Чего же ты испугался, живой труп?
Плохо, очень, очень плохо. Его заметили. А ведь он так старался незаметно прошмыгнуть мимо... — Не надо, — тихо попросил мальчик, и Полкисс наигранно-изумленно поднял светлые брови, делая вид, что не расслышал. — Не надо, — уже громче произнес ребенок, прекрасно понимая, что это не сработает. Что ж, попытаться стоило, — подумал отстраненно он спустя пару минут, слыша веселый хохот небольшой толпы детей и получая особенно сильный пинок в предплечье, почти не ощущая боли. Вроде бы и должно быть обидно, страшно, в крови должна кипеть ненависть, но... нет. Ничего. Уже привычная пустота, словно эмоции выжгли пламенем давным давно. Хрустнула кость, рука неестественно вывернулась, и мальчик раскрыл рот в безмолвном крике. Болевой порог у него был очень высоким, но сейчас он буквально ощущал, как кость треснула под хиленькими мышцами, и на мгновение страх все же закрался в душу при виде сломанной кости, отвратительно выпирающей через чудом не порвавшуюся кожу. — Смотри, что у меня есть, Большой Дэ! — кузен мальчика заинтересованно сверкнул голубыми глазами, увидев в руке друга газовый баллончик. — Интересно, что будет с человеком, если побрызгать этим на него? — задумчиво пробормотал незнакомый ребенок, и Дадли тоже задумался, явно заинтересовавшись. — А ведь и правда, — несколько удивленно произнес Пирс, поворачиваясь к судорожно закашлявшемуся мальчику, чьи легкие горели огнем. — Эй, ненормальный, ты у нас зубрила, с книгами не расстаешься. Что будет? Мальчик с трудом приподнялся на одной руке, игнорируя другую, и мысленно прокрутил в голове строки учебника физики. Отказ говорить мог грозить ему в лучшем случае вырванными волосами, в худшем — кучей порезов, что будут заживать слишком долго, а потому он честно вспоминал, что было написано в различных книгах. — Ммм... в баллончиках воздух находится под очень сильным давлением, при его расходовании молекулы газа расширяются, давление внутри баллончика падает, а раз падает давление — падает и температура. Газ на выходе становится холодным, и при долгом его воздействии на кожу живого существа может случиться многое, от слабого обморожения до смерти нервных окончаний в месте воздействия газа на кожу, и... — мальчик говорил хрипло, прерывясь на сухой кашель, но, судя по опустевшим взглядам детей, даже такое простое объяснение было слишком сложным. Мальчик на секунду задумался, размышляя, как лучше всего донести мысль. — Кожа станет твердой, ледяной, кровь внутри вен застынет, скорее всего, кусок мяса с кожей, а возможно и всю конечность придется ампутиро... отрезать, так как под воздейст... от холода она умрет. В чужих глазах появились искорки понимания, когда мальчик объяснил все так просто, как вообще мог. — Все же вы, ботаники, бываете полезными, — хмыкнул Полкисс, с едва заметной долей уважения глянув на мальчика. Пирс в их компании был самым умным, можно сказать, мозгом. — Ладно, уходим. Мальчик проводил их безразличным взглядом, сделав мысленную пометку, что если отвечать на вопросы простым языком и упоминать смерть, шансы на то, что первопричину вопроса опробуют на нем резко снижаются. Все же это еще дети, смерти они боятся, как чего-то неизвестного и странного, даже того не осознавая. Все, что было у мальчика — книги. Лишь они помогали ему сбежать от жестокого мира хотя бы ненадолго. Книги давали знания, а знания решали некоторые его проблемы, как, например, эта. Знания и деньги — власть. Это мальчик знал лучше, чем кто бы то ни было. С его практически полной безэмоциональностью учиться для него было просто. Он не психовал, когда что-то не получалось, а читал снова, прекрасно понимая, что слезы ничем не помогут, разве что вызвать ярость дяди Вернона. В одной книге он вычитал, что его практически постоянное безразличие вызвано либо давлением родственников, ненавидящих любое проявление его эмоций, либо же у него просто деперсонализация, и мальчик, когда-то давно нашедший где-то под деревом целый ящик с книгами по психологии, не знал, что из этого хуже — возможные отклонения в психике или же сам факт наличия у него шизофрении, шизотипического, биполярного, панического расстройства или депрессии. Да и в общем-то ему было давно уже все равно. Мальчик даже имени своего не помнил. Помнил лишь