Ведь мальчики не могут быть друг с другом

Такое странное ощущение. Вроде ты здесь, а вроде тебя и нет. Всё меркнет, всё становится менее значимым. Кажется, что пелена забвения аккуратной тонкой сеточкой накрывает разум, глаза и уши, делая всё донельзя незначительным. Ты сидишь, ощущаешь спиной накопившуюся от статичной позы усталость. Но при этом глаза... Глаза не видят ничего вокруг. Уши давно не реагируют на происходящее. А разум... Разум глумливо вытолкнул тебя из пространства, затаскивая в вязкие сети размышлений и воспоминаний. Оно и к лучшему. Не бурчит, не тяжко вздыхает, не шевелит нервно желваками. Мерно качается локон в такт сонных шебуршаний грифеля о бумагу. Движения чёткие, самоуверенные. Будто бы он уже знает, что будет. Что родится на этом плоском прямоугольнике, которое некогда было деревом. Пальцы все истерты, через блестящий грифельный покров белели костяшки на молочно-кофейной коже. Грифельная крошка, загнанная во все складки ладоней, озорно переливалась. Такой странный пейзаж. Вот так сиди, вот так дыши, вот так живи... Резкий хохот раздался где-то снизу, сопровождаемый мягкими, но громкими ударами чего-то быстрого. Выталкивая его из неведомых далей, перезвон мальчишеского смеха заставил его встрепенуться и моргнуть, по-совиному озираясь по сторонам. Окно-стол-учебники-комод-глаза... Ах! А-а... – Они всегда так? – А? – Ну... – парень почесал ногтём между чёрными бровями, сильнее хмуря лоб. Небольшая прядка сильнее качнулась, пытаясь помочь хозяину в его размышлениях, которые вытеснили из головы монотонную работу, вот уже проделывавшуюся пару... часов? – Реми и Максанс... Всегда такие громкие, да! Что-то выдумают, начудачат, а потом слушают причитания и жалобно смотрят, – по-тёплому улыбнулся, облокачиваясь на широко расставленные руки, которые опирались о кровать, почти касаясь стены. Чему-то непонятному продолжая растягивать губы, он размял шею, поочерёдно касаясь каждого плеча своими щеками, – Джотаро... – бирюза внимательно блеснула, – у тебя никогда не было братьев или сестёр? Юноша опустил глаза, смотря на выходивший рисунок. Чем-то больше напоминало карикатуру, но ему это по-настоящему нравилось. Широковатый рот чуть ли не растянутый некрепкой рукой дилетанта, чуть ли не с голову фирменный локон. Плечи неестественно прямые, делавшие фигуру похожую на треугольник, но вот глаза... Глаза вышли хорошо! Было видно, что модель где-то не здесь, где-то далеко... Смотрит на художника, но будто бы видит насквозь. Будто и не существует никакого двухметрового Джотаро родом из Японии, у которого нет ни сестёр, ни братьев. И как выяснилось... Нет у него настоящих друзей в "новом" доме. Юноша лишь отрицательно покачал головой, аккуратно проводя кончиками пальцев по краю листа. Нориаки лишь понимающе кивнул, вновь выпрямляясь. На что он встретил широко расправленную лапу, останавливающую его от дальнейших действий: – Ты... Видно устал. Да и я тоже. Нужно отдохнуть, – тяжело вздохнув, он с мерным перехрустом позвонков выпрямил спину. – Чудно! – вишнёволосый взбодрился, лёгким хлопком ладоней прогоняя остатки прострации из своего разума, – Может... Перекусим? Что ты будешь пить? – Куджо положил локти на колени, широко расставленные друг от друга, затем почесал подбородок, смотря на пол. Какёин всё ждал ответа, подобно щенку слегка склонив голову набок. Вдруг Джотаро резко хлопнул ладонями по своим бёдрам, ближе наклонился к юноше. Взгляд исподлобья, коварная улыбка... – З-значит сок, понял! – вишнёвоволосый резко поднялся, щёки уже начали багроветь. Сжав кулаки