыркает (уже и пошутить нельзя), но затем все-таки делает первый глоток. Сам согласился, теперь от мрачных ребят в черном не убежать. … Почему-то он ожидает, что Неспящие займут какой-нибудь особняк, с горем пополам переживший правление Чаушеску, или, на худой конец, пустующее крыло Дворца Парламента, но нет. Молчаливый водитель останавливает авто рядом с неприметным серым зданием на окраинах Доробанць-Домении. Больше всего оно напоминает обычную городскую поликлинику, какие сотнями возводились по всей коммунистической Восточной Европе. Внутри оказывается — так и есть. Кое-где на облезлых стенах все еще висят старые плакаты, информирующие население о пользе мытья рук или опасности туберкулеза, а в воздухе витает аромат лекарств. Порой на пути встречаются другие Неспящие. Марий приветствует их, с кем-то даже обменивается парой фраз, иногда Абель ловит на себе заинтересованные взгляды. Он, не принадлежащий к ордену, здесь белая ворона, что-то странное и неправильное, чужое. Еще и треклятый ошейник сдавливает горло, лишний раз напоминая: его подозревают. Все так же стараясь не замечать друг друга, они спускаются на нулевой этаж. Стоит открыть массивные металлические двери, и в ноздри ударяет запах разложения. Морг? На столе лежит одно единственное тело, но за спиной Мария Абель никак не может разглядеть его подробней. Зато сразу замечает Лансло де Вера, все такого же серьезного и безразличного. Рядом с ним еще один Неспящий. Молодой мужчина, при жизни вряд ли успевший переступить рубеж тридцати лет. Его каштановые волосы коротко острижены, а на неприметном лице выражение легкой растерянности. Кажется, он что-то объяснял Главе и другим вампирам, толпящимся здесь, прежде чем явились новые слушатели. «Выскочке повезло, что Глава дал ему это дело», — касается чуткого слуха Абеля чей-то едва различимый шепот, и он понимает — говорят об этом самом парне. Тот точно слышит это, замечает насмешливые взгляды, но лишь приветственно улыбается Марию, когда тот останавливается по правую руку от Лансло. Потрясающая выдержка. — Вы, должно быть, Абель Ван Дейк? — переспрашивает незнакомец и, получив утвердительный кивок, протягивает руку для приветствия: — Габриэль Вальц. Я… рад знакомству. Абель отвечает на рукопожатие, сразу понимая: Габриэль не такой древний, как все они. Большинство вампиров, рожденных до мировых воин, скорее бы дождались, пока их представят. Позади кто-то перешептывается: похоже, слухи о вынужденном помощнике уже успели распространиться в рядах Неспящих. Лансло едва заметно морщит кончик носа: — Инструктаж окончен, все могут преступить к исполнению. С ним не спорят. Помещение морга быстро пустеет, пока рядом со столом не остаются лишь четверо. Абель смотрит на труп, и чувствует, как отвращение подкатывает к горлу. В полуразложившемся теле он узнает марионетку. Узы крови взывают к нему, хотя при жизни несчастного Ван Дейк точно не мог его знать. Некогда смуглая кожа просвечивает, местами слезает, обнажая мышцы и вены, широко распахнутые глаза — смотрят в потолок. «Цыган», — вдруг понимает Абель. В Бухаресте ромалов хватает, и все-таки по роду деятельности он, завсегдатай выставок и ночных тусовок, практически не сталкивался с ними. — Его звали Стева Драголич, — произносит вдруг Габриэль. — Если верить документам, есть жена, пятеро детей… Проживал в Ферентарь, потому не могу сказать, насколько это достоверно. Вы… что-то знаете о нем? О, цыганское гетто. Абель уже чувствует, к чему все идет, но, выдохнув, все-таки признается: — Он связан с тем вампиром, как и прочие. Это все, — поднимает взгляд на Лансло. — Хотите сказать, что он чем-то особенный? Не первая же марионетка. — Не первая, — соглашается Лансло, а затем осторожно опускает ворот куртки, обнажая шею убитого. Вместо ожидаемого одного-двух аккуратных укусов на ней зияет рваная рана, словно после нападения бешеного зверя. — Но похоже, что Стева Драголич значил нечто большее, чем остальные. Мы должны проверить и эту нить.1565 год, Франция, Париж
