Back In the City, I'm Just Another Guy In a Sweater

Встреча с Юнги была главным событием в жизни Джина как родителя. Было бы неправильно сказать, что у Джина был любимец — он любил каждого из своих детей до смерти, и для этого не было никаких причин, — но Ким Юнги всегда будет ребёнком, который будет в самом сердце Джина. Из всех детей влияние Юнги было более жизнеутверждающим, чем учёная степень, прислоненная к камину, кольцо, сидящее на пальце, даже дом, который он подписал много лет назад как новобрачный. Джин помнил, когда Юнги был самым маленьким. Было горько видеть его сейчас старшим среди группы милых маленьких хулиганов, но те первые дни с мальчиком так нежно вспоминались. Юнги привезли к Джину и Намджуну в автокресле, надежно пристегнутым и укрытым одеялами. Самая хрупкая доставка. Всё тело Джина напряглось, когда соцработница подошла к ступенькам крыльца с коляской их сына в руках. — Мистер Ким, — ласково сказала она. — У меня ваш ребёнок. Его ребёнок. Ребёнок Сокджина. С того момента, как Джин осторожно снял Юнги со своего места, он знал, что это было для него. В то время как любовь между ним и Намджуном была тщательно выбрана и взращена годами практики, эта любовь между ним и маленьким свертком в его руках была недвусмысленной, безусловной и абсолютной. Ким Намджун встретил Ким Сокджина как полностью реализовавшегося взрослого человека с мечтами и устремлениями. Ким Юнги встретил Ким Сокджина как растерянного и неопытного отца, которому нужно было так много узнать и так мало времени, чтобы все сделать. На протяжении многих лет Джин подозревал, что Намджун и Юнги никогда не были связаны так, как он и Юнги. Первые несколько ночей с малышом Джин таскал кроватку Юнги из детской в их спальню и спал, прижавшись щекой к раме. Его глаза и уши, его поздние ночи и ранние утра — всё это было для Юнги. Он вздрагивал, если ребёнок хотя бы икал во сне. В те ночи Намджун много раз тянулся к Джину. Он гладил его по спине, целовал в висок, обнимал и спрашивал, что у него на уме. Сокджин удивился, как он мог задать этот вопрос, когда было так очевидно, что каждая мимолётная мысль была о ребёнке. Намджуну потребовалось два года и болезнь, чтобы почувствовать то же самое. Всего лишь несколько тихих всхлипываний и тихих покашливаний, и потом появился Намджун, сидящий рядом с матрасом малыша и поглаживающий его грудь, совершенно лишённый каких-либо эмоций, кроме страха и беспокойства за сына. Джин никогда не ругал Намджуна за период адаптации. Он никогда не думал о Намджуне как о меньшем или худшем родителе, нуждающемся в большем количестве времени. Намджун всегда был более нерешительным партнером между ними двумя, а Юнги был изменением в жизни, которое было великолепным, но тяжелым бременем. Это было ожидаемое нежелание. Потом появился Хосок. Намджун был очарован. К тому времени он уже был опытным родителем, привыкшим к тому, что может быть и отцом, и мужем, не идя ни на какие жертвы. Намджун осыпал Хосока такой любовью, что почти каждый день Джин не мог оторвать их друг от друга. Но это вовсе не означало, что он тоже не любил Юнги. На самом деле, казалось, что, любя Хосока так беззастенчиво, он только научился любить Юнги больше. Всякий раз, когда Джин ловил их вдвоём, когда Намджун читал книгу или объяснял новости своему старшему сыну, малыш тихо прижимался к его груди и смотрел на него снизу вверх, наблюдая с восторженным восхищением, как губы его отца двигаются. Юнги не был похож на других малышей. Когда дело доходило до обучения, Юнги делал это тихо. С годами это, казалось, никогда не менялось. Это только делало Джина более уязвимым к эмоциям настолько сильно, что это невозможно было полностью переварить. Семья быстро росла. Каждый из братьев пришёл с новым багажом. Тэхён был индивидуалистом, который ненавидел правила. Чимин был встревожен и часто говорил о себе свысока. Чонгук был чистым листом, который, казалось, впитывал всё, что он мог переварить, и через всё это Юнги был постоянным. Джин часто плакал, просто снимая накопившееся напряжение, сидя на краю ванны, и это был Юнги, который пробирался внутрь, промокая глаза Джина, чтобы помочь убрать беспорядок. Он и тогда почти не разговаривал, но знал, что такое слёзы, и знал, что