Когда канет четверть века. Книга I

      В носу противно щипало от запаха сырой земли. Рёбра под весом собственного тела больно упирались в какой-то крупный камень. Ссадина из-за попавшей в неё грязи щипала, словно политая кислотой. И сбитые костяшки, и правый локоть. Раненое тело болело, но злость внутри кипела ничуть не меньше.       Как же ему всё надоело. Эрнест не хотел быть воином. И выживать в свои двадцать с небольшим тоже.       Сдув прилипшую к потному лбу прядь волос, Эрни отодрал себя с земли. Слабые от перенагрузки руки дрожали. Голубоватые толстые вены проступили на коже ближе к чуть согнутым локтям. Парень ловко вскочил на ноги — преждевременно. Пульс остро ударил по вискам, в глазах помутнело, а на языке противно отозвалось кислым железо. Вновь треснула только начавшая заживать нижняя губа, точно посередине.       Закружилась голова и отозвалась болью правая лодыжка. Эрнест оступился и почти повалился вбок, неуклюже и ломано, как старая шарнирная кукла. От падения спас Виктор, вовремя оказавшийся рядом. Жилистая рука мужчины крепко держала молодое предплечье.       — На сегодня достаточно, — сказал вампир, — твоё тело всё ещё не восстановилось от острого недосыпа и перелётов.       — Угу.       — Тебе не стоило подниматься столь быст…       — Я знаю! — рявкнул Эрни в ответ и выдернул свою руку. Зло поднял глаза на отца.       Виктор был выше на пол головы, хотя всегда казалось, что больше. Он никогда не ошибался, никогда не повышал голос, всегда был спокоен и опасен. Именно благодаря ему Эрни чувствовал себя защищённым. И именно Виктор был тем, кого юноша боялся всю свою жизнь больше всех. Чьи эмоции и настроение никогда не удавалось прочитать или понять. хотя бы издалека. Виктор был к нему добр, когда-то, однажды, а потом… Вечное недовольство, требование, критика и указания. Постоянные поучения и совершенно ненужные парню его возраста советы.       Так думал Эрни. Именно так он чувствовал. Ах, как же он ненавидел!..       Всё ещё багряные от боя глаза ужалили своим холодом, точно так же, как кусает нежную кожу шеи случайно попавший за ворот снег. Эрнест словно приготовился к атаке. К обороне. К извечной обороне. Он больше никогда не отведёт глаз.       Отец перед им нахмурился тоже. Глаза недоверчиво сощурились, дрогнули уголки губ.       — В чём дело?       Ошибка. Снова его ошибка, снова спешит, снова не думает. Эти взлёты и падения, которые сильно изматывают. Эрнест только пообещал себе выдержать очередную атаку со стороны отца, да вот только…       — Ни в чём. — От собственного бессилия и злости юноша сжал кулак до побеления костяшек. Со стыда поджал губы.       Да вот только противостоять он решил своим собственным ветряным мельницам. Было действительно стыдно. Очередное напоминание о регрессе и застое…       Хотелось уйти. Просто уйти с глаз долой и закрыться в комнате, потому что это чувство, этот внутренний гадкий червь, который обвил шею, сдавил слишком сильно. Нашёптывая, что подвёл. Подвёл отца, выдав его плохим наставником в глазах мистера Миллера, подвёл мать, которая верила в своего сына. Да и просто Эрнест терпеть не мог казаться слабее в глазах этого треклятого старика Ноэля, лишь подтверждая слова второго о юности Ван Арта младшего, его безусловно недостаточной силе, опыте и так далее.       Ещё ужаснее было сбегать. Опустить глаза, развернуться на пятках и скрыться в доме. Взбежать вверх по лестнице и дважды прокрутить ключ в замочной скважине. Сорвав грязную и местами рваную одежду, Эрнест скрылся в ванной.       