Lana Del Rey – Blue Jeans
I will love you 'til the end of time I would wait a million years Promise you'll remember that you're mine
«Водоворот всё слышит, пташка» Густые облака водоворота рассеивались, оставляя после себя невзрачную дымку. Я чувствовала, как тело попадает во власть земного притяжения, и вдохнула полной грудью. Мне казалось, что теперь, я действительно могу дышать. «Твой образ будет зависеть лишь от того, кем ты хочешь сегодня быть. Все ограничения в твоём сознании» Ещё на шаг ближе. Меня встретил тот же парк. В темноте наступающей ночи, он будто пытался навеять страх. Породить его глубоко в моей душе своим неласковым приветствием из скрипящих веток и вихрей бьющих в лицо листьев. Я уверена, что пути назад нет. Все, что я могу сделать – идти дальше, ведь победный конец начинает обретать свои очертания. Усаживаюсь на ветхую скамью, подбирая под себя ноги. Вдох. Стоит только закрыть глаза и черная мгла уносит все дальше. Ослепительно белая вспышка обжигает веки. Я не чувствую своего тела, оно в один миг стало невесомым, способным воспарить над землёй без помощи крыльев. Среди тысяч искр я пытаюсь найти ту самую, ухватить нужную нить, малейший отблеск его энергии. Ещё одна вспышка, от нее к горлу подкатывает гадкая тошнота. Вновь мнимо ощущаю его присутствие. Энергия – свежий майский ветер и жасмин, а на вкус, кислая ягода, покалывания на языке от которой – сильнейший наркотик. Сердце отбивает бешеный ритм по рёбрам, веки неохотно поддаются желанию открыть глаза и белая пелена неторопливо отступает. На периферии резким контрастом мелькает нечто яркое. Рассекая руками необъятную пустоту, я едва поспеваю за ослепительным огоньком. Он – будто в свете тысячи софитов, переливается всеми, что можно вообразить оттенками красного и, многим из них человеческий разум попросту не подберёт должного описания. Не в состоянии отвести от него глаз я, как зачарованная разглядывала сотни пожаров, что скопились в один комочек. Вырвись они, вся сила Небес и Ада окажется песчинкой на фоне пустынной бури. Затаив дыхание, точно в наваждении, я тянусь к нему пальцами, не боясь, что неукротимый огонёк может больно ужалить плоть. Сердце замерло. Жар приближался к ладони и вот, я почти чувствую последствия столь болезненного касания. Но, стоило мне дотронуться до заветного пламени, как новая вспышка ударяет в глаза. Совершенно другая и в то же время, до боли в груди знакомая. Вновь смахиваю уже намозолившую глаза пелену. Стоит ей сойти, как и без того нарисованный фантазией сон замирает. Получилось. Он, будто мираж, всего лишь иллюзия, дотронься до которой, и она растворится в пустоте. И мне хотелось навсегда запомнить его таким – дьявольски прекрасным, не смотря на все жизненные перипетии. Таким родным и таким далёким. Сглатывая остатки сомнений, я медленно сокращаю расстояние между нами. Он не отрывает глаз от меня, замер, словно очарованный. Так смотрят дети на диковинные игрушки: с нескрываемым интересом и некой опаской, боясь за сохранность чудной вещицы. Но стоит мне переступить невидимую границу, как взгляд его меняется, сверкает нескрываемой враждебностью. — Что, черт возьми, тут происходит? — сквозь зубы цедит он, голос пронзает пустоту, словно сталь. Когда от столь непростительной близости все ярится в желании откинуть остатки прежнего благоразумия, просто умоляет быть рядом. В противовес здравому смыслу, что своими ледяными пальцами дёргает за нити безвольную куклу и позволяет лишь расплыться в снисходительной улыбке. Так вот, каково это, разрываться на части. — Ты ведь не помнишь кто ты? — Откуда тебе известно, — рявкает он. Его слова больно отзывались в груди, столь холодный тон ледяными иголками пронзал истерзанное сердце. Мне этого не хватало. — Ты желаешь знать правду, — я протягиваю к нему руки. — И я помогу тебе в этом. Голос переходит на шепот. — Просто, прошу, доверься мне. — С какой стати? — шаг назад, взгляд, пронизывающий до самых костей. — Кто ты вообще такая? Чувствую подступающие к глазам слёзы, голос рвется наружу сквозь собравшийся в горле ком. — Люцифер, — еле слышно шепчу я. — Твоё