Он должен знать; опасней и вредней Укрыть любовь, чем объявить о ней. Уильям Шекспир
Наше время, ночь на второе ноября, Бухарест
Зал встречает их желтым светом ламп накаливания и ненавязчивой музыкой. В воздухе — кальянная дымка и немое обещание приключения. Мир, где многие скрывают лица за масками, скорее походит на место, где люди открывают свои истинные личины. Абель чувствует себя не в своей тарелке, все силы уходят лишь на то, чтобы не ухватиться за рукав Лансло: нет уж, тешить самолюбие главы ордена он не собирается. Они проходят дальше, к барной стойке, и Абель чувствует на себе заинтересованные взгляды. В этом крохотном клубе по интересам двое бледнолицых чужаков — диковинки, неумолимо привлекающие внимание. И без того хрупкий и невысокий Ван Дейк в обтягивающей одежде, должно быть, смотрится компанией на грани законного… Он косится на Лансло, едва сдерживаясь, чтобы попытаться поддеть его на сей счет. Каверза уже зреет в разуме Абеля, когда он устраивается на стуле. Де Вер заказывает что-то им двоим (смешно, оба ведь знают, что правильный до зубовного скрежета кровосос не станет вливать в себя алкоголь), завязывает разговор с молоденькой барменшей в кожаной маске кролика, и та отвечает на его шутку звонким заливистым смехом. Абель придвигается ближе, как тут замечает: на небольшом подиуме, подсвеченном светильником-пушкой, происходит… нечто. Он замирает, будто завороженный наблюдая за тем, как трепещет гибкое девичье тело в замысловатом костюме, подчеркивающем все достоинства фигуры, подвешенное на вычурном приспособлении, более всего напоминавшем птичью клетку. Лица не разглядеть — маска закрывает даже глаза неизвестной, алая помада на губах, плотно сжимающих кляп, высокие шпильки… Невольно Абель понимает: он с удовольствием бы изобразил нечто подобное на своих полотнах. Звучный шлепок стека по обнаженной ягодице отзывается приятными мурашками, и Ван Дейк спешно отворачивается, пытаясь изобразить интерес к своему коктейлю. Куба Либре? О, Лансло совершенно не имеет вкуса. Они здесь для дела. По крайней мере, Абель пытается убедить себя в том, перегоняя кубики льда в бокале соломинкой. «Тебе ведь нравятся такие штучки, чертов извращенец», — думает он, глядя на отблески света в прозрачных глазах своего создателя. Отчего-то Абель явственно представляет Лансло де Вера с его великолепно-узкой талией и взглядом коршуна, держащим флогер в руках, чувствует игривое касание мягкой кожи к спине… — Дели? — удивленный вопрос барменши буквально врезается в слух, рассеивая странное наваждение. Абель спешно опускает взгляд, гоня от себя неуместные мысли. Ему ведь никогда не нравились пристрастия Лансло! — Какого?.. Простите, это информация конфиденциальная, я… Глава ордена демонстрирует корочку. Только сейчас Абель мельком подмечает серебрящуюся выдавленную надпись: «Специальный отдел»… чего именно прочесть не удается. Девушка растерянно отступает. Наверняка, уже думает, как бы позвать администратора или охранника. Вряд ли легавым рады на таких вот вечеринках. — Возможно, прямо сейчас Дели находится в опасности, — произносит Лансло. К своему коктейлю он даже не притрагивается. — Никто не узнает, что имена мне назвали вы, а ее вы спасете. Или принципы конфиденциальности дороже человеческой жизни? Он смотрит ей в лицо, и Абель морщится, едва ли не физически ощущая, как к барменше тянутся щупальца силы вампира, гипнотизируют, вынуждают говорить. Не каждый способен на подобное. Если подумать, таких сильных немертвых он знает всего двух. Несчастная бледнеет, сопротивляется еще мгновение, прежде