Когда канет четверть века. Книга I

      Эрнест сидел на каменных ступенях у входа в замок, точно так же, как совсем недавно сидела его мать, и наблюдал за розовыми облаками. Погода была особенно ясной, ветер затих. Но громче стали мысли.       Мия Ван Арт, Верховный Страж Сумерек, так долгожданно возрожденная, неукротимая, непобедимая и неописуемо прекрасная!.. Идиотка. И нет — внутри ничего от стыда не горело и не пекло. Щеки тоже.       Мать оказалась идиоткой. Той, которая облажалась однажды хорошенько, а теперь старается найти виновного в своем же промахе. Ну конечно, ведь так всегда удобнее — обвинить кого-то, а не себя. Найти причину неудачи извне. А не в самом себе.       »…чтобы кому-то третьему, кому-то маленькому и беззащитному было хорошо…»       Эрнест прекрасно понял, что Мия имела ввиду. Она уехала, чтобы ему жилось спокойнее. Идиотская жертвенность. И совершенно никому не нужная. Мия не должна была уезжать. Она не должна была раскрывать два огромных чемодана посреди холла на втором этаже, не должна была бегать меж детской спальней и взрослой. Она не должна была как можно аккуратно, но всё равно небрежно складывать вещи своего сына, не должна была протягивать ему ещё одну сумку, чтобы тот собрал всё самое дорогое. Эрни не должен был перепуганно и растерянно пытаться запихнуть в неё все свои любимые книжки и ноты, не догадываясь, что последние ему вообще не пригодятся.       Эрнест не понимал, что именно так сильно его разозлило — факт того, что Мия и не думала посоветоваться с сыном, хотя тот был уже взрослый? Яркие «нотки» Виктора в поведении матери? Осознание, что отец пробрался даже сюда или же явное лицемерие в отношениях его родителей? Что это за любовь такая? Как можно было просто взять, и уехать, зная, что твой супруг, которому ты дала у алтаря клятву верности, останется без тебя. Как можно было сидеть, сложа руки, зная, что сын и жена скоро исчезнут из твоей жизни навсегда? Нет, это не любовь…       И сам он идиот тоже. Когда-то Эрни честно искал любовь. Постоянно искал ту самую, ту единственную, с которой удастся позабыть обо всем, что гложет, что волнует и о том, что бесперестанно болит. Потому что он устал быть один. Потому что у его отца есть его мать, у Алекса же Оливия, у Макса — Саманта, а каждый из одноклассников гуляет ходит в кино со своей подружкой. Эрни же в кино не ходил вообще. Либо не было времени, либо человека, который не скажет: «Прости, но я пообещал свой девушке провести этот день вместе. Но ты можешь пойти с нами».       Он видел, как они смеялись. Он видел, как они были счастливы. Вдвоем. И Эрнесту тоже хотелось быть с кем-то. Вдвоем. И никогда больше в стороне.       Чертовы книги… Эрнест был слишком неопытен в общении с ровесницами, чтобы понять какие они на самом деле. Он, дурачок, начитался своих глупых книжек, почти живых сказок от именитых реалистов. Ремарк, Достоевский, Оруэл, а после искал кого-то несуществующего. Кого-то идеального. Но та самая идеальная девочка все не появлялась. Юноша гулял по улицам мегаполиса, ездил из конца в конец метрополитена, вглядывался в лица напротив. Но ни к одной он не испытывал ничего. Совсем. Они все были не те.       Однажды Эрни не мог заснуть. Все лежал в кровати и прокручивал в голове недавний разговор со своей одноклассницей. Отчетливо слышал ее плач. Невысокая девочка Кейтилин с пухлыми румяными щеками подкараулила мальчика, подарила Эрнесту на день Святого Валентина коробку конфет в форме сердца и призналась в своих чувствах. Кейтилин сильно волновалась, она не могла смотреть юноше в глаза и почти заикалась. Но Эрни отказался. Потому что отец строго настрого наказал ему, что с женщиной и с ее чувствами шутить нельзя. Никогда и ни за что. Эрни не хотел врать той девочке, она ему не нравилась. Вот совсем…       Он помнил, как Кейтилин плакала. Он помнил, как ее подружки окружили ее и старались уверить в том, что это не в ней проблема, а только в нем. Что он — бездушное и жестокое существо. Что он любить умеет только себя. Тогда Эрни потупился, сел в приехавшую за ним машину и замолчал вплоть до приезда Виктора домой.       Мии на тот момент дома не было, снова — женщина уже как два дня пребывала в Канаде, и с самого утра написала сыну, что «скорее всего к телефону не сможет подойти до конца дня». Но она также напомнила Эрни, что с ним рядом всегда его отец, так что он будет в полном порядке. Все будет хорошо. Для убедительности даже выслала огромное сердцечко-стикер.       Эрнест был молчалив в автомобиле, и даже Рэджи (именно так звали водителя, нанятого Виктором) не смог его рассмешить, хотя каждый день сорокалетний мужчина интересовался как дела в школе и готов ли он к занятиям. Рэджи также говорил, что лошади — удивительные существа, очень умные, и хороших людей чувствуют сразу. К плохим никогда не подойдут. Только если не сломать их волю и не приручить без их на то согласия. Но слова подружек Кейтилин были тому противовесом. Эрнест не хотел верить, что он плохой. Не хотелось верить в то, что он не способен на что-то красивое и большое. Но факты шли против него.       Эрнесту срочно нужно было поговорить с отцом. Потому что он старый мудрый вампир. Он… тоже не человек. Возможно, Эрни делает что-то не так? Может вампиры любят по другому? Может этому нужно научиться?       