что начиналось оно на "Г", и все. Слишком давно он его слышал, а учителя его никогда не замечали, словно что-то заставляло их забыть о его существовании. Кажется, все это началось около года назад, когда ему было четыре. Тогда его в очередной раз избили, бросили в подвал и запретили выходить. Шел дождь, был день, в который он, кажется, родился — это он понял, когда Петунья бросила ему вслед что-то вроде "и не думай, что раз у тебя день рождения, ты можешь отлынивать от работы". Но даже в этом он уверен не был. В тот вечер в его голове что-то щелкнуло и все пропало. И боль, и злость. Просто пропало. И это было хорошо, и это было удобно. Так было проще. Так было плевать на презрительные взгляды и на побои. Мальчик фальшиво-виновато опустил голову, увидев уже ждущую его в коридоре разъяренную тетю Петунью. — Где ты шлялся, мальчиш-шка? — прошипела тихо она, и мальчик опустил голову ниже. — Ты опять посмел испачкать одежду, мелкий засранец?! Мальчик зашипел, когда она охватила его за ухо не столько от боли, сколько от здравого смысла. Так поступил бы любой нормальный ребенок на его месте. А в подвале привычно уже ожидал Вернон.***
В очередной раз мальчик посмотрел на дрожащие синие пальцы, понимая, что если так пойдет и дальше, он просто получит то самое пресловутое обморожение или умрет от потери крови. Умирать не хотелось. Он не прочитал еще слишком много книг в школьной библиотеке, слишком многого не добился. Он хотел жить, и это желание пробивалось даже сквозь кучу психологических травм и расстройств, пробивалось даже сквозь равнодушие, вызывая полузабытое желание бороться... Вот только вызывая, не более. Сил не было даже приподняться на локтях, не то что бороться. Сдаваться? Нет. Он уже привык надеяться только на себя. Он справится. Он сильный. Сильный... вот только помощь сейчас бы точно не помешала, — подумал он, смотря в потолок. Очень бы не помешала. Если бы он верил в Бога, попросил бы о помощи его. Отстраненные размышления прервал странный звук, словно хлопанье крыльев, и мальчик перевел взгляд на его источник. Появление в темном подвале странного мужчины со щетиной, в современном бежевом плаще и деловом костюме мальчик воспринял почти философски. Хуже уже не будет, если только это не педофил, что, судя по его умиротворенному лицу, маловероятно. Светлые голубые глаза натолкнулись на коротко натянуто улыбнувшегося разбитыми губами мальчика, и странное недоумение незнакомца было почти ощутимо. Удивительно, но в его взгляде не было злости, презрения или безразличия, нет, они сияли чем-то странным, отчего ребенку стало вдруг не по себе. Кажется, так смотрели на тех, у кого умерла собака. — Что случилось с тобой, дитя? — присел на корточки мужчина, словно ничего удивительного в его появлении в подвале не было. Мальчик откашлялся, выхаркивая кровь, и прикрыл глаза, понимая, что если человек сделает хоть шаг вперед, он окажется в зоне личного пространства ребенка, и заговорить ему зубы не выйдет. — Помочь, — коротко пояснил мужчина, немного недоуменно поморгав, когда ребенок попытался отползти от протянутой руки. — Я не причиню вреда, лишь хочу помочь. Мальчик пару секунд настороженно смотрел на незнакомца, обдумывая, в чем именно он солгал или, если не солгал, что потребует в оплату, и пока мальчик отвлекся, мужчина быстро прикоснулся пальцами к его лбу, и тот просто не успел среагировать. Ребенок вздрогнул, отползая, и медленно моргнул. Контуры окружающего мира не расползались, пальцы не дрожали, кости не стремились порвать кожу там, где она еще осталась целой. Мужчина робко улыбнулся, будто ожидая, что странным образом исцеленный пациент начнет на него кричать, но тот лишь отполз подальше и встал. — Спа... спасибо, — хрипло пробормотал практически незнакомое слово мальчик, незаметно пятясь в сторону выхода из подвала. Кто знает, на что еще способен этот человек, а Дурсли в случае чего могут невольно перетянуть его внимание на себя, пока мальчик убегает. — Обычно люди начинают кричать или называть меня дьяволом, когда я так делаю, — доверчиво улыбнулся он, словно маленький ребенок, каких было много на площадках, и от этого сравнения мальчик даже замер. — Нет, я не дьявол, — неверно растолковал замешательство ребенка мужчина. — Меня зовут Кастиэль, и я ангел божий.