имя – Люцифер. Что-то трепещущее в груди до последнего лелеяло малюсенькую надежду, которой было суждено разбиться о скалы собственной абсурдности. Надежду о том, что крупицы его прошлой жизни соберутся воедино. Поддаться чувствам – было равно необратимому провалу. Всё внутри сжимается в тугой узел, а ком продолжает безжалостно душить, не давая сделать и рваного вдоха. Разве наша противоречивая, пугающая любовь стоила этого? Стоила его жизни? Разве я в силах одним неосторожным словом сейчас отнять у него шанс на спасение? Уставившись на меня он качает головой, словно умалишенный, и единственная непрошеная слеза катится по щеке. Я столбенею, отворачиваюсь, зажмурив глаза. Всё, только бы не видеть этого. Всё, чтобы сдержать эти сокрушительные порывы. Не дать им овладеть собой. — Я покажу тебе, — выдавливаю я, вновь протягивая руки. — Прошу, Люцифер. Он судорожно выдыхает, опуская плечи. Расцениваю, как немое «да» и делаю несколько шагов к нему, заставляя наши руки встретиться. Его прикосновения – яд, который я добровольно пускаю по венам. Лёгкая хватка вокруг запястья обжигает хуже раскаленной каминной решетки. — Просто смотри мне в глаза, — одними губами бормочу я. — Ты увидишь то, что видела я. Внутренний двор. — Не сравнивай нас, мой отец – Сатана, а не школьный учитель. Ещё тогда незнакомый мне мужчина, от одного взгляда которого я готова была умереть заново. Вместо глаз – два пылающих гневом рубина, за спиной раскинулись бордовые крылья. Перья их – точно мечи, выкованные лучшим мастером, а сталь – жар самой глубокой бездны Ада. Школьный коридор. — Где же этот чертов кабинет, — фыркаю я себе под нос, быстро проносясь мимо нескончаемых дверей. Не вписываюсь в поворот. Гадство. Туфли предательски скользят по полу, путаясь в подоле платья, и я уже предвкушаю встречу лица и мрамора. Неизбежное падение, если бы не чья-то мертвая хватка. В последний момент мужские руки впились в мои предплечья и силой поставили на ноги. — Тормози на поворотах, Непризнанная. — Спасибо, — пролепетала я, попутно пытаясь восстановить равновесие. Успеваю уловить только тень, что скрывается за злосчастным поворотом. — Люцифер, ты, — голос дрожит, я опускаю глаза, останавливая поток воспоминаний. — Ты должен быть готов к тому, что увидишь. Ты должен быть готов. А я не готова, не готова снова ломать твою жизнь, снова смешивать с грязью твоё существование. Не готова терять тебя. Как в тот судный день. Нет боли. Нет страха. Нет мольбы. Люцифер напоминал тень, пустую оболочку самого себя, которой никогда не гореть алым пламенем вновь. Я пригвождена к нему, не в силах отвести взгляда. Предчувствуя необратимое к горлу начинает подступать тошнота. Сердце замирает. Все происходит будто в замедленной съёмке: в ушах нестерпимый писк, а перед глазами в решающем взмахе сверкает меч палача. Омерзительный хруст эхом отзывается в голове, смешиваясь с пронзительным криком. Глаза затягивает темная завеса и последнее, что я помню, как отсеченные крылья обращаются в пыль. Он силой вырывает руки, отшатывается от меня, будто я оттолкнула его физически. На лице застыл немой ужас, а в глазах отразились те тысячи вопросов, что хаотично роились в голове. — Что за бесовщина? — он отходит дальше. Ты опять сделала ему больно. Не ведая, что творю, больше не в силах сдерживать это, я подлетаю к нему, обхватывая лицо руками, заставляя поднять на меня глаза. Столь заветные прикосновения, о которых я и не смела мечтать. Они воплотили в себе горькую смесь раскаяния, сожаления и несносной злости. Злости на саму себя. — Ты слышишь меня? Люцифер, я обещаю, я всё исправлю. Только верь мне, верь мне в последний раз, — моя просьба граничит с мольбой. — В полночь, в старой части парка. Он молчал, все это время, устремив взгляд сквозь меня, прожигал бесконечную пустоту в груди. Но образ его с каждым мгновением становился более размытым, все вокруг теряло свои очертания. Наше время здесь на исходе. Тьма растворяет в себе блеклый силуэт, пустота съедает остатки оттенков и последнее, что я слышу: — Кто ты? — Никто, — едва различимым шепотом срывается с моих губ.