чем взгляд ее тухнет. Вот оно: покорная рабыня, готовая подставить шею под укус чудовища или исполнить любую его волю. — Прекрати. Это отвратительно, — шепчет Абель. — Но работает, — отмахивается от его возражений Лансло, а затем возвращается к допросу: — Человек, уведший Дели, часто бывает здесь? Хочется встать и уйти, но Абель лишь раздраженно отворачивается к сцене, продолжая потягивать коктейль. Он слишком хорошо знает, какого это, когда кто-то безжалостно насилует твой разум, вторгается в него сокрушительной силой. — Приходил раньше. После того, как исчезла Дели, я его не видела, — доносится бесцветный голос. — Как его зовут? — Он назывался Французом. Какая вульгарщина. А, вспоминая письма таинственного преступника, Абель и вовсе сомневается, что французский язык для господина Х родной. — Ты проводила время с ним вне работы? — Д-да. Да. — Он делал с тобой что-то необычное? Кусал, выпускал кровь? Она всхлипывает, шепчет что-то. Абель знает: ей больно. — Лансло! — не выдерживает, хватая главу ордена за руку. — Хватит! Вот только тот игнорирует, лишь спокойно протягивает барменше лист бумаги и карандаш: — Напиши адрес, куда он привозил тебя. С минуты девушка что-то карябает, несмотря на дрожь в пальцах, Абель все сильнее сжимает чужую ладонь, впивается в кожу ногтями. Наконец, необходимая информация получена. Лансло изящно поднимается и в последний раз смотрит в глаза своей жертве: — Ты забудешь об этом разговоре. Она нервно кивает, но не успевает опомниться, когда оба вампира уже направляются к выходу из клуба. Только на минуту или две де Вер задерживается, любуясь представлением. Молчит, но Абелю все понятно по до боли знакомому взгляду. — Двадцать первый век удивителен, — усмехается Лансло напоследок.1565 год, Франция, Париж
Длинные пальцы Лансло осторожно растирают запястья Абеля, еще хранящие на себе красноватые следы веревки. На по-юношески острых, покрытых веснушками плечах постепенно бледнеют грубые засосы, сходят кровоподтеки, оставленные в пелене страсти и почти безудержной ненависти. Ван Дейк молча следит взглядом за своим создателем, позволяя тому проявлять так не свойственную ему ласку. Пусть. Очень скоро все вернется на круги своя… Стоит только разойтись по своим постелям. Отхлынувшее безумие оставляет после себя странное послевкусие, легкий стыд, который чувствует ребенок, тайно умыкнувший монетку из родительского кошелька. Он не должен был приходить сегодня. Да и вчера, если уж быть честным с самим собой, тоже. Вздыхает и отводит взгляд в сторону. Рыжие волосы, разметавшиеся по подушке, ярко контрастируют с белыми простынями. — Ты позволил мне зайти слишком далеко, — негромко замечает Лансло. В его голосе Абель слышит дивную смесь скрытой вины и прямого упрека. — Я ведь не закрывал тебе рот. Мы договаривались, помнишь? — И ты бы остановился? — с сомнением. — Да. Абель верит, но отчего-то так хочется задеть, сделать больно… С тех пор, как ему довелось испить крови своего создателя, кажется, все доброе внутри юного подмастерья художника умерло, уступив место злобе и обиде. Лансло понимает. Ложится рядом, прижимает объятиями к своему медленно холодеющему телу. Абель ловит мгновения, пока их все еще теплая кожа соприкасается, напоминая, как хорошо было какие-то несколько минут назад. — Останься со мной сегодня, — вдруг раздается бархатистый голос над самим ухом. — Все равно, что они подумают. Я больше так не могу. Абель тоже не может, но не признается в этом. — И что дальше? — он поднимает голову, чтобы заглянуть в прозрачные глаза любовника. — Идеальный наследник Главы ордена назовет меня фаворитом? Нет уж. Он ловко выскальзывает из его рук. Ноги все еще слушаются плохо, и все-таки Абель начинает одеваться, чувствуя, как Лансло неотрывно наблюдает за ним. — Ты ведь любишь меня. Не Рудольфа. Словно перчатка в лицо. Абель зло застегивает ремень и боится даже оглянуться. — Думаешь, я могу любить кого-то из вас после того, что вы со мной сделали? Молчание недолгое, но до пугающего тяжелое. — И все-таки ты возвращаешься ко мне, Абель. Всегда.