Лезвие стилета вонзается в щеку — Абель даже не уверен, что чувствует боль. Он ведет кинжал ниже, вспарывая собственное лицо. Руки дрожат, как подрагивает и мутное отражение в медном зеркале. На мраморно-белой коже выступает кровь. Он всхлипывает, хотя слез нет, и пытается сделать надрез с другой стороны, но, пока одна рана открывает свою черную пасть, другая — затягивается. Бесконечный круговорот, из которого ему не вырваться. Темную фигуру позади он больше чувствует, чем видит, а Лансло де Вер, затаившись в лунном полусвете, пробивающимся сквозь не зашторенные окна, все время наблюдает за ним молча. Лишь когда Абель в который раз заносит стилет, вдруг широкая холодная ладонь сжимает его запястье. — Хватит, — голос Лансло лишен каких-либо эмоций, сух, будто цветок в гербарии. — Ты не сможешь навредить себе. Прекрати. Абель вновь всхлипывает, давясь бессмысленной обидой. Оружие выпадает из ослабевших пальцев, а он сам вдруг поднимается на ноги. Здесь, в небольшой комнатке, больше напоминающей монастырскую келью, они с Лансло наедине, но оба понимают: за дверью сотни любопытных ушей. Наследник Главы ордена Неспящих впервые питает к кому-то интерес, а этот «кто-то» — нестабильный мальчишка, яростно отрицающий свою новую натуру. О нем шепчутся, будто неофит выйдет на солнце в первый же десяток лет. — Почему ты не дал ему убить меня? Молчание. Лансло отводит в сторону взгляд своих странных прозрачных глаз. — Почему?! Не получая ответ во второй раз, Абель вдруг замахивается для удара. Тишину его покоев нарушает звонкая пощечина, которую Лансло принимает с неизменным стоическим терпением. Лишь когда хрупкая юношеская рука заносится во второй раз, де Вер вдруг перехватывает ее, а затем и вторую, хотя Абель едва ли не рычит в бешенстве. Он не хотел этого. Что толку от вечной жизни, когда она больше напоминает медленную агонию? Ему никогда не увидеть рассвет, никогда не повести девушку под венец и не стать отцом, не открыть свое дело. По воле двух Неспящих, между которыми угораздило оказаться подмастерью Ван Дейку, теперь он обречен на жалкое существование в четырех стенах, прозябание с такими же безликими мертвецами. Они все возносят хвалы Господу, хотя прекрасно понимают — по ту сторону смерти нет ни Рая, ни Ада. Каждый в Ордене успел побывать там. — Я даже ни разу не целовался, — неожиданно признается Абель, вдруг замирая в стальной хватке. — А ты? Ты же успел перед тем, как… Лансло не произносит ни слова, но по выражению его глаз становится ясно: да. Абель пытается припомнить хоть одну женщину в окружении сына маркиза, но быстро понимает, что видел его лишь рядом с симпатичными молодыми людьми из благородных семей. — Отлично. А я теперь должен вечность сожалеть о том, чего не сделал, — с раздражением бросает Абель. Он пытается отстраниться, но Лансло вновь перехватывает его, сжимая в объятиях до боли в ребрах. Губы неожиданно опаляет ледяной поцелуй…Наше время, ночь на первое ноября, Бухарест
