Кажется, я видел этот фильм раньше, И мне не понравилась концовка, Ты больше не моя родина, Так что я теперь защищаю? taylor swift feat. bon iver — exile
В начале декабря погода резко портится — выпадает рыхлый мокрый снег, который быстро мешается с грязью, превращая улицы в триумф слякоти и сырости. Такая погода неожиданно хорошо гармонирует с его настроением — внезапное увольнение способствует приступам хандры, которая затягивается на недели, оставляя во рту мерзкий пыльный привкус. С поиском работы всё очень туго — её нет, хоть на свалку иди и металлолом собирай, чем в прочем он и планировал заняться. Собственные сбережения закончились давно, а так ведь хочется порадовать Особу каким-то приятным сюрпризом, пусть собственный желудок волком воет от непроваренной пресной гречки, а отцовский ремень становится до неприличия свободным. Мама бы непременно назвала это неправильной расстановкой приоритетов, в фирменной манере покачав головой. Да вот только мамы здесь не было, зато была Особа, недовольно поджимавшая губы каждый раз, когда он приходил с пустыми руками. Домой возвращаться не хочется, вообще ничего не хочется, даже существовать, и такие мысли должны его пугать, действительно должны, но в голове его они поселились слишком давно, чтобы иметь хоть какую-то волю к сопротивлению. Да и чему сопротивляться? Они живут в его голове тихо, мирно почти, как термиты за стенкой, прогрызая кору, но любезно не сообщая об этом хозяину, лишь бы не беспокоить. Он сросся с ними почти, сроднился, они с ним так давно, с того момента как… Раздаётся хруст громкий, и Иннокентий вздрагивает всем телом, едва не подпрыгивая. Игорь Катамаранов появляется из кустов шиповника подранный и лохматый, с привычно горящими глазами и отравлявшим воздух перегаром. Рот его вытягивается, а затем и вовсе растягивается в кривой ухмылке. — Оп-па! Здорова, водолаз! — Игорь, ты совсем уже бешенный?! — возмущенно восклицает Кеша, в ответ получая лишь булькающий смех. — Нет, ты и раньше ч-чертом табокерошным был, но сейчас т-ты хуже скипидара, Игорь, ну! Игорь в ответ лишь вновь смеётся. Он явно пьян, хоть привычной бутылки скипидара в руках у него Инженер не наблюдает. Он выдыхает, чуть выравнивая дыхание, поправляет перекосившиеся очки. Смотрит на Игоря чуть исподлобья. Перехватывает чемоданчик поудобней. Смех обрывается вдруг, и подняв голову Инженер натыкается на неожиданно осознанный взгляд. Хмурится. — Ты чего кислый такой, водолаз? — Ничего, — отрезает Иннокентий. Делиться переживаниями своими с обцарапанном шиповником Катамарановым посреди улицы — решение сомнительное. Он одёргивает рукава пальто, делает шаг вперёд, огибая старого друга. — Ничего, Игорь. Пора мне. В спину ударяет хриплый смешок. — Врёте хуже, чем в восьмом, Иннокентий Николаевич, — скрипит голос Игоря, и спиной Кеша чувствует его довольную ухмылку. — Тогда хоть физрук поверил, сейчас даже Васька засудит. — Какой Васька? — хмурится Кеша, оборачиваясь. Игорь стоит всё там же, набежавший ветер чуть колышит полы старой куртки. Катамаранов усмехается шире. — К-кот что ли? — Ага, — довольно тянет Игорь. — Сообразительный малый. Они молчат оба несколько секунд — странный выходит разговор — а затем Игорь становится серьёзным. — Выпить хочешь? Кеша медлит, поджимая губы. Смотрит то на носки нечищенных ботинок, то на блестящий взгляд Игоря. Катамаранову собутыльник никогда не нужен, но вот ему… Он вздыхает. — Только не твою отраву. Ухмылка Игоря становится шире. — Угощаешь? Ответом служит тяжкий вздох, перебиваемый булькающим смехом.***
В его квартире старый коньяк, подаренный всему отделу ещё на прошлый новый год, они разливают по фарфоровым чашкам — Инженер жутко смущается поначалу, но Игоря, кажется, такие мелочи и вовсе не заботят. Он сбрасывает куртку на пол, вжимаясь спиной в угол. Под курткой оказывается серая изношенная майка, а ещё кожа, покрытая десятком царапин и пятнами грязи, и Иннокентий настойчиво предлагает Игорю душ, на что тот лишь смеётся звонко, повторяя, что Кеша совсем не умеет пить. Это правда отчасти — после двух стаканов всего, Кеша по столу едва не растекается, но зато под кожей становится тепло-тепло, и каждая мышца прозябшая согревается. Он расслабляется, откидывая в сторону берет и снимая очки, но ненадолго — от плывущей картины мира ему совсем тошно становится. Зато Игорь, кажется, ещё трезвее прежнего, смотрит на него заинтересованно, речь бессвязную почти выслушивает, подперев подбородок кулаком. Он выглядит таким довольным, на кота похожим, о чём пьяный мозг Иннокентия