Эрнест его ждал. Терпеливо ждал, постоянно оглядываясь на часы во время урока китайского и когда делал домашнее задание. Когда тихо, в полном одиночестве, после ужина читал очередную книгу. Когда смотрел в огонь, который оставила гувернантка. Но ближе к десяти часам, когда за окнами чернела непроглядная пустота наступающей ночи, на территорию дома въехал автомобиль. И еще один. В пустой холодный холл вошли Виктор, очень хмурый и колючий даже для себя, и еще трое. Из них Эрнест знал только Говарда Кроуфорда. И лишь он слегка качнул головой в сторону мальчишки.       Эрни так и остался стоять у дивана с книгой в руках, когда компания бессмертных вихрем пронеслась мимо и взлетела по лестнице. Отец даже не посмотрел на него. Совсем. Словно не заметил. В носу защипало, но Эрнест лишь шмыгнул носом и, сжав кулаки, бросил книгу на диван и поднялся к себе. В ту ночь он почти не спал…       Но после Ван Арты отправились во Францию, там Эрни впервые в осознанном возрасте встретил Доминику. И пропал. Было больно. Так больно, что юноша решил взять большую паузу в отношениях для себя. Для того, чтобы разобраться со своей головой. Чтобы решить свою проблему и найти ту, которая его полюбит таким, какой Эрнест есть на самом деле. Ту простую смертную девушку, которая не посчитает его чудовищем.       Сегодня же, сидя на трехсотлетних каменных ступенях, Эрнест понял самую главную для себя истину — та любовь, которую он ищет, обитает лишь на страницах книг. И никогда в жизни. Эрнест думал, что его родители — эталон, но… Это все пустота. Что-то хрустальное и эфемерное, что и Виктор, и Мия хранят, как драгоценность. Но это ни капельки не драгоценность. Лишь громкие слова и пустая вера. Теперь ему не во что верить. Потому что смысл его жизни заключался в любви, огромной и горячей, а такой не оказалось. Человеческие браки распадаются с вероятностью «семь к десяти», а волчьи строятся на инстинктах и средневековых традициях, в них нет чувств.       Слушать нужно было только Орсона Уэлса, ведь именно он говорил: «Мы рождаемся одинокими, мы живем одинокими, мы умираем одинокими. Только в любви и дружбе мы можем на время представить, что мы не одиноки». Теперь Эрни не будет ничего ждать и просто трахаться в удовольствие. Что, собственно, и делал все это время. Хватит пудрить себе голову ерундой. Ну один и один, зачем так расстраиваться.       От абсурда Эрнест спрятал лицо в ладонях и согнулся пополам. Посидев так около минуты, он выпрямился с абсолютно равнодушным лицом и пустотой внутри. Бездумно вытер костяшкой слезы, проступившие в уголках глаз, шмыгнул носом и огляделся. Наступило утро. Машины отца, правда, всё так и не было…       «Не маленький… Разберётся.»       Эрнест встал, подтянул штаны. Отряхнулся и прихватил старенькую художественную маслёнку, найденную на чердаке около года назад совершенно случайно — она верно служила Эрни пепельницей. Ещё раз бросив взгляд на лес, вошёл в дом.       В столовой суетилась служанка, накрывая на стол. Мия сидела за собранным в полноценный ноутбук планшетом, подперев голову рукой, и пила кофе.       — Мonsieur…       — Je n'ai pas faim, merci, — бросил Эрни, не оглядываясь, и сразу пошёл к себе. У самой лестницы его остановила мать.       — Вернись, пожалуйста, и позавтракай. Клара старалась.       Эрни рассерженно выдохнул и оглянулся. Мия сидела, прямо смотря на него, её было прекрасно видно в широкой арке, разделяющей столовую и гостинную, а молоденькая Клара стояла около стола с подносом. Она смотрела то на Эрни, то на Мию. На Эрни. На Мию.       — Я же сказал, что не голоден, спасибо, — с нажимом повторил он еще раз и снова отвернулся.       В холле Эрни столкнулся с Виктором — тот выглядел слегка помятым и припылённым. Рубашка была явно выпачкана свежей животной кровью. От отца разило каким-то диким зверем, сырой землей и лесом. Да и на чёрном хлопке красовались чуть более светлые волоски шерсти.       — Планы изменились, — сказал он. — Мы с тобой летим в Америку вдвоем. Собирайся. Все вместе выезжаем через час. Самолет же через три, — уточнил вампир.       — В смысле?! Сегодня?! — переспросил Эрни, но его отец поспешил скрыться на втором этаже.       — Пф-ф. Ну ладно! Спасибо что сказал об этом не за пять минут до выхода!       Эрни подорвался на месте и рванул в свою комнату, шагая через ступень и ища в списке контактов номер Алекса. Печатать времени и возможности не было, поэтому он записал запыхавшееся аудиосообщение, где предупредил, что вылет у него сегодня, а не через два дня. Ответы пришли тут же.       Типичные для Алекса «ок» и «значит увидимся этим вечером». А в вскоре и «когда прилетаешь?» и «выйдешь из самолета — напишешь».       Оставшееся время Эрни провел над распахнутым чемоданом, стараясь просчитать весь путь по часам. Перед самым выходом он оглядел себя напоследок: черные джинсы, кеды. Футболка и кожаная куртка. Несколько колец, рюкзак на плече и солнцезащитные очки. Пальцы коснулись рваного шрама на шее.       «Черт, видно… Но… отец все равно его уже заметил… Ладно, будь что будет…»       Именно с этими мыслями Эрнест покинул свою комнату.