и плечи, будто бы защищаясь от тихого самодовольного смеха своего товарища, он стремительным шагом вышел из комнаты, неестественно тяжело наступая на доски. Куджо откинулся на спинку стула, стараясь сдержать ехидный смех кулаком. Ну надо же! Пара безобидных вещей и наш японский паинька в смущении! Как он только выдерживает сигаретные разговоры, если небольшой намёк на алкоголь уже вызывает в нём реакцию? А если не алкоголь? Надо же! Стал таким эмоциональным... Парень тут же выпрямился, резким вздохом заглушая внезапный приступ смеха. А когда он таким был? Может быть и... Никогда. Здесь по крайней мере уж точно. Он прекрасно помнил как ежедневно улыбался в детстве, звонко смеялся на фестивалях или получая подарки, как страшился тяжелого отцовского взгляда, дрожащей губой стараясь сдержать слёзы, как грустил вдали от дома, впервые оказавшись надолго в Америке среди диких для него людей. И как он перестал искренне улыбаться каждому однокласснику. Натянутые улыбочки сочились тут и там, принято улыбаться, а искренность в моду не входила. Уж лучше смотреть на сверстников сверху вниз, как языческий истукан, и просто внимательно их слушать. Поначалу разглаживалась только улыбка. Затем постепенно светлые и чистые, как родное море, глаза начали прятаться в широких бровях. А потом уже играющие желваки и горделиво поднятая голова – глаза уже изредка смотрели на собеседника, создавая белую полоску белка между радужкой и верхним веком. Новая тусовка... Не приветствовала добряков, да? Но что о язвах! Джотаро резко встал. Нет, даже подскочил со стула, тяжко охнувшего от такой массы. Сцепив руки в замок, он вытянул руки. Вниз, от себя, наверх. Немного закидывая руки за голову, он еле слышно по-кошачьи помычал, елозя спиной, будто отгоняясь от насекомых. Резко влево, резко вправо... Взгляд сощуренных глаз зацепился за стол. А он ведь и не знает, как живёт Нориаки. Аккуратная стопка тетрадей. Карандаши и ручки в небольшой прозрачной банке. Пара записных книжек по другую сторону от школьной канцелярии. Довольно толстые, набухшие от волнистых страниц. Наверное рисунки. Он тихо подошёл к ним. Положил руку, слегка провёл по гладкой кожаной корочке. И сразу же убрал. Нет, нельзя! Тебе не разрешили! Но так хочется увидеть, что же там нарисовано... Наверное какие-нибудь цветы, даже те, что ровным рядком в глиняных горшочках тут же рядом стояли на подоконнике. Или домишки и редко проезжающие машины за окном. Могла быть та же школа, девчонки и другие одноклассники и даже... Он сам? Да ну, бред, смысл Нориаки рисовать его? Высовывать кончик языка, ссутулившись, теребить карандаш о бумагу и скромно, как девственница на школьном балу в откровенном платье, смотреть на него исподтишка, "нервно поправляя свои неизменные из года в год очки". Ха! Смешно... Судя по шагам, кто-то вошёл в комнату. Но это был точно не его сердобольный товарищ. Резко повернувшись всем корпусом, слегка наклонившись назад, он встретился со слегка враждебными карими кружочками. Изучающе, как-то колко блестели они от оконного света. Юноша усмехнулся, скрестив руки на груди, опёрся плечом на белые наличники. Куджо развернулся полностью. – Извольте спуститься отобедать, месье, – стукнув пятку о пятку он резко выпрямился по струнке, мастерски изображая французский акцент. Слегка ухмыльнувшись, он сразу же вылетел из комнаты. Погоди, что... – Эй, Э-эмиль... – юноша высунул голову, вопросительно приподнимая бровь, – Нориаки говорил, что мы просто перекусим, разве не здесь? – Стесняешься знакомиться с родителями, сладкий? – тут уже