Он пытался разогнать туман и отвлечься на уморительной мысли, что ванная комната стала его личным бункером. Потому что именно сюда Эрнест прибегает, когда плохо, словно вода может смыть всю грязь с души и сердца. Юноша даже усмехнулся, да вот только то поганое скрежещущееся чувство вновь вернулось. И всесильно заняло встревоженную голову. Эрнест долго тёр кожу мыльной мочалкой, отчего грязная пена разлеталась вправо и влево. А после молча сидел в керамическом корыте, подтянув колени к груди, и слепо смотрел вперед.       …несколько пропущенных ударов лишь по его вине… Лишь потому, что не увидел… Не сообразил… Не увернулся… Пропустил… Глупо пропустил… Раньше было иначе… Раньше мог лучше… Скатился… Топчется на месте… Регресс… Он стал хуже…       …он обещал тренироваться. Отец говорил тренироваться, говорил не забывать о важном. Говорил… Всегда говорил… Не послушал… Не захотел… Устал… Надоело… Как же не хочется вновь становиться под его крыло… Подальше… Его слишком много…       Эрнест крепко зажмурился и тряхнул головой, стиснув зубы, словно гложущая поволока могла разлететься от него в разные стороны точно так же, как капли воды с волос. Не помогло. Вокруг словно снова сгущался туман. И он душил, душил, душил. Путал, гнал и загонял. Парень медленно моргнул и вытянул руки вперед. Осмотрел собственные ладони тщательно, внешнюю и внутреннюю стороны, словно они были совсем не его. Пальцы тряслись. Ван Арт остро чувствовал своё сердцебиение.       Тук-тук. Тук-тук. Стало страшно. Только не это…       — Нет!..       Позабыв про полотенце, Эрнест выскочил из воды и ступил на скользкий кафельный пол. Поскользнулся, чуть не упал и ударился бедром о край ванны. Плевать. Пугающая мысль всё же нагнала его и сжала судорожно качающее кровь сердце в свой когтистый кулак. Навалившись всем весом на несчастную раковину, Эрни приблизился к неуспевшему запотеть зеркалу почти вплотную.       Вместо собственного отражения на Эрни глядел своими растерянными глазёнками тот самый уставший мальчик лет шестнадцати, от которого Ван Арт бежал, сломя голову. Помнил о нём всегда, тщательно обходя и, казалось, оставил позади.       Снова мимо. Снова туман в голове, забирающий в свой мрак. Снова он в него попал.       — Нет…       Если бы Эрнеста спросили чего он боится, то парень незамедлительно ответил, что боится… Нет, не пауков, хотя терпеть их не может, и не волосатых растений. Больше всего он боялся своего пережитого горя и его возможного рецидива. Он боялся снова желать умереть, желать, чтобы всё кончилось, чтобы сомнения больше не терзали и всё просто было в порядке. Ведь он же хороший, он же своё отдал, всё прошло…       Эрни упрямо сжал раковину и нахмурился. Оскалился, отчего зубы заскрипели. Ну уж нет! Он не упадёт в этот кошмар, нет, нет, и нет!       «Надо отвлечься…»       — Эрни?..       Спасение само пришло к нему — в дверь комнаты постучали. Мама. Юноша снова тряхнул головой и проморгался, наигранно улыбнулся своему уже вновь родному отражению и тут же опомнился — вообще-то он без штанов!       — Подожди, не входи! — крикнул он в комнату и, не глядя стянув полотенце, шагнул в открытую дверь, оставляя за собой мокрые отпечатки стоп. Одновременно промакивая голову, он шустрым шагом подошёл к шкафу и ногой открыл дверцу. Наспех натянул джинсы и большую белую футболку. Хлопковая ткань липла к торсу.       — Войди, пожалуйста, — улыбнулся Эрнест, открыв матери дверь.       Мия не прошла дальше порога. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу и не убирая правой руки с лутки двери. Мельком оглядела погром к комнате, окинула сына скользящим взглядом, с большой вероятностью отмечая детали, и словно виновато заглянула ему в глаза.       — Хотела узнать как ты себя чувствуешь?       — Я то в порядке, — соврал Эрни, убирая за спину трясущиеся руки. Он всё ещё был совершенно не в порядке. — Ты?       — Что «я»?       — Ты же тоже не в порядке, мам. Выглядишь очень уставшей.       