***

      Как оказалось, Ноэль с ними в Штаты не отправился — у старика возникли неотложные дела в Нидерландах, чему Эрни был несказанно рад.       Юноша не любил перелеты. Как минимум потому, что вокруг постоянно толпится огромное количество людей, гудящих и говорящих слишком громко. Он не любил аэропорты за обилие запахов, за огромных толстых потных мужиков и за брюзжание стариков по поводу слишком больших очередей. За слезливые прощания, словно бы навсегда, и за слишком откровенные поцелуи только что воссоединившихся влюбленных.       Эрнест не любил аэропорты и перелеты просто так, хоть и пытался найти этому объяснение. А еще потому, что Ноэль, если и летел куда-либо с семейством вместе, демонстрировал это куда более наглядно.       До аэропорта добирались долго — целых полтора часа. И именно здесь семье пришлось разделиться. Им лететь ровно в противоположные стороны. Эрнест считал каждую минуту. Виктору потребовалось пять минут для того, чтобы поцеловать супругу в лоб и взять обещание обратиться за помощью сразу, как она пригодится, а не оттягивать до последнего. Мие потребовалось времени в два раза меньше, чтобы крепко-крепко прижать к себе сына и убежать без оглядки, шурша колёсиками крохотного чемоданчика.       Эрнест заметил с какой тоской смотрел в след матери отец.       — Да ладно тебе, все будет в порядке. Она справится. Всегда справлялась, — пожал юноша плечами и направился к стойке регистрации, чтобы избавится от своего багажа.       В бизнес-зале народу было немного — всего пара человек. Разместившись в мягких кожаных креслах, Ван Арты словно перестали друг друга замечать. Виктор достал ноутбук и принялся работать, а Эрнесту было откровенно скучно, но слишком лениво, чтобы хоть что-то предпринять. Подперев голову рукой, он задремал. Ему даже что-то приснилось. И впервые во сне у персонажа выросла голова его отца и стала напоминать, что им пора идти. Эрнест проснулся не сразу. А когда открыл глаза, то ещё минуту недоумённо смотрел на Виктора, возвышавшегося над сыном. Юноша не понимал что происходит и что, собственно, не так.       Летели первым классом. Место Виктора оказалось в точности под иллюминатором, который вампир тут же опустил — полуденное солнце жарило мужские черные брюки. Хмурый и немного взмокший Виктор достал платок, чтобы промокнуть лоб. Но на его немилость подошла прехорошенькая стюардесса и попросила мужчину вернуть все на свои места — самолет готовился ко взлету. Ван Арт медленно выдохнул, досадно поджав губы, но чужую просьбу все же выполнил. И попросил, чтобы ему принесли воды.       — Давай поменяемся, — предложил Эрнест, вскочив со своего места.       Уйдя с зенитного солнца, Виктор наконец смог расслабиться.       — Спасибо.       — Что-то случилось? Ты буквально подорвался лететь именно сейчас. Да и места кричат, что их купили в последний момент.       — Так и есть. Говард позвонил с новостью, что ему все же удалось добиться встречи с Эсаном Алленисом. Князь Греции прибудет в «Новую Жизнь» к полуночи и, мы, — Виктор особо строго выделил последнее слово, — обязаны быть там вовремя.       Эрнест мгновенно ощетинился и зашипел:       — Я не поеду!       — Это не обсуждается.       — У меня были планы!       — Мне жаль, что тебе придется их перенести.       — Тебе не жаль.       Эрнест слишком отчетливо, впервые в жизни так ярко ощутил чувство дежавю. Нет, подобное действительно уже случалось. Лет пять назад…       — Я не собираюсь это выслушивать!       — Нет, ты останешься стоять на этом месте и запомнишь каждое моё слово. Ты наказан. Месяц домашнего ареста. Сразу после школы ты будешь приезжать домой. Никакой верховой езды. Никакого поло и никакого фортепиано.       — У меня игра через три дня…       — В следующий раз ты применишь все силы, чтобы избежать подобного конфуза.              — Но я нападающий! Отец, пожалуйста!..       — Можешь идти к себе.       — Но отец! Пожалуйста!       — Я сказал ты можешь идти к себе.       Сегодня Эрнест смотрел на отца точно также. Исподлобья. Обозленно. Обиженно. Вызывающе и провокационно. Стараясь не моргать. Абсолютно противоположно ему.       — Ты не меняешься.       — В моем возрасте подобное было бы странно, не находишь?       — Нет, потому что раньше ты был один. А сейчас у тебя жена и ребенок.       — Ты давно не ребенок, Эрнест.       — Я не это хотел сказать.       — Я знаю.       Впалые щеки полыхали. Дико злой юноша понимал, что если не переключит свое внимание на что-нибудь еще, то взорвется прямо на месте. С силой сжав челюсти, Эрнест отвернулся. Самолет был полон до отказа. В глаза сразу бросилась женщина в не по возрасту ярком костюмчике и идиотской шляпке набок. У нее был ужасный, по мнению Эрни, нос: длинный, горбатый, крючковатый. Ему казалось, что вот-вот, и его кончик коснется верхней губы, капелькой висящей над нижней. Несколько мест вокруг нее пустовали. «Выкупила, зараза», — догадался Эрни. Однако в одном из них сидела маленькая собачонка. Вылезла из своей переноски и теперь оглядывается. Псина была такая же страшная. Убогая — горбатая и почти лысая.       Эрнест сидел и смотрел на эту парочку, не понимая, почему эта старая дама постоянно ворчит и чем еще можно быть недовольной.       «Мерзкие»       Псина, видимо, каким-то невиданным образом прочитавшая мысли парня, повернулась в его сторону и визгливо зарычала, обнажив верхний ряд белоснежных мелких зубов. Ее рык, или же его подобие, словно пропустили через ускоренную перемотку. Эрнест испуганно дернулся и, ударив животное гипнозом, обиженно отвернулся к иллюминатору. На шум вышла стюардесса, услужливо сделала старой даме замечание и принялась объяснять технику безопасности.       «Этот полет будет самым долгим в моей жизни», — подумал Эрни, прежде чем заснуть, прислонившись виском к стене самолета. Но у него не получалось, потому что вышеупомянутая шавка смотрела на него слишком пристально. Поэтому юноша достал наушники и, заняв себя музыкой, постарался просто абстрагироваться.

***

      Родной город встретил своего любимца злой жарой, знойным гудящим воздухом, вонью раскаленных крыш такси и плавящегося асфальта. Высотой статных многоэтажных домов и извечной толпой на узких улицах. Пестрели дизайнерские наряды жителей Манхеттена и мокрые от пота круглые лица горожан.       Эрнест старался обращать внимание на что угодно, лишь бы не замечать глухого молчания, воцарившегося в спортивном автомобиле. Отец и сын остановились на очередном светофоре.       — Ты заедешь домой?       — Нет. Подбрось меня до квартиры, пожалуйста, — тихо ответил Эрни, не желая поднять глаза на отца. Это было сродни возобновлению конфликта, а юноша от них уже очень сильно устал.       — Хорошо.              И вновь они тихо тронулись, мгновенно набрав нужную скорость. Осталась всего пара кварталов, и Эрнест будет дома. Только что выехали на пятую Авеню, и через три минуты минуют Собор Святого Патрика. Скорее всего на пересечении с Пятьдесят Девятой попадут в пробку. К удивлению нет. Спортивный автомобиль уже подъезжал к нужной многоэтажке, как вдруг Эрнест вспомнил, что вообще-то он должен был сообщить своему лучшему другу о прибытии в город еще два часа назад, когда спускался по трапу с самолета. Сердце сделало от испуга кульбит и рухнуло куда-то в глубокие недры живота, совсем не собираясь возвращаться обратно.       Трясущимися руками парень полез во внутренний карман своего кожаного рюкзака. Сигареты, еще пачка, две зажигалки, картхолдер, кольца, которые он снял еще в самолете, потому что пальцы удивительно опухли. А телефона нет! Просто нет!       — Что-то потерял? — Виктор бросил быстрый взгляд на сына.       — Да. Или нет. Не знаю, если честно. — В голосе Эрни все больше и больше слышалась подступающая паника, когда он почти с головой зарылся в сумку и не нашел пропажу на дне. — Он меня убьет… Все таки да — я потерял телефон…       Виктор, к удивлению юноши, тепло улыбнулся и покачал головой.       — Посмотри в куртке, в последний раз ты убирал его именно туда.       — Да?!       Эрнест, воодушевившись вспыхнувшей надеждой, распахнул свою косуху и потянулся к внутреннему карману. И, о чудо, телефон действительно был там!       — Спасибо! — счастливо хохотнул Эрни. — Последнее время голова совсем дырявая, а Алекс просил сообщить, когда прилечу.       — Алекс. — Виктор словно попробовал имя на вкус. — Фолл?       — Да. И не говори так, словно ты забыл кто он такой.       — Молодой волк, с которым ты очень тесно общаешься. Я помню.       Спортивный белоснежный автомобиль с глухо тонированными стеклами подъехал к одной из жилых высоток возле Центрального Парка. Эрнесту оставалось просто выйти из машины, забрать свой багаж и подняться на свой этаж, чтобы, наконец, попасть домой, но он не спешил. Чувствуя такой-то подвох, Эрнест медленно повернулся корпусом в сторону отца, не моргая.       — К чему ты это все?       Виктор выдохнул и, заглушив машину, посмотрел куда-то в даль.       — Вы с ним очень долго знакомы и очень близки. Это даже похвально. Но потом, когда между вами двумя встанут долг и положение, дружбе может прийти конец.       — Не смей так говорить. — Виктор с тихой едва заметной тоской и сочувствием перевел свой взгляд на сына, когда тот снова ощетинился. — Кто угодно, только не ты.       — Никто другой тебе и не скажет. Я желаю тебе добра, Эрни. Искренне. Поэтому прошу не верить, что все будет таким, каким является сейчас. Алекс — оборотень. Будущий вожак. — Голос вампира стал чуть тише. — Он всегда выберет стаю. Ту, которую ему наследует оберегать отец, и ту, которую он породит сам. Ты же вампир.       — Я не вамп…       — Прошу, перестань отрицать этот факт. У тебя есть собственная правда. И чем больше ты будешь ее отрицать, тем сильнее она ударит.       — Ты хоть кому-нибудь доверяешь?!       — Тебе и твоей матери.       Глаза вампира снова потеряли толику тепла. Виктор честно старался сделать так, чтобы разговор о главном, разговор о боли, рассыпанных надеждах, несдержанных обещаниях, разговор о предательстве и маловероятной, но подлости, о злости и злобе, о несбывшихся надеждах и неоправданных ожиданиях случился иначе. Он надеялся, что ему удастся поговорить в более теплой и… домашней обстановке, а не после длительного перелета в автомобиле. Но Эрнест почти всегда избегает встреч, ссылаясь на занятость, но усталость и на иные планы. Виктор понимал. Виктор принимал. Но этот разговор должен был состояться. Особенно сейчас, когда его сыну все же придется определиться со своей стороной.       — Вряд ли удивлю, но неумение выбирать друзей по наследству не передается, — почти выплюнул Эрни. — Мне правда жаль, что твоя жизнь оказалась чернее, чем кто-либо может себе представить. Мне жаль, что тебя бросали, предавали и вонзали нож в спину. Но это случилось с тобой. И не факт, что случится и со мной тоже. У меня есть один настоящий друг. У меня есть брат. Тот, в ком я уверен на миллион процентов и за кого я готов умереть, если потребуется. Еще с утра я сомневался в этом, — он нахмурился, вдумываясь в собственные слова, — но сейчас я уверен в этом полностью. Потому что он единственный, кто не делал мне больно. Он единственный, кто был рядом, когда то было нужно. Не ты, не мама. Не Макс и никто-либо еще. Поэтому не надо лесть ко мне. И не надо советовать с кем водиться, а с кем нет. Повторюсь — кто угодно, но только не ты.       Эрнест вылетел из автомобиля, чувствуя на спине ледяной молчаливый взгляд, забрал свой багаж и огромными злыми шагами достиг подъездной двери. Несчастный чемоданчик совершенно не поспевал за хозяином, оттого так и норовил перевернуться. Эрни не мог смотреть на отца. Было обидно. Было больно от несправедливости. От прямой попытки пробраться даже сюда. Он чувствовал на уровне бессознательного, что поступает скорее всего неправильно, но не мог иначе. Накипело.       Бросив не самое дружелюбное «Добрый вечер» швейцару, юноша вошел в здание. В холе было прохладно и тихо, катастрофически хорошо в сравнении с тем, какой ад царил на улице. Горел яркий свет полусферы, служившей люстрой, а черные трещины плит зеркально гладкого мрамора разбегались по стенам и полу.       Тонкий узловатый палец утопил кнопку вызова лифта, словно это хоть как-то смогло бы ускорить его прибытие. Потом еще раз. И еще. Дважды. Эрнест цокнул языком и сделал шаг назад.       — Наконец-то…       Раздался заветный «Дзинь», и стальные двери распахнулись прямо перед носом. Парень зашел в просторный лифт, окружающий зеркалами, и смазано нажал на «19». От мгновенного взлета заложило уши, а потроха словно подскочили на месте. Отвратительное чувство. Сглотнув, Эрнест прикрыл глаза. «Скоро буду дома», — напомнил он себе и взмолился, чтобы лифт больше никто не зашел. Заболела голова. Сильно, словно кто-то сдавил ее с двух сторон.       «Раз… Два… Три… Четыре…»       На «пять» лифт остановился, а его двери распахнулись. На площадке этала почти никто не жил, либо же Эрнест просто очень редко пересекался с соседями. Но они друг другу не мешали, никто не шумел и не мусорил, никто никого не топил, так что и нужды в тесных теплых взаимоотношениях совершенно не было.       