спешит ему сообщить. Игорь усмехается всем телом, обводя каёмку стакана пальцем. — Совсем ты, Кеш, пить не умеешь. Как в десятом не умел, так и сейчас не умеешь. — А что в десятом было? — хмурится Иннокентий. В голове взрывается крохотный фейерверк, мысли путаются. Игорь цокает, доставая пачку сигарет из кармана, смотрит на Инженера вопросительно. Тот отмахивается. — Квартирник на Гидростроевской, — отвечает Игорь, перебираясь к окну. Он открывает форточку, пуская в комнату холодный воздух. Чиркает спичкой, закуривает. Выпускает дым. — Нас Серёга пригласил. Помнишь? Кеша хмурится, скрещивая руки на животе. Копается в воспоминаниях, будто в картотеке заброшенной. Достаёт воспоминания-карточки, а они размыты, будто пеленой заволочены. Он помнит, что не хотел идти, а пошел лишь с уговоров Серёги и Игоря — не хотел показаться совсем уж жалким заучкой. Помнит много шума, приглушенный свет. Громкая скрипящая музыка, совсем не в его вкусе. Лишь несколько песен ему понравилось — их пела девчонка в розовом платье, так легко удерживая такую большую желтую гитару всю рисунках. Вроде бы хозяйка вечера — ни то Глаша, ни то Маша… А потом воспоминания сливаются в одну кашу. Горький привкус на языке, боль в голове. Звонкий смех Игоря, его тёмная фигура на ярко-белом снегу. Выключенный свет. Узкий коридор. Привкус пыли. — З-зачем… з-зачем мы пошли к тебе потом? Игорь фыркает. — Да ты был в дрова, водолаз, я тебя почти на себе тащил. Как мне отцу тебя показывать-то прикажешь? — Игорь смеётся, будто вспомнив самую смешную на свете шутку. — Ты что, совсем ничего не помнишь? Кеша хмурится сильнее. От тех воспоминаний осталось лишь одно — жесткость дивана и привкус портвейна на губах. А дальше лишь темнота и темнота. Он качает головой. Игорь вдруг серьёзным становится, смотрит в лицо долго-долго, прищуривается, будто понять пытаясь, врёт он или нет. Кеше врать незачем, но от взгляда Игоря вдруг совсем неуютно становится, и он сильнее кутается в старый свитер. — Это многое объясняет, — произносит он наконец. Взгляд его падает куда-то ниже Кешиных глаз, отчего неожиданно щёки пылать начинают, а голова — кружится. Игорь отводит взгляд, закуривает, облизывает быстро пересохшие губы. Они сидят в тишине, и Кеше эта тишина совсем-совсем не нравится. Обычно с Катамарановым молчать приятно, спокойно по крайней мере, а сейчас под кожей всё чесаться начинает, а голова — болеть. Что-то беспокойное и тяжелое повисает в воздухе, дышать трудно становится. Голова тяжелеет. Игорь вздыхает вдруг тяжело, так что Инженер вздрагивает почти. Смотрит на него исподлобья, потом взгляд к огоньку сигареты возвращает. — Со мной мама твоя говорила, — произносит он негромко, но в повисшей тишине слова весомо звучат. Иннокентий глаза округляет. Мысли странные в голову как тараканчики бегут. — Давно ещё. Когда болела. Она… она хорошая была, Маргарита Николаевна. Очень хорошая. Кеша кивает молча, сжимая свитера шерсть. От мыслей о маме глаза влажными становятся. Он носом воздух втягивает. — Она тебя любила, — произносит он, и Игорь кивает. — Знаю. Не знаю, почему, но… — Катамаранов вздыхает, стонет почти. Прикрывает глаза и устало трёт переносицу, будто сгибаясь под тяжестью какой-то. — Она меня тебя защищать просила, Кеш. А я, как всегда… — Ты защищал, — вдруг неожиданно уверенно заявляет он. Игорь замирает, останавливаясь на полу-фразе. — Хорошо защищал, Игорюш. Всегда вовремя. Ему хочется сказать так много всего — вспомнить все случаи, когда Игорь спасал его в последний момент, в который раз вырывая из рук опасности. Да и сейчас далеко ходить не надо – ещё в прошлом месяце он спас его от бандитов, в своеобразной манере и может не совсем намеренно, но… Но все слова теряются, стоит ему поднять глаза. Взгляд Игоря неожиданно чистый, спокойный. Будто волна огромная застыла в нём, и эта масса воды сдерживалась на одном лишь… На чём? Игорь напряжен — кажется, сорвётся с места вот-вот, и сделает что-то, отчего у Кеши опять льдом все внутренности застынут. Но Игорь не делает ничего, резкого уж точно. Моргает несколько раз, проводит рукой по затылку, бычок в окно выбрасывает. — Пойду я, Кеш. — Игорь, — вздыхает Иннокентий. Он подрывается зачем-то, руку вытягивает. Игорь руки избегает, и ладонь раскрытая замирает в сантиметрах от его плеча. Взгляды сталкиваются. — Останься. Холодно там, куда ты пойдёшь? У меня тут диван и раскладушка, и… Игорь улыбается. Не по-звериному, не скалится. Мягко, нежно почти. Качает головой. И его негромкое «спасибо» звучит совсем неуместно в этой мягкой тишине.