рукава его рубашки помогут их смыть. Интуитивный. Умный. Это был ребёнок Сокджина. Так что нет, Сокджин не выбирал фаворитов. Не было никакого способа сделать это, когда каждый из его детей был нитью в ткани его мотивации и его цели. Но Вселенная ожила в тот момент, когда Ким Юнги был доставлен к Сокджину. Так что вполне логично, что в день десятого дня рождения Юнги у Джина случился небольшой нервный срыв. Утро началось так тихо. Никто не пошевелился, когда Джин выполз из постели с огромной тяжестью в животе. Намджун был мёртв для всего мира, даже не подозревая, что его муж проснулся с шипом страха в боку. Так было даже лучше. Подсознательно Джин понимал, что может разбудить его и попросить утешения. Однако у него не было морального духа, чтобы сделать это. Поэтому он скатился с кровати, накинул халат и в одиночестве отправился на кухню. Никто не хотел становиться таким родителем. Из тех, что считают каждый день рождения очередными кандалами на лодыжке. Но какой смысл отрицать потерю, которую он терпел с каждым годом? Последние девять лет пролетели как один миг, и следующие десять пролетят точно так же. Скоро это будет не только Юнги после его первого десятилетия, но и Хосок, и Чимин, и Тэхён, и даже его младший сын, Ким Чонгук. Зажав переносицу, Джин вошел в кухню с начинающейся мигренью. Он должен был остановиться. Было ещё слишком рано так заводиться. Он быстро налил себе чашку чая и зашаркал к крыльцу. Джин любил раннее утро. Мир всё ещё вырывался из когтей сумерек. Стоял март, едва наступила весна, и от мороза и росы воздух казался немного холодным. Джину ничего не стоило поплотнее закутаться в халат и свернуться калачиком на качелях. Между качанием и чашкой чая он надеялся, что его мысли прояснятся и день пойдет своим чередом. Джин пробыл в одиночестве, наверное, целый час. В этот промежуток времени соседские дома ожили, за открытыми окнами зажглись огни. Где-то вдалеке залаяла собака. Птицы громко кричали и трепали листья на ветвях, взлетая и перелетая с дерева на дерево. Дюйм за дюймом тусклая синева ночи исчезала, уступая место знакомому оранжевому сиянию. И тут сетчатая дверь заскрипела на петлях. Джин повернулся и посмотрел на неё. — Доброе утро, малыш, — машинально произнёс Джин. Юнги не ответил. Он просто тихонько прикрыл дверь и пошёл через веранду в своем собственном толстом халате. Подобно детенышу ленивца, не научившемуся пользоваться своим телом в те годы взросления, он двигался без своей обычной уверенности, всё ещё слишком мягкий после сна, чтобы знать, какая нога куда идёт. Мальчик добрался до качелей и рухнул на соседнее сиденье. Джин поставил кружку на землю и поднял руки так, чтобы Юнги мог наклониться в сторону и положить голову на колени отца. — С Днём Рождения, мой маленький бобовый росток, — проворковал Джин. Он убрал волосы мальчика со лба и наклонился, чтобы как следует поцеловать его. Юнги наклонился и закрыл глаза. Он очень устал. Под глазами у него были небольшие мешки. — Ты рано встал. — У папы сработал будильник, — простонал Юнги. — Мне очень жаль. Я сказал ему, чтобы он немного убавил звук, но, похоже, стены всё ещё слишком тонкие. Юнги не жаловался. Ни один ребенок не любил просыпаться рано, но Юнги редко жаловался, если только был в полном уме. В каком-то смысле Джин подозревал, что мальчику нравилось просыпаться с папиным будильником. Он заставал Юнги сидящим на кухне с кружкой апельсинового сока за столом, уставившимся на Намджуна, который не раз читал ему газету. — Всё в порядке. Если это будет продолжать беспокоить меня, я поговорю с ним. — О. Посмотри на себя, Ким Юнги. Почти взрослый уже. Нечего и говорить о том, что тебе исполняется десять лет, а? — Не совсем, — честно признался Юнги. Его голос был таким тихим. Джин продолжал водить пальцами по голове Юнги. Он цеплялся за каждое слово мальчика. — Я думаю, что должен чувствовать себя по-другому, но это то же самое, что и любой другой день рождения. Я просыпаюсь. Мне нужно идти в школу. Что-то в этом роде. — Верно… но и неправда тоже. Это твой десятый день рождения. Это что-то особенное. — Неужели? У Джина от изумления отвисла челюсть. — О да, это так. Ты знаешь, что можно сделать в десять? Это огромный шаг вперед по сравнению с девятью. Юнги