Эрнест прошагал вперед, никуда не сворачивая. Остановился возле своей входной двери, оставив чемодан чуть в стороне. Полез снова в рюкзак за пластиковой картой-ключом. Он стал ужасно рассеянным. А может ему стоит просто спать больше, да питаться правильнее, а не обходиться готовыми сэндвичами, купленными в кафе аэропорта, и некачественным кофе, в котором льда в два раза больше положенного. В любом случае он не мог найти этот чертов ключ!       Психанув и бросив свой рюкзак с плеча прямо на пол, Эрнест обратился к электронному дисплею, встроенному в дверь. Присев на корточки, юноша принялся вспоминать как тут все вообще работает и куда можно нажимать, а куда нет. Ночевать на улице не очень-то хотелось… В настройках Эрни отыскал критерий «Способ ввода пин-кода» и сменил его с «Ключа-карты» на «Отпечатки пальцев».       Встав твердо на ноги и подтянув узкие джинсы, Эрнест прислонил большой палец правой руки к экрану. Провозившись с предоставлением проклятому роботу всех возможных сторон отпечатка, Ван Арт услышал щелчок внутреннего затвора замка. Изнуренный длительной дорогой, юноша зашел домой.       — Лима, я дома! — крикнул он погромче в пустоту.       — Добро пожаловать домой, Эрни! Как твои дела? — раздалось тут же из потаенных динамиков, запрятанных по всей квартире. В коридоре, кухне, гостиной и в ванной загорелся свет.       — Выключи освещение, — поправил систему Эрнест и прошел в просторный зал, швырнув на спинку кресла кожаную куртку.       Свет всюду тут же потух. Парень вздохнул и рухнул на белоснежный большой угловой диван. Поднеся левое запястье в лицу, он записал Алексу сообщение с извинениями и расслабился, прикрыв глаза. Голова все еще дико пульсировала. Но Эрни уже дома. Дома…

***

      Он проснулся, отвернутый к спинке дивана, утонувший в подушках, от ненавязчивой вибрации наручных умных часов. Эрни подскочил, перепуганный и взъерошенный, ничего не понимающий, ужасно сонный, на месте и попытался понять кто ему звонит.       «Отец. Блять!»       Его затрясло. Эрнест предпринял попытку провести почти вслепую дрожащим пальцем по крохотному экрану, чтобы принять вызов. Получилось не сразу.       — Да? — Его голос сонно хрипел.       — Где ты? — сухо заскрипел голос отца в динамике.       Эрнест судорожно бегал глазами по комнате в поиске часов. Но все циферблаты словно специально спрятались. Телефон оказался мертвым из-за отсутствия заряда. Смахнув вниз дисплей часов, Эрни увидел «11:45» и соврал:       — В пробке. Скоро буду. Надеюсь. — Он почти не дышал, чтобы не выдать своего сбитого дыхания. — Не хотел тревожить лишний раз, потому что не знаю как все будет. Тут опять таксисты кошмар устроили.       — Поспеши, ждем только тебя.       — Ага. Все, тронулись. Еду.       Когда связь оборвалась, Эрнест взмолился. Он относил себя к атеистам, но сейчас он искренне надеялся, что Господь существует, что он смилуется над сыном своим и подарит ему крылья.       — Блять! Блять! Блять!       Он не знал куда бежать. Голова была грязной, сам юноша небритый, телефон разряжен, туфли не начищены, рубашка не отутюжена, а на часах «11:49». Эрни понимал: он — труп.       В конечном итоге он все же собрался. И вышел из дома в половину первого. Добрался до клуба в час. Все это время ему писал отец. Хотел очень сильно есть, а еще больше напиться до полуобморочного состояния, чтобы ни видеть и не слышать ничего, а завтра ничего не помнить.       Эрнест влетел в «Новую Жизнь» со скоростью поезда, чуть не сбив дверью автомобиля швейцара, вышедшего его встретить. В клубе было пусто. Никого, кроме баристы, натирающего бокалы. Именно к нему Эрнест и направился. Буквально налетел с вопросами, ударив руками о барную стойку.       — Где отец и греческий князь?       — Не знаю, господин. Мистер Ван Арт не говорил куда они направляются, кто я такой…       — Короче!       — Оба поднялись наверх.       — Когда?       — Час назад, господин.       — Спускались?       — Не знаю, господин.       — Как так?!       — Я… Я не видел, чтобы они спускались, но мог пропустить, господин…       — Проклятье! — прорычал Эрни сквозь зубы, и достал телефон. — Налей мне как всегда.       — Конечно.       