***
Джин отменил занятия, чтобы взять с собой Юнги. Мальчик ввалился на кухню почти в полдень следующего дня и закричал: — ПАПА? Я опоздал на автобус! — Да. Потому что я выключил твой будильник. "Сегодня" у меня для тебя, — спокойно ответил Джин. На лице Юнги отразилось забавное сочетание недоверия и удивления. Он пробормотал несколько слов в ответ, прежде чем пересечь кухню и медленно опуститься на одно из пустых мест за столом. Его нос-пуговка потерял красный блеск прошлой ночи, но пижамная рубашка все еще была расстёгнута. Было также приятно видеть, что его волосы стали абсолютно, очаровательно взъерошенными. Что-то вроде тех, какими волосы Намджуна были утром. Как у хорошо отдохнувшего в кровати. От этого у Джина заныло в груди. — Мне не обязательно идти в школу? — Нет. Не сегодня. — Но сегодня же учебный день. — Нет, если ты не идешь в школу, то это не так, — рассмеялся Джин. — Иногда есть более важные вещи, о которых нужно позаботиться. Например, пообедать или сходить в кино? Юн смотрел то на Джина, то на свой пустой стакан из-под апельсинового сока. Книги были разложены на столе. Он почесал нос и опустился на своё место. Было очевидно, что он растерян. И это было хорошо, потому что если бы его дети могли угадать каждый трюк, который он припрятал в рукаве для исправления плохого дня, тогда они могли бы больше не нуждаться в нём, и эта мысль была для Джина неприемлема. — Какой фильм? И что за обед? — спросил Юнги. — Как ты захочешь. — И то, и другое? — И то, и другое, — согласился Джин. — Чего тебе хочется? Пиццу? Ттокппоки? Юнги ахнул. Затем улыбнулся: он почти ничего не сказал, но лицо засияло от предвкушения хорошего дня. Никакой школы, только еда и кино. Мальчик, пыхтя, соскользнул со стула и выбежал из кухни, громко топая ногами, направляясь в свою комнату. Джин слышал, как он хихикает и болтает сам с собой сквозь стены. Через десять минут ребёнок уже надел красную шапочку, большой свитер и рваные джинсы. Когда он вернулся, Джин непонимающе поднял бровь. Не считая шапочки, всё подходило друг другу. Юнги подбежал к Джину, схватил его за руку, дёрганьем поднял из-за стола и закричал: — Ну же! Пойдём! Я так хотел увидеть нового Человека паука! Это будет круто. То есть, так здорово. Хватка Юнги была твердой. Его рука была теплой. Его смех был сладким. Действительно, всё может быть исправлено.Love on a Bad Day
15 мая 2020 г. в 17:54
— Папа, я не могу заснуть.
— Мм.
— Папа. Папа. Я не могу заснуть.
— Мм, Юнги, возвращайся в постель, — пробормотал Намджун.
Джин глубоко вздохнул и перевернулся на другой бок, натянув на себя тяжёлое одеяло, чтобы уютно устроиться в его тепле и снова заснуть. Его разбудил голос, похожий на голос его сына Юнги, но это не мог быть он, потому что его Юнги никогда не будил их среди ночи. За все девять лет, что они были родителями, Джин почти убедил себя, что Юнги был отчасти отстранённым, каким-то одиноким ребёнком, который скорее задохнется в своих подушках, чем попросит родителей помочь ему с грязными вещами.
Всё это явно было сном, и секунду за секундой Джин снова уходил под плотный полог бессознательности, почти полностью проваливаясь в пустоту.
Затем послышалось сопение.
Просто мягкий, приглушенный звук заложенного носа и больного горла, за которым последовала икота.
Он знал голос своего сына как свои пять пальцев. Это был абсолютно, 100% не сон.
Джин проснулся быстрее, чем когда-либо в своей жизни. Его глаза всё ещё были сонливыми, когда он выглянул из своего кокона и прохрипел:
— Юнги? Малыш? Что случилось?
— Я не могу уснуть.
Даже будучи ещё младше, Юнги был очень тихим. Уравновешенным. Сильным духом. Джин помнит так много бессонных ночей, когда он сидел над кроваткой Юнги и ждал, когда тот заплачет, потому что слышал, что дети часто так делают, когда садится солнце. Мальчик никогда не плакал, и Джин просто сидел, сгорбившись над прутьями детской кроватки, поглаживая пухлые маленькие щечки тыльной стороной пальцев, пока Намджун не забрал его и не сказал, что всё в порядке. Некоторые дети были именно такими.
Прошло так много времени с тех пор, как он беспокоился о Юнги, что его сердце начало странно биться в груди, подавая маленькие сигналы тревоги, что этот ребёнок (из всех их) борется с чем-то, что произошло что-то неразрешимое и неизбежное.
— Джун, вставай, — сказал Джин, с трудом высвобождаясь из-под одеяла и зажигая свет.
