буквами по коже

Центральный рынок в воскресенье мог стать локацией фантастического романа, где главные герои бы с лёгкостью уходили от погони. Ряды ломятся от товаров, люди галдят, а Маргарита Николаевна чувствует, что её начинает тошнить. Вероятно, это было очень и очень плохим решением — отправиться на рынок в воскресенье днём, да ещё и одной, и определённо стоило дождаться мужа, но продукты заканчивались, а ей непременно хотелось отметить первую учебную неделю сына, пусть и выдалась она не такой уж и радостной. Но уже полчаса спустя в висках начинает пульсировать, заставляя её то и дело морщится, мечтая о моменте, когда она сможет вытянуть ноги в любимом кресле. Но список всё продолжается, а очереди не кончаются, и знакомые ей продавцы постепенно меняют тему разговора с обсуждения новостей на беспокойство о ней.  — Что-то вы бледная совсем, Маргарита Николаевна, — недовольно качает головой Аксинья Фёдоровна — заведующая в мясном отделе. Несколько месяцев назад с небольшой помощью Маргариты, её сына удалось отправить в лагерь, да ни в какой-нибудь — в Артек! И с тех пор в доме Кораблёвых мясо было самым свежим. Сейчас же женщина хмурится, перекидывая полотенце пятнистое через массивное предплечье. — Нездоровы?  — Да душно просто, Аксинья Фёдоровна, — вымученно улыбается женщина, головой качая. Это правда отчасти — сентябрь в этом году жаркий обещался, и воздух, с лета прогретый ещё, был тяжелым-тяжелым.  — Водички? Или присядете?  — Нет, что вы. Мне домой уж пора — Коля с Кешенькой вернуться должны скоро.  — Эва как. Ну, смотрите, я может Ваську своего снаряжу, он вам подсобит. А то сумки тяжелые, а вы маленькая совсем. Сломаетесь, делать-то что будем.  — Да куда мне ломаться, — улыбается Маргарита Николаевна. — Не викторианская леди, в обморок не упаду.  — Ну, смотрите. А всё равно — осторожней! Маргарита не отвечает — улыбается только, мясо в пакете убирая в сумку. Плечо ноет когда лямки врезаются в ткань рубашки хлопковой, а авоськи ручки впиваются в кожу рук. Но ей удаётся держать спину, и когда ворота рынка остаются за спиной позади, из груди вырывается облегченный вздох. В трамвай она едва успевает, забираясь на ступеньку под свистка аккомпанемент. Мест не оказывается, но мужчина в возрасте почетном вскакивает тут же, едва завидев её. Маргарита кивает благодарно, занимая место. Пакеты с продуктами перемещаются на колени, и пусть облегчение небольшое — вес их всё ещё давит на ноги — но хоть какое-то есть. В трамвае воздух едва ли свежее уличного, отчего голова вновь кружится начинает. Дурацкое паники чувство накатывает вновь, отчего всё хуже становится: дыхание сбивается, а сердце в ушах гудеть начинает. Да что же это с тобой такое-то, Маргошенька, звучит в голове маминым голосом, и вздыхает она тяжко, ответа не находя. Она выходит на остановку раньше, решив, что уж лучше потерпеть немного и кровь разогнать, чем окончательно себя до ручки довести. Вселенная к порыву благосклонна оказывается — сквер к их двору ведущий совсем пустым оказывается, что чудо почти для воскресенья-то, но она и не жалуется вовсе. Полы юбки шуршат шагам в такт, подошва ритм об асфальт отбивает. Дышать легче становится: здесь воздух чистый совсем, пахнет зеленью и яблоками, и, если бы не давящие сумки на плечи, совсем хорошо бы было. Сворачивает к дому, проходит через арку, попадая в родной двор. Здесь уже не так тихо — дети маленькие играют во что-то на детской площадке, и их звонкие крики в висках эхом отдаются. Вдыхает глубоко, убеждая себя, что осталось ещё немного совсем, но шаг всё же замедляется. Она замечает его неподалёку у подъезда своего — мальчишка сидит на бетонном блоке, привалившись к стене. Что-то неправильным кажется ей в его согнувшейся фигуре, бровях даже во сне наморщенных. Что-то неладное скрывается в этих тенях на лицо набежавших, скрывавших левую половину лица полностью почти. Останавливается, раздумывая немного, а потом всё же решается.  — Игорь! — произносит она громко, но тут же жалеет, потому что мальчишка вздрагивает всем телом, и вскакивает, и всё в фигуре его напоминает о звере в ловушку загнанном. Восьмиуголка от резкого движения с головы сползает, плюхаясь под ноги прямо в пыль, и лучи солнечные наконец освещают лицо полностью, демонстрируя лиловые пятна ото лба вниз идущие. Она охает невольно, но тут же берёт себя в руки — знает она таких мальчишек, жалость им не нужна. Улыбается коротко, продолжает. — Игорь Натальевич! Мальчишка замечает её, наконец, глазами удивлённо хлопая. Переминает в руках поднятую восьмиуголку, смотрит на неё смущенно почти.  — Здравствуйте, Маргарита Николаевна, — произносит голосом чуть скрипучим, и улыбка её становится уверенней.  — Поможешь? — спрашивает, на сумки взглядом указывая. Игорь кивает и оживляется тут же. Быстро нацепив восьмиуголку подбегает, сумки перехватывает. Она выдыхает облегченно, пальцы затёкшие разминая.  — Вот спасибо, — произносит она, улыбаясь. Подавляет желание рукой коснуться лопатки выпирающей из-под серой оттянутой майки, вместо этого вперёд проходит, попутно ключи со дна сумки доставая. На этаж четвёртый они поднимаются медленно — Игорь нагружен сумками, а у неё сил, кажется, не осталось совсем. Но наконец показывается заветная дверь, щёлкает ключ в замке.  — Проходи, — произносит она, делая вольный жест рукой. — Можешь не разуваться, всё равно уборку делать. Игорь её слова игнорирует, ботинки снимая у самого порога, и ногой их придвигая друг к другу, чтоб ровно стояли. Столь незамысловатый жест заставляет её улыбнуться. Она проходит на кухню, на ходу вынимая из волос крабик, и блаженно выдыхая, когда кудри рассыпаются по плечам. Игорь идёт за ней по пятам, ловя каждый взгляд. Рукой она указывает на стол.  — Клади, я потом разберу, — произносит она, и Игорь кивает тут же. Она позволяет себе замереть на мгновение, оперевшись на столешницу и прикрывая глаза. Голова успокаивается понемногу, но эхо боли всё ещё звенит где-то там глубоко. Открыв глаза перехватывает на себе взгляд озадаченный, обеспокоенный почти, но Игорь молчит, жалости и беспокойства не высказывая. Поняв, что его заметили, взгляд тут же в пол утирает, нос кулаком трёт. Она улыбается мягко.  — Чай будешь? Игорь кивает. Она ставит чайник на плиту, и начинает разбирать сумки, коробки и пакеты раскладывая по ящикам. Всё это происходит в полной тишине, но не неловкой — естественной, такой, что позволяет шуму наконец голову покинуть, оставив лишь лёгкое томление в мышцах. Игорь сидит на стуле в углу, болтая недостающими до пола ногами, за её действиями наблюдая, но взгляд его то и дело к коридору мечется, и губы каждый раз сжимаются плотно. Она не сразу понимает, чего он ждёт, но потом, вспомнив причину отсутствия мужа и сына, до неё доходит.  — Кеши дома нет, — произносит она негромко, ставя стакан с каймой оранжевой перед мальчиком вместе с пиалушкой до краёв заполненной печеньем. Игорь кивает, подцепляя одну печенюшку. Хотя напряжение в фигуре его говорит само за себя. Некоторое время они сидят в тишине, а затем…  — Я не хотел, — тихо-тихо произносит он, взглядом впиваясь в поверхность чайную. Она кивает.  — Я знаю. И я не злюсь, — Игорь поднимает голову, наконец, и моргает удивлённо.  — Правда?  — Правда. Она улыбается ему мягко. Она действительно не злилась, в отличие от мужа, учительницы и Натальи, потому что куда больше её заботил вопрос, почему первоклассник вообще оказался пьяным, ведь «безалаберного и безответственного идиота»она не видела в мальчике, смотревшим на неё с таким искренним удивлением в больших и тёмных-тёмных глазах, выглядящим столь очаровательно даже в этой растянутой майке и штанах свободных в пыльных пятнах. Быть может, Николай был прав, и у неё было слишком доброе сердце, но ей казалось, что дело здесь вовсе не в доброте. Быть может, она и была предвзята, зная чуть больше других, но, в конце концов, это могло быть просто совпадением, ведь так? Почерк Кеши ещё только-только формировался и сложно было сказать, каким он будет даже через десять лет, хотя размах завитушек был уже заметен. Но в прочем, Игорь опять морщится, хмурым становясь. И ей совсем это не нравится, потому что сердце материнское трепещет вдруг от волнения.  — Подрался? — негромко спрашивает она, но Игорь не отвечает, горбясь лишь ещё больше. И что-то в движении этом ей совсем не нравится. Поднимаясь с места, она мысленно перебирает в голове возможные причины. Ей не хочется думать, что это сделала сама Наталья, пусть женщиной она и суровой была. Об отце Игоря никто ничего не знал, даже пронырливые соседки-сплетницы лишь пожимали плечами. О дворовых драках судачили всем районом, так что и этот вариант отпадал. Хотя в прочем, имело ли это значение?  — Иди сюда, — подзывает она, выуживая из аптечки нужную баночку. Игорь встаёт нерешительно, медлит. Но под выразительным взглядом подходит всё же, замирая напротив. Женщина откручивает баночку, зачерпывая немного мази. Та пахнет ментолом и деревом каким-то, холодная, и попадая на ссадины, что закрались меж россыпью синяков, заставляет мальчика шипеть недовольно, но она тут же дует на ранку. Игорь от её прикосновений напрягается струной, не шелохнётся даже, но взглядом за каждым движением следит зорко. Закончив, она улыбается ласково, треплет его по макушке.  — Ну вот и всё, — говорит Маргарита бодро, крышку закручивая. Потом протягивает её мальчику, но тот качает головой судорожно. — Возьми, — настойчиво произносит она, вкладывая баночку в ладонь, и накрывая чужими пальцами. — Когда закончится — придёшь, я тебе ещё дам. Другой помощи ты у меня всё равно не примешь. Правду ведь говорю, не так ли, Игорь Натальевич? Игорь ухмыляется и кивает коротко, убирая баночку в карман глубокий, и ей на душе сразу легче становится, при виде бодрого, озорного мальчишки. Она провожает его до двери и треплет по макушке на прощанье, сжимая напоследок острое плечо. Он благодарит её, а она в ответ улыбается и приглашает заглядывать почаще. И ответная улыбка широкая определённо стоила её веры. Её мужчины возвращаются к пяти часам. Кеша сияет, как рубль начищенный, с гордостью демонстрируя очки в роговой оправе, что делали его и без того большие глаза ещё больше, и она не может не разделить радость сына, гладя по голове и щекам, и игнорируя тяжкие вздохи Николая, который в прочем, не выглядит таким уж недовольным. После ужина вдвоём они играют в шахматы, пока профессор Кораблёв заканчивает еженедельный отчет, а потом присоединяется к игре, объединяясь с сыном. Но вдвоём они всё равно проигрывают, и даже с зубной щёткой во рту Кеша не прекращает возмущаться.  — Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает Николай, когда они закрывают дверь спальни. Маргарита вздыхает, перевязывая кончик косички лентой.  — Тяжелый день. На рынке было очень душно.  — Не надо было отпускать тебя одну, — вздыхает Николай, обнимая её со спины. — Тяжело ведь было.  — Мне помогли, — отвечает она и лишь улыбается в ответ на хмурый взгляд мужа. Они ложатся в постель и почти засыпают, когда за окном начинает греметь начавшаяся гроза. Она открывает глаза с первыми каплями, упавшими на подоконник — в последнее время сон стал совсем чутким, а потом, подумав немного, выбирается из постели.  — Куда ты? — сонно спрашивает муж.  — Пойду проверю Кешу, — отвечает она, накидывая на плечи шаль. — он боится грозы. Ты же знаешь.  — И он продолжит её бояться, если ты будешь приходить к нему, — тянет Николай, но она лишь качает головой. Её босые ноги громко шлепают по полу, и она замирает с ладонью на ручке, размышляя о доле правды в словах мужа. Но сомнения рассеиваются в ту же секунду, когда она видит сжавшегося в комочек сына.  — Мам? — зовёт он её с невероятной надеждой в голосе, и она кивает, запоздало вспоминая, что в темноте этого совсем не видно.  — Я здесь. Она забирается к нему под одеяло и гладит по пушистой голове, когда он прижимается к ней крепко-крепко обхватывая руками. В груди становится больно всего на секунду, а потом она вздыхает.  — Тебе не нужно её боятся, — шепчет она. — Это всего лишь…  — Ат-тмосферное явление, — кивает он. — Т-ты говорила, я п-помню. Но мн-не иногда к-кажется, что там к-кто-то есть.  — Даже если так, — отвечает она тем же шепотом, продолжая гладить сына по голове, кончиками пальцев нащупывая шрам — ровно в том месте, где у другого была метка, невольно отмечает она. Улыбается темноте. — Почему ты решил, что этот кто-то хочет тебя обидеть?  — В-все хотят мен-ня обидеть.  — Даже я?  — К-кроме тебя, — тут же исправляется её мальчик, и она улыбается, целуя его в макушку.  — Ну, мы оба знаем, что есть ещё один человек, кто точно не хочет, — произносит она, и Кеша понимает её раньше, чем она успевает продолжить, потому что крохотная ладошка быстрым движением накрывает живот. Кеша молчит, и ей жаль, что она не может видеть его лица, потому что наблюдать за мыслительным процессом Кеши — наслаждение почти. Но тут он напрягается, прижимаясь ещё сильнее, а затем шепчет совсем-совсем тихо, обращаясь будто к темноте, а не к ней.  — А если и он тоже? Она отвечает не сразу, хмурясь. Думая о сгорбившейся фигуре и тишине голоса, о сожалении, что его пронизывало, глубина которого совершенно точно свойственна семилетке быть не должна. И, наконец, отвечает.  — Я думаю, он будет сожалеть об этом куда больше. А затем вздыхает тяжело, прижимая сына крепче к себе, не думать стараясь о том, как сложно будет им обоим в этом мире, если она всё же окажется права.