Эрнест набрал отца. Но тот трубку не брал. Когда бариста наполнил стакан с виски на треть, Ван Арт выпил все залпом. Горло обожгло, лицо перекосило. Когда он перезвонил еще раз чтобы прислушаться и понять, не играет ли отцовский телефон где-нибудь наверху, попросил повторить. Второй стакан выпил чуть медленнее. Наверху не было ни звука. Тогда Эрнест упал на стул, смирившись со своей участью.       — Это конец… — промямлил уже пьяный юноша, допивая свой второй виски и протягивая хрусталь для третьей порции. Ему уже было все равно. Ни грустно, ни весело.       С каждой секундой высокий градус одолевал молодой изнеможенный организм все больше и больше. Наверное, стоило хоть что-нибудь съесть. Но было уже очень поздно. Едва янтарная жидкость коснулась стенок стакана, пустив рассыпающуюся петлю, бариста вытянулся по струнке, лишь бросив взгляд Эрни за спину в сторону выхода.       — Здравствуйте, юноша. Веселитесь?       Эрнест развернулся на стуле к обращающемуся к нему голосу и повернул в его сторону голову, выглядывая из-за плеча. В клуб вошли двое — Виктор и князь Греции соответственно. Первый молча полыхал ледяным огнем, а второй хоть и вел себя непринужденно, да и звучал так же, но смотрел глазами, взглядом которых можно было рассечь Эрни пополам одним ударом. Юноша взглянул на время. Половина второго.       — Можно и так сказать. У меня тут отличная компания. Я, бариста и… — Эрнест задумался, глядя на стакан. Обратился к скромно стоящему за стойкой и не смеющему поднять глаза баристе: — Что я, собственно, пью?       — Dalmore, господин.       — И олень. Присоединитесь?       Свой голос, звучавший где-то там, далеко, из-под толщи воды, он не слышал. Почему то стало смешно. Эрни постарался спрятать свою улыбку в кулаке, но вышло плохо. Все посыпалось, когда юноша икнул.       — Нет, спасибо.       — Ладно, как скажете. Тогда за Вас и Ваше здоровье! Хотя погодите… — Эрни опустил глаза и почесал подбородок. — Херня какая-то, а не тост. Вы же и так бессмертный, какое вам здоровье? Так что просто за Вас!       Эрнест, не вставая, поднял руку с бокалом виски вверх. Слишком резко для нетрезвого. Содержимое хрустального стакана пролилось на пол. Капли попали на коричневые туфли гостя.       — Ой! Как неловко. Я сейчас, секунду…       Он попытался слезть со своего вращающегося кресла, но грек его остановил.       — Не нужно, спасибо.       И ничего не сказав, развернулся обратно к выходу.       — Мистер Алленис…       Виктор попытался его переубедить, но гость поднял ладонь в кричащем жесте. Ван Арту ничего не оставалось, как смотреть ему вслед. Когда второй вампир исчез за дверьми, Виктор бросил ледяное:       — За мной. Живо.       Как раз, самому себе на зло, а может к счастью, Эрни начал трезветь. Причем стремительно. Эрнест почти не поспевал за Виктором, хоть обычно они шагали наравне. Наверное, ноги сами отказывались его вести. На казнь. Дойдя до нужной двери, ведущей в кабинет, Виктор пропустил сначала сына, а после вошел сам. Юноша вошел в комнату с таким жалким видом, с которым нашкодившие ученики входят в кабинет директора школы. Эрни сел в одно из кресел возле рабочего стола отца. Вампир обошел его медленно. Медленно встал напротив, по ту сторону стола.       — Объяснись.       — Что именно ты хочешь услышать?       — Почему ты опоздал?       — Я был в пробке.       — Не смей мне лгать. — Виктор почти прошипел. О него можно было уколоться.       — Я проспал. Ты меня как раз разбудил.       — Как ты допустил это?       — В смысле?! — Эрни нервно хохотнул. — Странный вопрос задаешь. Я не спал всю ночь, у нас была долгая дорога и перелет. Я пришел домой, и меня словно выключили. Я заснул почти сидя. Ну прости уж, что мне порой нужно спать.       — Почему ты был пьян?       — Потому что я выпил?       — Я спрашиваю. Почему ты позволил себе выпить? — Виктор навалился корпусом вперед и оперся о стол пальцами до побеления костяшек. Его глаза мгновенно стали багровыми.       Эрнест сглотнул.       — Мне было плохо.       — Знаешь кто это был?       — Князь Греции.       — Наш возможный союзник. Один из немногих, кто захотел встать на нашу сторону и поддержать наши начинания. Тот, кто мог утвердить наше положение на мировой арене и поддержать Стражей. Кто мог предотвратить смерть некоторых из них. Но из-за тебя он был вынужден ждать полтора часа. А вместо искренних извинений ты… — Виктор поджал губы и окинул сына глазами.       — Нажрался, как свинья? Ну так накажи меня теперь, — зачем-то съязвил тот.       — Ты считаешь, что ты прав?       