нахмурился, но губы его дрогнули. Купился ли он на мечту, которую продавал Джин, еще предстояло выяснить. Джин всё равно решил продолжить разговор, ободрённый искоркой любопытства в глазах Юнги. — Давай посмотрим, — продолжал Джин. — Теперь, когда тебе десять, ты можешь остаться вечером на час позже. Ты можешь украсть кофе из папиной чашки и свалить вину на меня. Ты даже можешь распределять задачи между своими младшими братьями. Может быть, научить Хосоки чистить ящик для мусора, а потом прятаться каждый раз, когда папа говорит: "Эй, почему этот ящик такой чертовски вонючий?" — Что ж, это хорошо… — Да? — Джин рассмеялся. — Я знал, что тебе понравится. — Я знаю. Тулуза — вонючий кот. — О-о-о, вонючий кот для четырех очень вонючих детей. — Мы не вонючки, — хихикнул Юнги. — Это от тебя воняет. — Ащщ… Ладно. Еще одна вещь о том, что тебе десять. Ты слишком стар, чтобы называть кого-то вонючкой. — Но тебя…- — Я не человек. Я — папа. Это значит, что правила не распространяются на меня. Как и Чимин, когда Юнги смеялся, он делал это всем телом. Его глаза прищурились, щёки надулись, и он свернулся калачиком, держась за живот, в то время как великолепный звенящий звук его голоса сорвался с его губ. Это был один из любимых звуков Джина. Ранний утренний смех их счастливых, беззаботных детей. Джин будет скучать по нему. Он не должен был оплакивать это, когда оно всё ещё принадлежало ему, но ему будет так этого не хватать. Как он мог перестать думать об этом? Может быть, сегодня как раз один из таких дней. Хихиканье Юнги прекратилось, и он сказал: — Папа? Ты в порядке? — Хм? — Твои глаза, — сказал Юнги. — Я не хочу этого говорить, потому что каждый раз, когда я говорю это Тэхёну, становится только хуже, но ты плачешь. Юнги подвинулся на коленях Джина так, что тот смотрел прямо вверх. Мальчик прикрыл запястье халатом и потянулся к щеке Джина, чтобы вытереть ее насухо. Движение было таким простым, но ошеломляющим. Юнги был ошеломлен. А ему было десять. И лицо Джина сморщилось, потому что он не хотел останавливаться на такие мгновения. Юнги ласково похлопал его по щеке, поймав уголки глаз Джин, где слезы собирались сильнее всего. Джин не имел права так поступать, но Юнги воспринял это спокойно. — Папа немного расстроен, Юнги-ши, — прохрипел Джин. — Это так эгоистично с моей стороны. Я просто не хочу, чтобы ты старел. — Я тоже не хочу, чтобы ты старел. — Не буду, — воскликнул Джин. Когда Юнги фыркнул, Джин замолчал, мысли путались. — Ты тоже нервничаешь из-за этого? — Да, вроде того, — сказал Юнги. — Я говорил об этом с папой, потому что смотрел что-то по телевизору. Старики заболели и умерли, так что я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Он сказал мне, что мы все вместе становимся старше, так что даже если нам это не нравится, по крайней мере, мы в хорошей компании. — О. — И это неплохо, верно? Если мы будем вместе. К чёрту Намджуна и его философию. Но также, хвала Намджуну и его способности давать советы, даже когда его не было рядом. Джин кивнул. Слезы, ускользнувшие от внимания Юнги, покатились по его щекам и присоединились к слегка влажной коже. Поцелуй в голову Юнги был своего рода лекарством. Просто то, что Джин делал, когда волновался, или когда ему нужно было напомнить, что он всё ещё любим и не так одинок, как может показаться ранним утром. Он сделал это дважды, только даже один раз слишком много для растущего мальчика. На этот раз Юнги не жаловался. — Ты прав, — пробормотал Джин. Он сел обратно и отпустил качели на крыльце, а Юнги устроился поудобнее у него на коленях. Солнце только что коснулось горизонта, скрытое зданиями перед ними, но выглядывавшее сквозь щели. Джин сосредоточился на этом свете. Он сосредоточился на ощущении Юнги у себя на коленях, сжимая его колено и наблюдая за восходом солнца, в то время как Джин качал его ноги взад и вперед. Позже, когда Юнги уйдет в школу, а Намджун уедет с Джином, чтобы они могли сделать ремонт в доме к возвращению сына, он поговорит с мужем о своих заботах. Распакует багаж будущего и оставит его в другом месте, пока не придёт время забрать его. Как всегда, Юнги был прав, и это был хороший довод. Они все становились старше, но он знал: — Это не так уж плохо, если мы вместе.