Юнги выглядел совершенно измученным. Глаза и нос были красные, как вишни, волосы спутаны и торчали под странными углами. Он расстегнул три верхние пуговицы своей рубашки и почесал грудь так, что длинные линии побежали по его молочно-белой коже, и он стоял в ногах кровати Джина, нервно теребя одежду. Джин фыркнул, стараясь не пугать сына своей реакцией, но он слишком быстро вскочил с кровати, чтобы это могло быть чем-то случайным. Уже распахнув объятия, Джин встретил Юнги на полпути, обнял его за плечи и поцеловал в лоб.
— Ты в порядке, — пробормотал Джин, зарываясь ртом в густую шевелюру Юнги.
Это было похоже на то, что компания отпугнула бы Юнги. Мальчик зарылся лицом в отцовскую хлопковую одежду и зарыдал, сотрясаясь от собственного горя. Его голос был приглушен тканью. Джин был благодарен ему, потому что если бы он услышал это более отчетливо, его сердце разбилось бы вдребезги.
Намджун мгновенно выбрался из постели и присел на корточки позади Юнги. Руки мужчины были больше, теплее и тверже там, где они терлись о поясницу Юнги, и его голос был просто глубоким рокотом, когда он сказал:
— Расскажи нам. Что происходит?
В течение нескольких минут Юнги намочил рубашку Джина спереди, капая носом, пока тот не почувствовал это на своей груди. Всё казалось таким знакомым и в то же время таким чужим. Чимин и Хосок оставляли свои сопливые отпечатки на его животе, Чонгук всегда сопел в его плечо, слёзы пропитывали изгиб шеи Джина, когда мужчина держал его на руках и успокаивал. Тэхён часто плакал в салфетку и позволял Джину растирать ему спину, пока тот не приходил в себя. Юнги.
Юнги почти не плакал. Это было необычно.
В конце концов Юнги повернул голову. Он крепко зажмурился, и Намджун поцеловал его в щёку.
— Не торопись.
— Жизнь сейчас очень плоха, — тут же сказал Юнги.
Намджун вскинул голову и хмуро посмотрел на Джина. Прежде чем кто-либо из них смог придумать ответ, Юнги продолжил:
— Хоби ненавидит меня. Он всю неделю г-говорил мне, что ненавидит меня, поэтому я был в плохом настроении. Я не справился ни с одним из своих тестов. Никто не хотел быть моим партнером н-на занятиях в классе. А теперь я н-не могу заснуть. Я не смогу спать никогда.
— О, мой Юнги, — выдохнул Джин. — Нет. Ты же не собираешься бодрствовать вечно. Ты просто устал.
Было уже почти пять утра. Через несколько часов дети проснутся и пойдут в школу.
— И Хоби не испытывает к тебе ненависти, — тихо сказал Намджун. Теперь его длинные пальцы расчёсывали волосы Юнги, распутывая спутанные пряди, чтобы мальчик снова стал похож на человека. — Ненависть — это просто любовь в плохой день.
О, дети любили это слово. Чонгук был почти на этой стадии. На всё было «нет» или какой-то похожий, но столь же неприятный ответ. Джин никогда не поощрял это слово. Однако он знал, как мало это значит, когда оно исходит из уст малыша или расстроенного подростка. Юнги не совсем понимал это.
— Это поправимо, — мягко сказал Джин. — Я тебе обещаю.
— Я не могу уснуть.
— Я понимаю. Это потому, что ты расстроен. Я хочу, чтобы ты был здесь со мной сегодня вечером, хорошо? Я буду не спать вместе с тобой. Мы можем чувствовать себя сумасшедшими вместе, пока не заснём.
Отцовство было трудным делом. Здесь было так много переменных, что казалось невозможным подготовиться к ним. Девять лет назад Джин и Намджун стояли на крыльце своего первого дома. Руки Намджуна были неловко засунуты в карманы. Джин тонул в свитере, который был слишком велик, и его руки были скрещены на груди в защитной позе. Ни один из них не произнес ни слова, слишком напуганный тем, что должно было произойти, чтобы шевелиться.
Он был отцом Юнги. Что бы ни происходило прямо сейчас, он мог это исправить.
Намджун первым вернулся в постель. Джин и Юнги последовали за ним ещё через несколько минут, держась друг за друга. К тому времени простыни уже остыли, и Джин, дрожа, закутал Юнги в одеяло и засмеялся, когда мальчик издал тихий неодобрительный звук.
— Выключи свет, Джуна.
Намджун наклонился над ними, чтобы погасить лампу, поцеловал каждого в лоб и снова улёгся на своё место.
У Джина была идея, которая, как он надеялся, сработает. Он напевал старую колыбельную, названия которой не мог вспомнить, а потом обнял Юнги под одеялом и погладил его по спине. Юнги не издал ни звука. Он смотрел на губы Джина, пока тот пел, и терпеливо ждал, пока пройдет время и его веки станут слишком тяжёлыми. Они трепетали, закрываясь дюйм за дюймом, мгновение за мгновением, и через несколько минут мягкие волны его храпа стали глубокими и ровными.
Это поправимо. Всё может быть исправлено.