Страх. Отвращение. Отвращение к себе и страх к нему. Казалось бы, родные люди, а так мерзко и тошно от себя. За свою немощность и беспомощность. За страх что-либо сказать и противиться мерзким улыбочкам, этим гортанных хохоткам, вылетавшим откуда-то изнутри каждый раз, замечая искривлённые в его сторону губы. Много. Много времени прошло, а пятна на себе ощущаются. Заляпанная как стекло. Может уже треснуло. Хотелось бы разбиться окончательно, да был ли в этом смысл? Убирать придётся родителям – порежутся. Эти микроскопические осколки со страхом быть брошенными вопьются в уставшие ладони, прижмутся сильно-сильно и попросят не отпускать. До последнего вдоха. До последнего стука сердца. До последней улыбки застывшей на устах.
Периодически мрачные мысли душат по вечерам, заставляя с головой и по долгу погружаться в полную тёплой воды ванную. В первый раз она кричала и плакала, ещё бы чуть-чуть и захлебнулась. Затем постепенно с каждым разом... Ничего. Впивавшийся в никуда взгляд открытых глаз, чувствовавших уже привычное жжение от воды. Будь то дно ванны или же зеркальное искажение поверхности. Всё в такие моменты было едино. Смысл ли был у этого? Определённо. Под толщей воды что-то пробуждалось в её сознании. Что-то хотело жить, что-то боролось с ней же самой. Заглушались непрошенные мысли и переживания. Такие моменты становились ярче, но при этом реальность заглушалась.
Может быть именно эти периодические посиделки с каждым разом удлинялись, стимулируя увеличения объёма лёгких. Оно и к лучшему. Ни разу не отключившись, выныриваешь с шумом вдоха и плеском потревоженной воды. В глазах рябит, словно антенну кто-то сместил на твоём телевизоре осознания происходящего. Эйфория от глотка обычного воздуха, эйфория от ощущения жизнь. Всё, что ей сейчас нужно.
Вода стекает по потемневшим волосам, нежно облепившим щёки, затылок. Облокотившись о бортик ванной, сухой частью охлаждавший сведённые лопатки, можно уже и отдышаться. Маленькие груди скачут от интенсивной работы лёгких. Капли воды очерчивают сантиметры тела, изредка воссоединяясь со своими сородичами.
Внезапный, но вежливый стук о деревянную дверь вырвал её из раздумий. Тут же выпрямившись, прикрыла груди руками, инстинктивно скрестив руки и зацепившись пальцами за плечи:
– А? – сипло раздалось. Будто бы не она произнесла, а голые кафельные стены глухо передразнили её. Скрип, тяжёлое шлёпанье ног. Стесняться уже давно было нечего. Если б их и учили стеснению к ближнему, стекло было бы чистым. Футболки как и всегда на нём не было. Крепкая грудь, лёгкие штрихи пресса. Пара шрамов от драк и операции. Выпирающий от самомнения пупок и еле заметная дорожка волос от него, скрывающаяся в джинсах, плотно обхватывающих талию. Вальяжно осмотрел ванную, будто бы пришёл к своей девушке потрахаться в первый раз, оценивающе присвистнул. Подошёл и присел на корточки возле бортика.
– Долго ты.
– Имею право, – обеими руками собрала волосы в хвостик, сжала, выжав из них скромную струйку воды. Испытывает, ходит по тонкому льду. Но братец всё впивался в её карие глаза немигающим взглядом. Создавалось даже ощущение, что глаза потемнели, слившись с его зрачками. Расширились? Таблетки всё ещё безукоризненно действуют, изредка срывая с него маску.
Вот так. Глаза в глаза. С собственным страхом. Карен стиснула бортики ванной до побеления костяшек. Сердце учащённо билось. Желваки под тонкой кожей танцевали. Всё смотрит. Не мигает.
Наконец Золтан шумно вздохнул, вставая на колени. Провёл указательным пальцем правой девичьей руки от плеча до запястья – успели высохнуть. Не смотря на него легонько лизнул. Бесстрашный плеск и смех. Девушка окотила его водой. Смех – реакция на шалость. На большее он не способен, на большее он и не сможет решиться. К её счастью... Теряет хватку. Извечно грубые ладони частично усыпанные мозолями больше не смогут прикоснуться к ней, как в тот раз, когда он только узнал о девушках от одноклассника. Тот кичился, что собственными руками стянул розовые хлопчатобумажные трусики с худой Лиззи. Как же та была рада! К полу немому мальцу девчонки боялись подойти – стесняется, мычит и краснеет. Лишь Бобби, уже имевший пару прыщей для своих юных одиннадцати лет и кривозубый, как старая кляча, без умолку говаривал с плохо знавшим английский Золтаном. Вот он и выдал. Конечно, это была всего-навсего фантазия Бобби, но как же сильно она подействовала на рыженького паренька, старше и выше на голову своих одноклассников! Всё бы попробовать, да на ком? Вот и подвернулась под руку сестра. Хватило лишь на откровенные поглаживания и исследования тела под розовой майкой и в шортиках. Разочарование... Маленькая плакса не была таким же идеалом, как Лиззи, по рассказам его дружка, но играть в "мужа и жену" боялась отказать. Хотя... Каждый мальчишка в классе по-разному описывал Лиззи. Сложно было кому-либо одному верить.