С последнего раза, как Абеля заносило в Ферентарь, гетто заметно преобразилось, начав все больше походить на тысячи таких же бедных районов в странах бывшего соцлагеря. Впрочем, даже сейчас, выходя из машины, Ван Дейк ощущает, как неприятно отзывается в душе вид облезлых серых домов. Неподалеку слышится чей-то смех, звук разбивающейся об асфальт бутылки… Дурной район и место дурное. Марий, проходя мимо, будто случайно задевает его плечом. На вопросительный взгляд лишь шепчет на ухо: — Вдова Драголича предупреждена о нашем визите, но не привлекай лишнего внимания. Не лезь, если не просят, во всем слушай Главу. — И без тебя знаю. «Во всем слушай Главу», — мысленно передразнивает Абель, наблюдая, как Марий чинно останавливается в шаге от Лансло и Габриэля, уже деловито стучащего в дверь неказистого самостроя, наскоро прилепленного какой-то семьей к одной из множества местных унылых пятиэтажек. Последний Неспящий остается охранять авто. Смешно: даже вампиры опасаются, что кто-то украдет колеса. Им открывают не сразу. Чумазая девочка лет двенадцати сжимается было при виде четверых незнакомых мужчин, но затем, обернувшись, что-то кричит на румынском, и к двери подходит женщина средних лет. Абель сразу отмечает бледность и потухший взгляд. Она отчаянно кутается в свитер с высоким воротом и так старательно избегает смотреть в глаза, будто и сама вскоре отправится вслед за ушедшим мужем. Лансло показывает ей какую-то корочку (интересно, Неспящие теперь лгут, что работают на какое-нибудь КГФСБ?), хозяйка кивает и пропускает их в свое жилище. Электричества нет, лишь несколько свечей нарушают непроглядный мрак, вырывая из него чьи-то коленки, руки, перепуганные лица. Для вампира темнота — пустяк, от того особенно забавно видеть, как Неспящие пытаются походить на людей, наталкиваясь на мебель. Габриэль даже чуть было не наступает на испуганно шурхнувшего под шкаф кота. Сколько тут детей? Один... два… Абель насчитывает четверых, пока их проводят вглубь «квартиры» к видавшему виды раскладному дивану. — Госпожа Илинка, мы знаем, что полиция уже множество раз задавала вам подобные вопросы. Простите, что бередим раны, но… Абель едва сдержал смешок. Габриэль выбирает столь устаревшее выражения и так старательно изображает сочувствие, что это почти забавно. Значит, вести допрос доверят ему? Уж не потому ли, что другие ископаемые справляются и того хуже? — Я все понимаю, — бесцветно отвечает вдова. — Что вы хотите узнать? Только детям уже пора спать… — Перед гибелью ваш супруг не вел себя подозрительно? Может быть, вы замечали подавленность, постоянную усталость, апатию? — Нет-нет. Кажется, нет. Абель поднимается. Марий тут же обжигает его полным раздражения взглядом, но не останавливает — хорошо. Пока Неспящие занимаются болтовней, почему бы не осмотреть жилище? Бедно, скромно, но чисто. Даже телевизор есть и электрическая плита… Так где же свет? Взгляд на потолок: лампочки выкручены. — Что насчет новых знакомых? — Ничего не знаю. Он не говорил. Пройдя дальше, к импровизированной кухоньке, Абель вдруг замечает кое-что необычное. Одинокий стакан на столешнице, кажется, собирались осушить прямо перед их приходом. Красно-бурая жидкость сильно разбавлена водой, и все-таки вампир сразу узнает до тошноты знакомый запах… Кровь. — А тот турист, который ходил к Дели? — вдруг раздается детский мальчишеский голос. Абель оборачивается, находя мальчика взглядом. — Мама, скажи им, что Дели пропала! Наверное, это он ее увел. Илинка вздрагивает всем телом и замирает изваянием, вцепившись в потрепанную обивку дивана: — Ничего не знаю, ничего не знаю… — Госпожа Илинка… — Габриэль улыбается успокаивающе почти до приторного. Абель не выдерживает. — К