Да поздно менять ремесло

Зной закатных лучей опустошал землю. А он ехал один на один с Альтаиром. Робер иногда поглядывал на него, ловя взглядом скупые, но такие живые эмоции. Видел как он слегка прищуривал глаза от солнца, когда ветер приподнимал капюшон. Как он слегка поджимал губы от скрываемой боли. «Он наверняка знает, что я все вижу. Но не скажет… Никто из нас не скажет о его слабости… Никогда…» — Начинает смеркаться, советую остановится у оазиса на ночь, — бархатный, окрепший голос, вырвал Робера из раздумий. — Где ближайший? Альтаир указал на пещеру: — Проедем через нее и будем на месте. — Хм… Стук подкованных копыт эхом отзывался от стен. Темнота полностью поглотила вечерний свет. Пещера оказалась небольшим гротом, с маленьким озерцом. Через небольшие расщелины в него пробивались лучи вечернего солнца и отражались от воды, почти наполовину освещая пространство. — Ты ведь в ней обычно останавливаешься, не так ли? — Ночью здесь гораздо теплее. Робер спешился с коня. Развязал крепкую веревку, удерживающую смуглые запястья, и помог Альтаиру слезть с животного, слегка придерживая его за талию. Тот лишь кивнул, незаметно растирая ладони, и указал на сухие ветки: — Ими можно развести костер. Полагаю, кремний магистру пожаловали. — Хм… Пожаловали. Альтаир дернул уголком губ, но промолчал, ломая ветки для костра, пока тамплиер доставал кремний. Робер посмотрел на него, поджигая сухое дерево. Ассасин вел себя слишком странно… Слишком покладисто… Возможно, он сбежит ночью. Но если и так, то пусть идет, Робер не будет его останавливать. Скорее всего, Аль-Муалим не ищет его после случая в храме. Губы тамплиера слегка дрогнули, словно хотели что-то сказать, но они так и остались безмолвны. Костер затрещал, разгоняя темень и холод пещеры, здесь, и правда, было лучше, чем на открытой местности. Альтаир опустился около каемки озерца. Это место он заприметил совершенно случайно, когда возвращался из Иерусалима. В тот день пошел ливень, что был редким для августа; чтобы не вымокнуть и не подхватить простуду, на глаза ему попался небольшой разлом в скале и он направил коня туда. Гладь озера пошла волнами, когда смуглые руки опустились под воду. Альтаир смывал с себя пыль и пот, слегка омывая короткие волосы и шею. Робер им, искренне говоря, любовался. Смотрел, как капли воды мерно стекали по скуле, к подбородку и падали обратно в воду, как с кончика носа срывалась другая капля, немного попадая на верхнюю губу, как рыжий свет костра откидывал тени от угольных ресниц, как пальцы касались смуглой шеи, слегка надавливая на нее. О да, еще глаза, подобные янтарю, слегка прикрытые, иногда насмешливо поглядывавшие на него. Взгляд соскользнул на чуть приоткрытый рот, из которого мимолетно юркнул алый язык, слизывая влагу с губ… и Робер сильно давит на переносицу, прикрывая глаза, признавая свое поражение перед ассасином. «Угораздило же влюбиться в мальчишку», — Робер думал так каждый раз, когда вспоминал о нем. А любил он уже очень давно. С тех самых пор как в последний раз встречался с Аль-Муалимом в 85, тогда он был в сопровождении трех ассасинов. Одним из них был и Альтаир. Он единственный, кто запомнился Роберу в тот злосчастный день; он его восхитил, в нем еще не было той гордости и напыщенности, но была какая-то неуловимая привлекательность в его отстраненности и холодности. Робер тогда, из любопытства, конечно, аккуратно поспрашивал у Аль-Муалима про него. Но когда Робер осознал свою влюбленность, он просто не мог в это поверить. Никак. Никогда. В тот период он уехал, нет, скорее даже, позорно сбежал обратно во Францию, к своей возлюбленной, но и та не принесла ему покоя, не смогла заставить его забыть о нем. Когда чувства уже вроде бы притупились, Робер, после смерти Василиска, стал великим магистром тамплиеров и по приказу Ричарда отправился обратно на святую землю. И самое ужасное было то, что эти гонимые им чувства опять заполыхали. В храме он усилием воли не завалил его на стол, а хотелось ведь. Даже слишком. И вот недавно, в крепости тевтонцев, Альтаир лежал, распластанный на столе. Тогда Робер был в гневе. Эти жалкие рыцари позарились на его… А, в прочем, не важно. Смуглое тело было растянуто и… благо, что Сибранд во время остудил его пыл, иначе он бы точно… Внезапно на его плечо легла ладонь, а другая мягко обхватила запястье, отстраняя оную от напряженного лица. Робер столкнулся с пронзительным взглядом янтарных глаз, чувствуя как алеют щеки. — Выглядишь так, будто собираешься превратится в камень, — Альтаир уже удобно устроился на его коленях и слегка сжимал ладонь в своей. Он рассматривал бледное лицо, тонкие губы, легкий румянец на скулах. Склонившись ниже, почти соприкасаясь губами, Альтаир всматривался в сталь глаз напротив. — Думаю, нам не стоит это делать, Альтаир, — глубокий голос с хрипотцой породил ворох мурашек на смуглом теле. — Почему? Ты ведь желаешь этого. — Допустим, я возьму тебя. Но ты ведь хочешь что-то в замен не так ли? — Хочу, чтобы ты меня отпустил… Просто разойдемся на рассвете, и в следующий раз сойдемся в поединке. Ладонь опустилась на поясницу, Альтаир вздрогнул и сжал губы. — К сожалению, еще больше мучать тебя и твое тело я не намереваюсь. — Но… Мы ведь враги, разве нет?.. — Ты так считаешь? — пальцы с силой надавили на болезненный участок, и Альтаир сжался, зажмурив глаза, сомкнув губы; он приник к Роберу, вцепляясь пальцами в предплечья, — говори. — Я… Я не знаю… — он уткнулся в лбом в плечо. — Хм… Вот как, разберись с этим Альтаир, — ладонь поднялась к лопаткам и слегка огладила, отстраняя, — обязательно разберись. —… Ладно., — он слез с Робера и устроился около костра, поджимая губы. Робер же облокотился о холодный свод грота, прикрывая глаза, остывая. Сквозь дремоту он почувствовал, как Альтаир примостился к нему, обхватывая холодные бледные пальцы в своей теплой ладони. Засыпая рядом. Наступала тихая звездная ночь.