Это было чистой правдой. Мия, казалось, вообще не спит последнее время, максимум четыре часа в сутки. Она постоянно пила кофе, терла щёки ладонями. Под глазами чернели тени, а благодаря контрасту красных сосудов и серо-голубых радужек взгляд казался слегка диковатым. Опущенные плечи, более тихий голос, чем обычно, бледность кожи.       — Не люблю многолюдные общества, где приходится довольно долго держать лицо, — усмехнулась Мия и тихо добавила: — Впустишь?       Опомнившись, Эрнест отошёл в сторону, чтобы наконец дать матери пройти дальше порога и закрыть за ней дверь. Но стоило ему просто повернуться к ней спиной, как вдруг раздалось взволнованное:       — Что с твоей спиной?!       — А что с ней? — задал скорее риторический вопрос парень и изогнулся спиралью, оттягивая белую хлопковую ткань на спине на себя, чтобы хоть немного увидеть, что же такое напугало его мать.       Мия медлить и церемониться не стала. Хмуро в два шага подошла к сыну и, развернула его прямо и задернула футболку.       — Неужели тебе не больно?       — Что случилось?!       — Почему твоя регенерация не работает?!       — Мама, черт подери!       Эрнест не выдержал. Нахмурился и, поджав губы, мысленно сматерился. Этот сюр начинал уже раздражать!       Когда юноша всё-таки вырвался из удивительно цепких рук матери и, нахохлившись, как молодой петух, отошёл на несколько шагов в сторону. Так, на всякий случай.       — И что это было?! — спросил он у неё.       — У тебя синяк на всю спину, который должен был зажить уже давно, но этого не произошло. Не хочешь мне ничего сказать?       — Пожалуйста, оставь это! Это просто синяк. Он скоро пройдет. Ты сама видела как я влетел в то чёртово дерево.       Мию ответ явно не удовлетворил. Под упрямым взглядом сына она столь же упрямо села на краешек кровати, перекинув одну ногу на другу, и скрестила руки на груди.       — Ну и что ты делаешь?..       — Жду, когда пройдет твой синяк. Это же просто ссадина, как ты говоришь. Ничего серьезного. Значит и правда скоро пройдет.       Эрнест опешил. Его рот слегка приоткрылся, а руки повисли. После нескольких минут неуютного и нелепого молчания Мия устало выдохнула и отказалась от своей фирменной «боевой позиции». Опёршись руками в колени, тяжело встала и подошла к сыну.       К своему сыну. Буйному, бунтующему и бросающему вызов правилам, обыденной и тошнотворной реальности. Удивительно глубокому и доброму, светлому. Вечно ищущему третьи варианты, четвёртые, пятые. Несогласному, непокорному. Точно такому же упрямому, как она, вспыльчивому, живому и… совершенно на неё не похожему. Мия ясно улыбнулась…       — Скажешь, что я похож на отца — не буду с тобой разговаривать.       …и тут же потухла, но Эрни этого не заметил. Уведя глаза в сторону, Мия заговорила, словно не с ним:       — Тебе известно, что я всегда стараюсь не быть на чьей-либо стороне…       «Ага, как же…»       — …и поступать я стараюсь всегда по совести и по справедливости. Именно это должно отличать Стражей от остальных. Абсолютная беспристрастность в отношении кого-либо. Всегда и везде. Обычно я знаю чего хочу, знаю как это получить. Знаю чему могу научить людей вокруг меня, что им дать. Но сейчас я в полной растерянности.       От взгляда её пронзительных глаз стало не по себе. Казалось, что в них не сорокапятилетняя мудрость, а двухсотлетняя старость запечатана. Глубоко-глубоко внутри.       — Что случилось, Эрни? Это из-за…       — Нет, тренировка тут не при чём.       — Тогда в чём дело? — взмолилась мать. — Почему ты снова воюешь против своего отца?       — Я не хочу говорить на эту тему.       — А я очень хочу тебя услышать и понять.       — Ты серьезно?!       