Виктор внимательно посмотрел сыну в глаза. Сверху вниз, спокойно, вдумчиво. После вздохнул и отошел к окну, отдернул штору и стал внимательно рассматривать так и не заснувший буйный город. Наблюдать за ним. Покровительственно и терпеливо. Словно этот самый город мог дать элементарный ответ на тот самый элементарный ответ. Тот ответ, который старый вампир даже не рассматривает, тем самым глубоко ошибаясь.       — Скажи, зачем, по твоему мнению, родитель наказывает свое чадо?       — Не имею ни малейшего понятия.       — Ты был замечательным ребенком. Но потом ты вырос и совершенно перестал слушаться. Это абсолютно нормально, но поведение юноши в пубертатный период нужно регулировать, особенно если оно выходит за рамки. Мне приходилось тебя наказывать.       — Я помню.       — Наказание необходимо для того, чтобы ребенок понял, что можно делать, а что нет, чтобы осознал, что за каждый поступок надо нести ответственность, чтобы извлек из случившегося урок и усвоил полученный опыт. Я долго думал, как бы сделать это правильно. Чтобы в твоей светлой голове все же зародилось зерно здравого смысла. Но этого не случалось. Ты ставил под сомнение каждое мое слово, любую сказанную мной и твоей матерью истину. Я винил себя в этом…       Эрнест затих.       — За неправильно подобранные слова, за неправильно выбранную тактику. Искал новые варианты решения. Но ничего не менялось. Ты все также продолжал отдаляться.       — Мне было пятнадцать!       — Тебе было пятнадцать.       — Я был ребенком!       — Ребенком ты был в шесть. В десять. К пятнадцати годам ты стал молодым юношей, будущим мужчиной, который должен научиться брать ответственность за свои действия и свое бездействие.       — Ну прости уж, что не оправдал твоих ожиданий. — Эрнест поменял ноги. — В итоге мне почти двадцать один, а все такой же безответственный. Но только это я. Настоящий я, который умеет говорить еще много чего кроме тобою любимого «хорошо, отец».       Они оба замолчали, словно пришли в тупик. Они оба думали. Громко. Прочистив горло, Эрнест задал давно мучавший его вопрос:       — Скажи, а… Кхм… Опасность, грозившая мне, не единственная причина, да? Вторая…       — Нет.       Виктор обрубил резко, нахмурившись. Эрнест своим предположением словно его оскорбил. Вампир звучал гордо. Возможно, несколько обиженно и даже брезгливо.       — Учеба вдали от дома, вдали от тех, кто сразу придет на помощь по первому твоему зову, должна была помочь тебе стать самостоятельным. Научиться обходиться, порой, своими силами, думать как решить ту или иную задачу. Понять, как может быть устроен нулевой быт, как приспособиться к нему. Но никак не возможность избавиться от тебя пораньше, — выпалил вампир и, задернув штору, сел обратно в свое кресло.       — Прости меня. Глупо вышло.       — Я хотел быть тебе хорошим отцом. Но также я должен быть твоим князем. Должен быть лицом справедливости. Выискивать противников и несогласных. И, если они действительно опасны для местных бессмертных, я должен вершить правосудие. Поместить виновных под стражу, рассмотреть ситуацию с абсолютно всех сторон. Помиловать или же казнить. Я не знаю что делать с тобой. Тебе прекрасно известно, что испитие крови бессмертных бессмертным категорически запрещено, относится к тяжким преступлениям и карается смертью. Мне убить тебя? Нет, как я могу. Иное же решение вызовет ряд вопросов у остальных вампиров, населяющих город. Они не захотят дарить тебе привилегии. Они захотят, чтобы закон покрывал каждого в равной мере и будут правы.       — Зачем ты вообще сдал меня своим наследником? Зачем право называться следующим Князем ты оставил за мной? Зачем ты продолжаешь впутывать меня в те вопросы, которые меня не интересуют? Прекрасно же знаешь, что бесполезно…       — Потому что я хочу, чтобы ты остался жив, Эрнест, — перебил его отец. — Жив и здоров. Ради этого я пойду на что угодно и не посмотрю, нравится тебе или нет.       — Так посади меня на цепь, — бросил юноша, подавшись вперед и вцепившись в подлокотниками.       — Посажу, если в том будет необходимость.       Губы юноши всего на сотую долю секунды разорвались в оскале. В миг, когда истинную ярость уже нельзя было контролировать. Разжав побелевшие пальцы и выпустив подлокотники кожаных кресел, Эрнест подорвался на месте и широкими шагами покинул кабинет, громко хлопнув дверью.