точно хохочущая пуля, с топотом, а потом с лёгким скрипом, скатилась вниз – не захочет спуститься поесть, так захочет спуститься прибить его! Ну, в общем, да... Его не звали в гости, когда были родители дома, кроме того случая, когда был у Даниэлы, но те такие снобы, да и он просто пришёл вместе позаниматься. Как себя вести с обычными американскими родителями? Тихо спускаясь и зачем-то придерживаясь за перила, он прислушивался. Стук тарелок, звон приборов. Какие-то перешёптывания и раздача указаний. Звуки становились отчётливее с каждым шагом. – Ох, Джотаро, мой руки и присаживайся, у нас уже всё готово, – немного устало, но всё же донельзя дружелюбно по-французски картаво пропела женщина. Русые волосы обрамляли круглое лицо, голубые глаза приветливо блестели, впившись в слегка напуганное лицо юноши. Маленькая девочка точь-в-точь эта женщина уже что-то жевала, опёршись локтём о свою мать. Мальчики – и местные, и приезжие – все помогали. Близнецы приносили тарелки. Какёин немного трясущимися руками нёс красную кастрюльку. Эмиль подавал Луизе таблетки и стакан воды. Помыв руки и вытерев их о штаны, так и не поняв, каким полотенцем можно вытереться, вернулся в гостиную. Какёин уже сидел за столом, переговариваясь с женщиной. Куджо сел рядом, аккуратно садясь на стул. Переплетя пальцы в двойной кулак и оперев локти о стол, он положил подбородок на свои руки, слегка наклоняя к вишнёвоволосому голову. Габриэль уже начала есть, сидя у матери на коленях. По-детски прихлёбывая и периодически морщась от температуры супа, она продолжала медленно, но с аппетитном уплетать блюдо. Реми и Максанс пихая друг друга локтями хихикали, затем плюхнулись напротив парней и уставились на черноволосого. Эмиль разливал суп, уверенно и аккуратно по каждой тарелке. Младшим – тихое синхронное спасибо. Матери – спасибо, милый. Японцам – одно привычное, другое неуверенное. Себе – захлопнул кастрюлю и сел. Тарелки, звон, переглядывания. Необычный суп. Сыр и лук. Джотаро неуверенно потрогал ингридиенты, принюхался, опустил. Зачерпнул побольше, взял в рот. Странно, но вкусно. По-домашнему тепло, уютно. Странно защемило в сердце. Куджо оглядел едоков. Ели, обсуждали еду. Малышня шутила и наблюдала. Так... По-семейному хорошо... – Джотаро, а чем ты занимаешься? – участливо спросила Луиза, она блеснула ровными зубами, звякнула вилкой о тарелку, нанизывая салат. Парень выпрямился, кашлянув. Нервно озираясь, он проглотил суп во рту. – Раньше спортом, сейчас рисую... Точнее учусь, – уверенно, но сипло. Что-то про "ой, как интересно" прозвучало в ответ, и она принялась утирать дочери щёки и рот. Даже не моргнув, отставил тарелку, посмотрел на земляка. Он ел в разы медленнее, но тоже смотрел на него. Взгляд "наискосок" казался из-за положения головы враждебным, но при этом было ясно, что он извинялся. Не рассчитывал и сам, что миссис Гонзалес сгонит всех на обед. Куджо кивнул, показывая, что всё хорошо. И выпрямил плечи. – Добавки? – видно она чувствовала себя лучше, розовые щёки блестели также озорно, как и её глаза. Джотаро начал отнекиваться и кивать, вскинув руки и тряся ладонями. Но чуткую мать пятерых детей этим не остановить. Щедро налив супа, она через Какёина отправила тарелку обратно. Что поделать – нужно есть. Близнецы с интересом и ехидством разглядывали двухметрового грозного Куджо, которого обычная женщина "заставила" есть обед. Реми... или же Максанс что-то шепнул брату, пихая в свой рот ещё нарезанного хлеба. – А Джотаро останется сыграть с нами в карты? – нагнувшись над столом и взглянув на