Это дичайший абсурд. Все эти слова матери про беспристрастность и равенство. Всё это — полнейший бред. Она никогда не была верна своим словам. Никогда не принимала его сторону, когда то было действительно необходимо. Важно.       Мама всегда поступала нечестно. Она была другом. Она была рядом. Но не так, как другие мамы! Не так, как Эрни того хотел. не так, как ему то было нужно! Мия всегда поддерживала Виктора, всегда была на его стороне. Но не сына, нет…       «Только почему они почти развелись тогда?»       — Да, серьёзно.       Грудь матери снова поднялась, скованная тяжестью, и с выдохом медленно опустилась. Женщина внимательно рассмотрела лицо своего сына, каждую родную черту. Разгладила пальцем глубокую морщинку меж бровей. И снова на губах распустилась улыбка.       — Иди ко мне.       Мия нежно обняла сына за шею и запустила пятерню в волосы. Прижалась щекой к щеке.       — Я знаю, мы редко говорим с тобой по душам… Но мне бы очень хотелось знать… Как ты себя чувствуешь?       — В смысле?       — Я чувствую тебя, мой милый. В последнее время тебе особенно плохо, я знаю. Ты можешь не скрывать от меня это. Поэтому пожалуйста, ответь мне. Как ты себя чувствуешь?       «Да что ты знаешь?», — усмехнулся Эрнест. Стало по-злому смешно. В голову завозмущались мысли а-ля «созрела, наконец?!» и «с каких это пор я стал тебя волновать ТАК сильно?!». К сожалению, лимит доверия давно исчерпал себя…       Парень решил никак на это не реагировать. Ничего не говорить. По крайней мере, не признаваться в болючем. Признаться равно открыться. Открыться равно довериться. Доверие приравнивается в любви, а любимых не бросают. Так ведь? Эрнест был уверен, что уже давно переболел матерью. Клятвенно признавался тебе в этом. Поэтому давно её отпустил. Это просто бессмысленно. Это просто не про него. Так бывает.       Он так и стоял, обнимаемый, и тонул в запахе матери. Мия всегда пахла удивительным, карамельно-пудровой сладостью. Какой-нибудь плоский ум мог бы заявить, что это просто-напросто парфюм, один из многих. Но Эрнест знал, что ни одна другая женщина не может нарочито пахнуть теплом и заботой. Молоком с мёдом в дождливый день, тёплыми, хоть и криво связанными на нервах, носками, когда катастрофически высокая температура сжигала семилетнего малыша изнутри и упрямо не хотела отступать. Мия пахла глупым рисунком, висящим на холодильнике и безусловной поддержкой во время выступлений.       Было больно.       Эрнест хотел обижаться на мать. За то, что её было катастрофически мало. Потому что мамы так не поступают. Он слишком сильно любил её и ничего не мог с собой поделать.       — Всё хорошо. Правда. Не волнуйся, ладно? — Юноша выпрямился и сделал шаг назад, высвобождаясь.       — Твои глаза и груда окурков давно выдали тебя с потрохами.       — Всего лишь вредная привычка, не больше.       — Хорошо, — сдалась Мия, — пусть будет так, как ты сказал. Только помни, что ты обязательно справишься со всем, что будет впереди.       — Да, я знаю.       — Я уверена в этом. — Женщина погладила сына по щеке. — И ты тоже будь, ладно?       — Угу.       Эрнест отвернулся к окну. От каждого её точного слова, мягкого слова парень почему-то сыпался. Так слабо, доверчиво и больно. А эту боль проживать он не хотел. Не хотел быть плаксивой девчонкой, которую успокаивает мамочка. Было ужасно стыдно. Ведь Эрни безумно нуждался в этом. Он сейчас снова маленький, снова ничтожный и ото всех зависящий комок, которым в собственной голове и в собственных самоожиданиях быть перестал давно. Чертов самообман. Как же мерзко от собственной лжи. Это незрело. Это смешно.       Очень хотелось курить.       Дальше молчали. Мия, посчитав, что оба сказали всё, что хотели и могли, направилась к выходу. Лишь в дверях притормозила и оглянулась.       — Я люблю тебя.       — И я тебя, — ответил Эрни. — Доброй ночи.       — Доброй.