Наше время, ночь на второе ноября, Бухарест
Лансло чуть подталкивает Абеля, чтобы тот быстрее уселся на заднее сидение. Кабина водителя отделена перегородкой: еще по пути в клуб Ван Дейк подметил, что Неспящие по-прежнему тяготеют к неоправданной роскоши. Вот и сейчас, что мешало взять обычный седан? Впрочем, он не произносит ни слова, только пытается застегнуть пальто непослушными от волнения пальцами, пока Глава ордена закрывает двери. Тихий хлопок, поворот ключа зажигания, вибрация мотора… На ближайший час они вновь отделены от шума ночной столицы тонированными стеклами авто. Смотрят друг другу в глаза молча. Слов за столетия накопилось достаточно, но почему сейчас ни одно не всплывает в памяти? Абель чувствует себя загнанной в угол добычей. Страх сворачивается змеей в груди… Не перед Лансло — перед самим собой. Глава ордена так же молчит. На какое-то мгновение удается обмануться: так все и закончится, но затем (Абель сам не понимает, как это произошло) теплые губы вдруг касаются его собственных, а властная крепкая рука сжимает шею, на долю мгновения заставляя ощутить себя в чужой власти. Абель упирается ладонями в грудь Лансло, отчаянно пытаясь остановить его, но отвечает на поцелуи, позволяет его пальцам скользнуть под одежу, расстегнуть молнию… Все молча, словно случайная реплика разрушит их хрупкое искусственное взаимопонимание. Совсем скоро он оказывается вжат лопатками в скользящее кожаное сидение. Обнаженный, доступный и совершенно не желающий покориться. Нет, Абель тихо шипит, царапает коготками спину де Вера, вонзает клыки в его шею, наслаждаясь запахом и вкусом той самой крови. От каждого прикосновения тело пронзает экстаз, подобный тому, что ощущает наркоман, вкалывая себе новую дозу: еще, еще, еще… Лансло не жалеет его, почти не тратит время на предварительные ласки, переворачивая любовника на живот. Абель выругивается — и его тут же утыкают носом в обшивку, корни волос отдают легкой болью, когда их наматывают на кулак, а по спине пробегают приятные мурашки. Берет свое Лансло все так же грубо, заставляя любовника то ли скулить, то ли стонать, перебиваясь на тихие всхлипы и просьбы. Порой авто потряхивает на очередной яме, с трудом удается не упасть на пол: в такие моменты Глава ордена словно в насмешку входит особенно глубоко, наполняет собой полностью и без остатка. Подчеркивая свою безграничную власть. Безумие началось внезапно — и заканчивается так же, вспышкой всепоглощающего удовольствия. Абеля все еще пробивает мелкая дрожь, когда Лансло притягивает его к себе, покрывает его лицо, шею и плечи успокаивающими ласковыми поцелуями, обнимает и гладит. Реальность возвращается постепенно вместе с мелькающими за окнами фонарями и неоновыми вывесками. — Я ненавижу тебя, — шепчет Абель. В ответ тихий бархатистый смешок: — Лжец.1565 год, Франция, Париж