чему этот цирк? Она лжет. Пусть скажет, что за мужик ходил к ее дочке и откуда в доме кровь, — он раздраженно складывает руки на груди. — И шею пусть покажет. Неловкое молчание прерывается хозяйкой дома. Она рывком поднимается и тут же бросается на кухню, хватает стакан — и принимается отмывать его под краном, продолжая бормотать под нос. «Ничего не знаю, ничего не знаю, ничего не знаю», — словно пугающая мантра. — Абель! — Марий почти шипит. — Ты что творишь?! А Лансло молчит. Лишь наблюдает за происходящим с таким потрясающе безразличным видом, словно подобным ему приходится заниматься едва ли не ежедневно. — Что толку говорить? Вытрясите из нее правду и все. — Госпожа Илинка не так давно потеряла мужа! — вклинивается в разговор Габриэль. — Имейте совесть. Абель набирает полную грудь воздуха, уже готовясь ответить на этот упрек, как тут — скрип дивана. Лансло отряхивает плащ и направляется к выходу. «Это значит, все?» — растерянно думает Ван Дейк. Он не теряет времени и тут же выскакивает следом, оставляя более дипломатичным товарищам по несчастью церемонию прощания. Только под затянутым облаками ночным небом вдруг становится ясно, насколько странно пахло в пристройке. Абель хватает Главу ордена за рукав, и тот оборачивается, испытывающе глядя на него. — Ты ведь понимаешь, что она лжет. — Да, — устало вздыхает Лансло. — Придется оставить здесь кого-нибудь из Неспящих. Похоже, тот вампир пристрастился к этой семье. И, судя по всему, он не спешит убивать Илинку, как сделал это с ее мужем. — Еще пропавшая девушка. Не забудь про нее. — Я помню, — Лансло едва заметно улыбается и вдруг осторожно треплет Авеля по рыжей макушке. Тот замирает, почти напуганный внезапной лаской. — Марий поможет тебе добраться домой. В следующий раз не пытайся мешать допросу. — Вы бы так до рассвета просидели, — фыркает Абель, отстраняясь. К счастью, наружу выходят Габриэль и Марий. На сегодня действительно все… …Порыв ветра с ужасающим грохотом хлопает дверью подъезда. Абель морщится, невольно прикрывая ухо рукой: в голове раздается противный звон. Слишком громко. А вот Марий сохраняет спокойствие, лишь опускает взгляд в пол, замечая внимание своего создателя. Абель тихо фыркает и проходит дальше, собираясь подняться до квартиры на лифте, но останавливается — из ящика вновь виднеется конверт, наскоро затолканный туда чьей-то неаккуратной рукой. По спине проходит холодок, и все-таки он забирает послание. Если проигнорировать, Марий что-то заподозрит. — Кто-то тебе пишет? — спрашивает Марий, наблюдая за тем, как его спутник прячет находку во внутренний карман косухи. — Тебя это удивляет? — Абель раздраженно оборачивается. — Я же не затворник, могу и письма от фанатов получать. — Много, видать, фанатов… Недолгое, но крайне неловкое молчание Абель обрывает раздраженным фырканьем. Больно много Марий понимает. Только и может, что лезть не в свои дела. Не у Лансло ли нахватался? — Все? Провел? Доволен? Тогда оставь меня в покое, до квартиры уж как-нибудь сам доползу. Он поднимается по лестнице до пролета первого этажа, но шаги позади продолжают раздаваться. Не отстал, не ушел… Вздохнув, Абель нажимает кнопку вызова лифта. — Что тебе от меня надо? Тень от длинных ресниц Мария падает на бледные щеки. Ну точно Пречистая Дева со старых полотен: порой его лицо принимает столь невинное выражение, что легко позабыть о том, сколько яда впитали эти по-детски пухлые уста. — Знаешь, я ожидал, что наша встреча пройдет… иначе. Створки лифта раскрываются, приглашая в свою полутемную духоту. Абель заходит