***

      Не спалось совершенно. Эрнест ворочался в постели уже очень давно, но сон всё никак не шёл. Что-то непонятное и далёкое гложило его, он чувствовал вину. Перед глазами снова и снова пробегали строчки их с матерью разговора. Что-то не клеилось. Что-то было неправильным.       «Да всё это было неправильным!»       Наверное, стоило быть добрее. Добрее к той, которая дала хотя бы жизнь. Этого уже много, верно? Его мать пыталась. Эрнест знал, что Мия пыталась быть хорошей матерью. Только вот она совершенно не была готова ею стать. Так тоже бывает, верно? Она взяла ответственность за него, заботилась о нём. Хотя и о себе порой позаботиться не могла. У его матери совершенно другие приоритеты, совершенно другие цели и планы. Она… Она не виновата, может, что их отношения сложились именно так? Может быть, дело именно в нежданном сыне?       Парень хмыкнул. «Бред какой-то. Как я могу быть виноват в том, что кто-то не имеет привычки предохраняться?!»       Здесь не было виноватых. Не было правых. Просто… Просто так бывает. Это единственная истина. Болезненная-болезненная, потому что… обидно… Это несправедливо!..       В груди снова потянуло. Дышать стало тяжело, а ноги с руками казались неподъемными. Резко стало всё безразлично, резко всё стало ненужным. Эрнест перевернулся на бок, лицом к окну. Плотные занавески он одёрнул уже давно, благодаря чему тюль, выпущенный на свободу, порхал, беззаботно взлетая под порывом ветра. Полнолуние уступило рассветным сумеркам. Парню ничего не хотелось — лишь бы боль внутри ушла. Он прикрыл глаза и начал глубоко дышать.       Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох…       Глаза распахнулись. Не помогало! Тогда Эрнест сел на кровати, свесив ноги и огляделся. Ни за что не зацепившись взглядом, все же встал и, прихватив сигареты с зажигалкой, вышел в коридор.       Дом спал. Прислуга досматривала последние мирные сны, и лишь громкие напольные часы наполняли гостинную на первом этаже звуками. Под ногами скрипели ступени. Юноша прошёл на кухню — именно там в одном из шкафов хранились все ключи от дома. Эрнесту хотелось дойти до моста и посидеть на нём, свесив ноги. А для этого нужно было выйти из запертого замка. Ключа на месте не оказалось. Вывод один — его кто-то взял. Пожав плечами, Эрни направился к выходу.       И как только он открыл дверь, сразу наткнулся на Мию. Она сидела на ступенях и задумчиво смотрела куда-то в даль, в сторону густого леса.       — И снова здравствуйте, мадам, — добродушно усмехнулся Эрни, присаживаясь рядом.       Мия вздрогнула и подняла на него глаза.       — Ты чего не спишь?       — Не могу уснуть. Ты тоже?       — Не виду особого смысла. Вставать уже очень скоро.       — Сгореть не боишься?       — Нормально — отмахнулась женщина. — Иногда приходится собой жертвовать.       — Ради чего?       — Ради дела.       И снова воцарилась тишина. Но это была благодатная тишина, спокойная. Было свежо и тихо. Там, далеко за верхушками хвойных раскидистых деревьев, почти у самого горизонта, алело небо. Ярко-жёлтыми мазками солнца светились неспешно плывущие облака. Шелестели крыльями утки у озера. Природа мирно просыпалась.       — Слушай, мам…       — М?       — Наш разговор, он… — Эрни прочистил горло и повернулся к матери. — Ты же не прощалась со мной?       — Конечно нет! — Тут же заверила его Мия. — С чего ты взял?       — Не знаю, — признался парень, нахмурившись. Он нежно взял в свои руки тонкую женскую ладонь и большими пальцами погладил небольшие костяшки. — Просто… всё так скомкано и непонятно. С чего весь сыр-бор? Почему прицепились именно к нам? Почему другие Князья живут себе спокойно?       — Ну-у… Спокойно они точно не живут, солнышко, — улыбнулась Мия и подмигнула. — А если говорить про причину этого противостояния…       — Я бы хотел её знать, знаешь. Не просто текущее положение дел и не варианты будущего. Я хочу понять с чего всё началось.       — Давай пройдёмся. У меня копчик онемел.       Эрнест тут же подскочил и протянул матери руку. Она же взяла сына под локоть, и они пошли. По нешироким вытоптанным тропинкам вдоль густой и влажной от росы травы, мимо церквушки, мимо огромных буков, мимо старой заброшенной голубятни. Вокруг головокружительно пахли жасмин и черёмуха.       — Понимаешь, Эрни… — начала вдруг Мия, — всё совсем непросто. Вампиры, они… Они долгое время были главнейшими правителями мира. История стояла на них, все короли и королевы были ниже. Экономика, искусство. Ты знаешь, о чём я говорю. Вампирами простые люди не станут, не выдержат. В этот элитный круг могут попасть лишь избранные. Жестокие, тщеславные, умные, честолюбивые. Вампирами могул стать лишь страшные личности, которые в каком-то плане избежали преисподней. Только мёртвый внутри человек станет добровольно убивать ради собственного удовольствия и красоты.       — Не понимаю к чему ты клонишь…       — Потому что недослушал. Когда-то давно выше них были Стражи. И вампиры были вынуждены им уступать. Слушаться. Последнее слово в разрешении какого-либо конфликта всегда было за Стражами. В один день их не стало…       — Грегори Бишоп.       — Да. В мире остались только оборотни, люди и вампиры. Из-за того, что первые особо и не вмешивались никогда ни во что, вторые об иных существах знать не должны, власть перешла в руки вампиров.       — А те и рады стараться. Вон как самомнение взлетело, до небес прям.       — Вампиры действительно сильны, Эрни. И влиятельны. С годами обретаешь мудрость. Представь как много знаний было у Совета. Его члены застали Орден. При Совете Орден начал возрождаться. Члены совета приняли это как данность, тем более они, скорее всего, знали об этом. Ну или узнали одними из первых. Им обязаны были рассказать…       — Ну.       Мия зевнула, прикрыв рот ладонью.       — Прости, я снова отвлеклась. Совет обладал абсолютной властью у бессмертных. Однако некоторые были с ним не согласны. Давнее и не слишком большое общество заговорщиков, состоящее из Абнара Варгемана, Катарины цу Пенберг и Софии фон Гельц начали вести свою игру. Марионеткой они реши сделать твоего отца.       — Чего?!.. — Ошарашенный Эрнест остановился и посмотрел на мать. Та тяжело вздохнула.       — Это правда.       — Как так вышло?!       — Пойдем ближе к дому. Я сейчас всё расскажу.       И они двинулись. Правда сейчас Эрнест ощущал, что идёт скорее на длинющих неудобных ходулях, нежели на своих собственных ногах. Мия продолжила рассказ:       — Во-первых, это было удобное время для переворота. Ходили слухи, что некоторые сильнейшие Князья рассматривали вариант оставить престол. В конце концов, они жили на тот момент больше, чем тысячу лет. Это невыносимо много даже для бессмертных. Во-вторых, твой отец только стал Князем. Есть правило — новопровозглашённый князь должен принять на своих землях Смотрителя — посла Совета. Это случается по истечении года, пяти, десяти и пятидесяти лет. Виктор должен был встретить Катарину цу Пенберг через год после каронации.       — Ту, что в тройке заговорщиков? Почему её?       — Она сумела дослужиться до звания Правой руки немецкого Князя, а он — один из основателей Совета.       — Как удобно…       — Не то слово. Абнар Варгеман действовал в тени, о нём даже никто не слышал. Катарина действовала активно, оклеветав твоего отца, а София… — Мия замолчала. — Эта тварь была давним другом, одним из самых близких. Виктор не мог даже представить, что она может так поступить. Они были союзниками, были единомышленниками и верными друг другу друзьями все стопятьдесят лет! Бедный Ксандр… Он начал что-то подозревать, а София убила его, подлив масло в огонь. «Противник уже у князя под носом, а тот не видит. Какой стыд и позор».       — Кто такой Ксандр?       — Ты не знаешь?.. — изумилась Мия.       — Не помню, скорее. А должен?       — Нет, но… Он был ещё одним другом твоего отца. Всего их было четверо. Виктор Ван Арт, Артур Смит, Ксандр де Груф и София фон Гельц.       — Остались двое… — прошептал Эрнест тихо-тихо. Мия крепче сжала его предплечье, поддерживая.       — В итоге всё кончилось хорошо, как ты можешь понять. Виктор самолично оторвал Софии голову и бросил её тело в костёр. Точно также, как и остальных. Только… Только мне пришлось вмешаться, чтобы твоего отца не казнили за нарушение Кодекса.       — Он не должен был убивать заговорщиков?       — Что? А, нет. Я хотела сказать, что… — Мия никак не могда собраться с мыслями. — Чтобы твой отец смог выполнить обязанности палача, с него должны были снять обвинения. Я поспособствовала этому.       — Вампир судил вампира. Страж вмешался в дела вампиров, хотя не должен был, так?       — Всё так. Мне пришлось пойти на хитрость, чтобы Виктор остался жив. И это всё сломало, думаю. Бессмертные разозлились, что Стражи, «маленькие, глупые и неопытные существа» возьмут над ними контроль. Станут выше.       — Они не захотели отдавать власть?       — Они побоялись, что их свергнут. После все же начался переворот. И бессмертные на одном из заседаний подняли вопрос нужды в Стражах. Князья разделились на два фронта. Тех, кто против, больше, конечно…       — На стражей ведется охота.       — Да. Мне повезло — я в безопасности, пока в статусе супруги Князя. Он, как и его ближайшее окружение попадает под закон о неприкосновенности. Любой бунтовщик будет казнен Князем собственноручно.       — Кошмар… И многих отец… Убил?..       — Не знаю, милый. Но не бойся, мы в безопасности.       — А сейчас он где?       — Отправились с Ноэлем на охоту.       — Понятно…       — Такова правда, Эрни. Она страшная, но это так. — Неожиданно Мия посерьёзнела и остановилась. Эрни остановился тоже. Они остановились в точности у порога дома. Женщина, повернувшись к сыну лицом, схватила его за плечи. — Сейчас особо опасное время. От нас отказался даже Мора. В его лице помощи мы ждать больше не можем. Поэтому отец буде тебя тренировать жёстче. Не злись, когда он будет строг. Так надо.       — Я… понял…       — Хорошо, — измученно улыбнулась Мия и покачала головой. Она хотела было уже войти в дом, как вдруг…       — Вы поэтому с отцом почти разошлись? — поспешил спросить Эрни, схватив мать за руку. — Потому что тебе надоела такая жизнь? Ты хотела жить, а не выживать?       — Нет, — резко выпалила она и тут же чуть мягко добавила: — Точнее, не совсем так.       Мия вздохнула и посмотрела туда, где лесистую даль поливало рассветом солнце. Туда, где сейчас должен быть Виктор. Подняла глаза к солнцу и, закусив губу, вернулась к сыну.       — Ничего в этом мире идеального нет. Совсем. А если что-то таким кажется, либо оно уже давным давно сгнило, и от «идеального» осталась лишь оболочка, как раз показываемая всем, либо это «идеальное» стало итогом огромного труда. Мы с твоим отцом пережили многое, и, как ты можешь понять, мы много работали. Много делали ошибок, эгоистично их не замечали. Но… Чтобы оголенные провода в сердце не смутили голову и чтобы не позволили случиться непоправимому, иногда стоит оборачиваться назад. Стоит обернуться и посмотреть, чего вы достигли? Что за спиной? Готов ли ты забыть про ответственность и уйти? Готов ли ты бросить? Хочешь ли ты сдаться перед очередной трудностью?       — Тебя понял.       — Это не всё. Стараться должны оба, Эрни. Говорить, слушать. Не замалчивать и не бояться сделать больно.       — Не глупить одним словом.       — Проблему должны видеть оба. И оба должны быть сильными. И оба должны понимать, что любовь, — я сейчас говорю именно про великое чувство, сковывающее сердца души воедино, а не про страстную влюбленность, — приходит со временем. Через года и то и вовсе через десятилетия. Любовь не была и не будет идеальной. Она страшна, болезненна и жестока. Но любовь как итог… — Мия улыбнулась. — Вот она, думаю, идеальна.       Эрни улыбнулся тоже.       — Однако…       — М?       — Однако иногда вас становится больше, чем двое. И иногда нужно перенимать ответственность. Иногда мы отказываемся от тех, кого любим не по собственной прихоти, а потому что так надо. Даже если безумно любишь. Даже если не представляешь свое жизни без него. Чтобы кому-то третьему, кому-то маленькому и беззащитному было хорошо. Потому что этот третий должен прийти в другой мир, в спокойный как минимум…       Пара бессмертных молчала. Мия стояла, всё ещё плавая в собственных воспоминаниях и в собственных тенях, а Эрни старался понять всё, что сказала ему мать. Потому что переспросить сейчас было бы как-то неправильно. А суть разгадать хотелось до ужаса.       — Ну что ж, — улыбнулась Мия, — пойдем в дом?       — Н-нет, я тут останусь пока. Посижу ещё чуть-чуть.       — Как скажешь. Теперь уж точно доброй ночи?       — До завтра, мам.       До завтра…