Луизу, пискнул мальчик. – А вы его и спросите, – миссис Гонзалес тяжело, но аккуратно отпустила с колен Габриэлу. Та стремительно пошлёпала в сторону дивана, прижимая руки к груди, скрытой хлопчатым платьем в синий цветочек. Куджо поднял глаза от супа. Внимательные карие, доброжелательно-гостеприимные голубые, две пары одинаковых внимательных глаз и фиолетовые. Немного тоскливые, размытые своими далёкими мыслями, но желавшими, чтобы парень остался и поиграл. Он кивнул, не отставляя тарелку. Ещё немного и лопнет. Плеск воды, звон посуды. Кто-то протирал стол. Джотаро вызвался подавать тарелки. Дружно и быстро они прибрались. И уже рассаживались на полу перед диваном. Луиза, неловко улыбаясь, садилась на диван, придерживаемая Эмилем. Большой живот – большая ноша. Не первая беременность в таком возрасте опасна и тяжела. Парни сели по кругу, подвинулись, переместились, когда близнецы принесли карты. Красные лакированные карточки с жёлтыми надписями "UNO". Габриэла внимательно следила за движениями рук и шелестом карт, прижавшись к боку матери, когда та уже во всю орудовала спицами. – Правила знаешь? – сказал, смотря в свои карты, один из близнецов. Джотаро прекрасно знал как играть в покер, слезу утконоса*, это прорыв*, наркобарона* и другие подобные игры, но не в эту. Настольные игры не были традицией в его семье, а были ли традиции вообще? Дед любил покряхтеть о своих путешествиях с банкой пива, готовя барбекю. Бабушка тоже всегда о чём-то своём щебетала, обсуждая игру с подругами в бинго. Мама, старавшаяся казаться японкой, звала иногда семью играть в мадзян* или же сёги*. Маленький мальчик не всегда соображал что происходит в игре и даже не понимал, если мама, восторженно хлопая в ладоши, объявляла о его победе, поэтому он чаще всегда смотрел за игрой взрослых или же баловался. Отцу же по душе была музыка, маленькому Куджо же было главное провести с отцом время. Осматривая разноцветные цифры, черноволосый отрицательно покачал головой, взглянул на Какёина, непроизвольно ища в его взгляде поддержки, но он не смотрел, удобно для себя переставляя в веере карты: – По ходу поймёшь, – недовольный своим "банком", буркнул Эмиль. Вишнёвоволосый поднял глаза, смотря на нахмурившегося Джотаро, старавшегося понять, о чём вообще игра. Он положил свои карты вниз колоды, придвигаясь к нему ближе. – Смотри, ты кладёшь на открытую карту, – показал на зелёную лакированную шестёрку, – либо что-то зелёное, либо шестёрку... – Точно такую же или можно другого цвета? – также, но низко, шепнул юноша. – Ты можешь скидывать карты вместе, только нужно... Вот ты положишь сюда свою пятёрку зелёную, сверху можешь положить эти две красные. – А эта карты? – Выбор цвета. Называешь нужный тебе. Будем...– он облизнул губы, – играть вместе, я буду подсказывать. Так ты быстрее поймёшь. И ещё помни самое главное, – главное? Джотаро нагнулся к парню сильнее, стараясь ухом зачерпнуть больше звуков и секретов, – Когда у тебя одна, кричи: "Уно!", когда у другого – тоже. В противном случае берёшь все использованные карты, а их быть может много! – Джотаро кивнул, слегка присвистнув. Братья переглянулись, взглядом обещая, что игра будет напряжённой, и новичка они не пожалеют. Ширк, бах, фьють. "Этой картой можно...". Случайно ближе, плотнее прижимаясь к телу. Ширк, бах, уно! Круговорот карт менялся, взгляды становились азартнее. Всё жаднее и нетерпеливее парни кричали "уно!". Девочка внимательно наблюдала, Луиза по-матерински улыбалась. Кто-то выигрывал, кто-то проигрывал. Время в доме Гонзалес проходило незаметно...