Вдоволь насмеявшись он встал, утирая лицо:
– Мне скоро на подработку, нужно ополоснуться. Постараюсь побыстрей.
Быстрые перешлёпывания стоп и мягкий хлопок двери. Вновь сотрясается всё тело, вновь она трёт руку, стараясь соскоблить с постепенно краснеющей кожи чужие прикосновения.
***
Какой был во всём этом смысл? Зачем же было притворяться изо дня в день натягивать на лице улыбки, заставляя двигаться в сумме на них всех до ста пятидесяти девяти мышц в зависимости от ситуации? Весь этот маскарад для самого себя, зрителей же нет! Можно было бы и сорвать эти напускные пафосные маски!
Родившись в этой среде безэмоциональных богачей, постепенно становишься таким же. Ранее жизнерадостный малыш, стремившийся показать всему миру свои любовь и переживания, постепенно к школе становился всё более сдержанным. Невидимая маска всё плотнее начинает прилегать к лицу, сковывая движения всего, кроме сдержанной для всех улыбки, застывшей на лице, пока на тебя смотрят. Какая бы то ни была ситуация. Дома – сдержан. Школа – сдержан. В гостях – сдержан. Одеревенелость лица распространяется постепенно по всему телу, как скверна, отравляя плечи, руки, сковывая шаг, а затем душу и сердце. Ритм ударов будто бы замедляется, охлаждая уже всё тело полностью до конца жизни. Кровь не бурлит, проскакивает зачастую в голосе и движениях сталь. Что-то резковатое по отношению к человеку, но никак не в жесте. Ничего нет за этими непроницаемыми остекленевшими глазами. Где-то там в себе, думает, строит стратегию.
Звон столовых приборов о белоснежные тарелки сквозь сочные брызжущие соком стейки напоминал звон колоколов. В этом звоне не было радости, никто никого не звал на праздник, никто никого не звал на мрачное и грустное таинство. Буднично отстукивали, будто бы не имело это смысла. Ничто и никогда не имели смысла.
О, дорогая! Да, дорогой? Чудесный ужин, дорогая! Ох, ты мне льстишь, это всё рецепт твоей прабабушки! Сюси-сю-у-у? Ля-ли-лю-у-у! Чмоки-чмок...
Передразнивая родителей в голове, она непроизвольно хмурилась. Глаза метались от вилки к ножу, словно женатая пара пластиковых кукол, улыбки которых тоже застыли на лицах. Разницы никакой! Тем более, что количество зубчиков на каждом приборе так прелестно передавало темперамент прототипов, что с ума сойти можно было! Порой слышишь выплёскивавшиеся, как верблюжьи слюни, эмоции. Один в другую р-р-раз! Другая в одного два-а-а! Очередной скандал, желание развода и курок для малолетней её – ты-слишком-мала-иди-спать. А всего лишь хотелось обычного разговора ни о чём.
– Знаете... Попкорн такой сладкий! – встряла в разговор Даниэла, пока апельсиновый сок журчал в наливаемом стакане. Вилка звякнула, графин ухнул. – Пахнет теплом и немного отдаёт кукурузой, остаётся меж зубами шелуха и кажется, будто карамель въедается в зуб! Так противно и неудобно языком счищать это всё, но вкус остаётся надолго... – Она подняла взгляд полный решимости продолжить описание этого невинного снэка. Взгляд надежды, отражавший пустоту родительских глаз, источавших лёгкое презрение и разочарование.
Отец не притронулся к отброшенной вилке, только опёрся о левую руку лбом. Сделал он это настолько нервно и агрессивно, что запонки мимолётно пискнули, ударившись о стол. Мать дёрнула рукой в сторону мужа и, о чём-то вспомнив, тут же начала поправлять причёску, с которой и так всё было хорошо. На том и поговорили.
***
Ты в этом уверен? А если там ничего такого не окажется?
Не ссы. В любом случае позор понесёт тогда он.
Я?!
Ну а кто?
Так-то план красивый и простой... Действенный... Но эта вот хрень нам неизвестна.
В конечном счёте, можно будет раздуть слух на основе тайны. Что вот, мол, прячет и скрывает.
А примерно есть представление, что там?
Да порнуха какая-нибудь, ха-ха! Они же все извращенцы!
Ну, хорошо. Это... Ну, пробуйте. Мне денег не жалко! Главное, чтоб ему да пожёсче! Проблем с этим планом не будет?
Да хуй знает. Навряд ли. Этот вот не из сопливых, но и не из крепких.
Ага-а... А как вы вообще о ней узнали?
Зоркий глаз.
Ха! Этот что ли?
Именно.