Ночь выдалась по-январски холодная, зловеще-темная. До чего же странно понимать, что она же — последняя. Абель больше никогда не перешагнет порог спальни Лансло де Вера… И больше не вернется в штаб Неспящих. Вещи собраны, обещания — даны, и только незаконченные дела все еще висят над тугим узлом чувств дамокловым мечом. Дверь открывается, Абель ловит взгляд прозрачных глаз и тут же выставляет руку вперед, не позволяя Лансло приблизиться. На худом узком лице тень недоумения сменяется напряженным подозрением. Они оба знали, что рано или поздно игра в тайных любовников завершится… Но понимал ли де Вер, как это произойдет? — Я ухожу из ордена. Мы с Рудольфом покинем Париж сегодня, — произносит Ван Дейк. Горло сжимает волнение и странное предвкушение. Он так хочет увидеть, как Лансло страдает. Что почувствует несгибаемый, идеальный наследник Главы, когда его собственное создание, такое желанное, уйдет, оставив после себя лишь пепелище там, где еще недавно была душа? Абель жаждет мести, как голодный — пищи. Так почему лицо де Вера по-прежнему безучастно? Лансло глухо выдыхает и отворачивается. На миг кажется: это и все. Разочаровывающе. — С Рудольфом? — в голосе сквозит презрение. — Он тебе противен. Строптивость тоже имеет свои границы, Абель. Не делай глупостей из желания привлечь мое внимание. Возмущение замирает костью поперек горла. Вот, значит, как он все это видит? Кокетство, игра. Непобедимый Лансло де Вер словно не понимает, каким страшным оружием для Рудольфа может стать незаконное дитя наследника Главы. Или понимает, но отказывается признать, что скоро придется выбирать между титулом и желаниями? Как бы то ни было, Абель не собирается оставаться пешкой в игре этих двоих. Он примет решение за всех. — Всем бы такое самомнение, — замечает он, складывая руки на груди. — Да, он мне противен, я никогда этого не скрывал. Только ты ничуть не лучше. Лансло отходит вглубь комнаты, открывает окно. Абель не видит его лица, но по скованным движениям чувствует: задел. — Врать по-прежнему не умеешь. — Или ты не умеешь признавать? — Ван Дейк замирает в дверном проходе, прожигая взглядом спину своего создателя. — Вы оба мне отвратительны. Я не хочу знать ни тебя, ни его… Но с ним я, по крайней мере, уеду из этой гребанной дыры. Развлекайся, играй в хорошего христианина, если хочешь. Надеюсь, я тебя больше не увижу. Наверное, Абель ожидает хоть какой-нибудь реакции. Пусть бы и фразы в духе: «Ты пожалеешь! Ты вернешься!». Но Лансло молчит, до побелевших костяшек сжимая подоконник. «Это все, что ты можешь сделать?» — с раздражением думает Абель, а после молча закрывает за собой дверь. Руки подрагивают. Вот и все, вот и все… Это навсегда. Там, во внутреннем дворе, его уже ожидает экипаж.Наше время, ночь на второе ноября, Бухарест
Габриэль тенью заходит в незнакомый подъезд. В ноздри тут же ударяет обычный для таких мест запах сырости, и он невольно морщит нос. К счастью, он здесь ненадолго. Одно маленькое задание Главы, и можно возвращаться в Штаб: не так много времени до рассвета или возвращения Ван Дейка в съемную квартиру. Подходит к почтовым ящикам, вздрагивает от отвращения при виде паука, плетущего сеть паутины в углу напротив, но затем все-таки заставляет себя сосредоточиться на деле, выискивая нужный номер или фамилию… Он уже и не помнит, как это принято в Румынии. Наконец, подмечает уголок письма, неаккуратно запихнутого в щель. Достает. Резкий аромат крови чувствуется тут же, и Габриэль распечатывает конверт, пробегается взглядом по строкам. «Быть того не может», — мысль полна немого раздражения. …Уже спустя пару минут он вскрывает двери квартиры, чтобы почти сразу же наткнуться на точно такое же послание во внутреннем кармане кожаной куртки Абеля Ван Дейка. Глава ордена прав: змееныш всегда что-то скрывает.