первым, за ним и Марий, видно, всерьез вознамерившийся довести его до точки кипения. В такой близости друг от друга находиться почти странно после всего того, что произошло еще несколько веков назад. Взгляд глаза в глаза бесконечно долгий, Ван Дейк знает, что не простил и никогда не простит. — Ради тебя я предал их. — Да тебе предавать все равно, что дышать, — Абель качает головой. — Ты помог мне бежать, да. Совесть взыграла? Или еще что? — Еще что… — эхом отзывается Марий. Тишину перебивает шорох открывающихся дверей. Приехали. Абель в несколько шагов оказывается на противоположной стороне лестничной клетки. Щелк. Ключ легко вращается в замке, и он, наконец, оказывается в своем логове, готовый выставить Мария за порог. Готовый. Так кажется, хотя, глядя в глубокие аметистовые глаза напротив, Абель не уверен уже ни в чем. А когда Марий вдруг ступает к нему, а их губы встречаются в первом за много веков поцелуе, на миг хочется обмануться, будто сердце вновь начало свой ход. Ледяные пальцы подныривают под одежду, стягивают куртку, не оставляя шанса на отступление. Чувствительную кожу царапают чужие острые клыки. «Кровь в холодильнике», — шепот над самым ухом, и вмиг Абелю становится жарко. Он понимает, что ему предлагают, но почему не отказывается? … Пить приходится на ходу, а часть их эликсира жизни Марий будто бы случайно проливает на грудь любовника. Тонкие пальцы вырисовывают алые узоры на белой коже, постепенно теплеющей. Пока не наступит рассвет они почти живы. Волосы Мария наощупь все такие же гладкие. Абель наматывает их на кулак, сжимает, отвечая на поцелуи. Где-то на задворках сознания еще пляшет паническая мысль: «Ничем хорошим секс с бывшими не заканчивается». И все-таки сегодня на этой кровати он не один. Подготовка нарочито медленная. Марий кусает его шею, ключицы, оставляя заметные кровоподтеки, которые, впрочем, сойдут к утру. — Быстрее, — раздраженно шипит Абель, цепляясь ногтями в его плечи, за что тут же получает ощутимый укус за сосок. Тихо рычит: терпеть сил нет. Откуда только Марий нахватался? С каких пор медлит, играя с любовником в кошки-мышки? Ответ приходит сам по себе — и заставляет тело содрогнуться в смеси ярости и желания. Лансло. Конечно же. Неожиданно Марий притягивает его к себе. Почти насаживает, заставляя тихонько вскрикнуть. Регенерация играет с вампирами злую шутку. Движения грубые, резкие. Абель чувствует эмоции своего ненаглядного создания, как свои, так же явственно, как его руки, до боли впившиеся в бедра. Злость. То самое взаимное, что останется между ними, даже когда костер прежней любви окончательно истлеет. Он сам прижимается к Марию, горит, ощущая касание его оголенной кожи. Клыки Абеля вонзаются в открытую шею. В ответ — глухой стон и объятия, от которых не выходит сделать и вдоха. — Сумасшедший, — едва слышно шепчет Марий.Сентябрь 1620 года, Франция, Париж
Голод невыносим. Абель иссохший, изнуренный, лишь упрямство все еще заставляет его бороться. Он не уснет, как того хочет Лансло де Вер, не подчинится законам вампиров, будь они трижды прокляты. Но как пуста и холодна камера в темнице Неспящих… Абель бы плакал чаще, если бы у него остались слезы. Сегодня Марий снова наблюдает за ним по ту сторону серебряной решетки. Он спускается вниз каждую ночь, облаченный в черные одеяния ордена. Теперь он — один из них. Теперь — он ручной зверек Лансло, еще один способ причинить боль неразумному Абелю Ван Дейку. «Неужели ты настолько слаб?» — трепещет мысль на задворках сознания. — «Предатель». «Ненавижу. Как же я тебя ненавижу».