Отвар из волкобоя

Я даже готова была поверить, что у меня есть душа — так муторно на ней было. Виктор Пелевин. Священная книга оборотня.

— Продолжим наш разговор, — Филиппа протянула девушке гранёный хрустальный стакан с красной жидкостью. — Выпей. — Это что, кровь? — Алиссия вжалась в софу, укутываясь в шелковую простыню. — Двадцатилетней девственницы, — Филиппа сложила руки на груди и фыркнула. — Для лучшей работы мозга. — Это поможет? — Алиссия протянула трясущиеся руки к стакану и медленно поднесла его ко рту, не сводя глаз с чародейки. — Пей уже. Сама понимаешь, что не яд. Ты ведь травница, — Филиппа недовольно сощурилась. — И что дальше? — друидка за один глоток опустошила стакан и вернула его на место. Чародейка скрипнула зубами, а девушка почувствовала лёгкий озноб и подтянула под простыню ноги, обхватывая их руками. — Не померла? Чудно, — чародейка взмахом руки убрала стакан со стола. — А теперь верни мне ту часть тебя, к которой присосался гений. С ней иметь дело интереснее, чем со скучной друидкой. Давай же, меняйся. — Простите? — Алиссия проморгалась и склонила голову в сторону, хмурым взглядом одаривая чародейку. — Все чудесатее и чудесатее, — Филиппа привстала и подошла к Алиссии. — Что последнее ты помнишь? До этого твоего превращения, — она склонилась над девушкой, приподнимая ее голову за подбородок. — Мы с Цинтией... Нет, она душила меня. Она шептала какое-то заклинание, а потом – тьма, — Алиссия схватилась за горло и почувствовала, как невидимая сила сдавливает его. Точно также, как это делала Цинтия. Она согнулась, вырываясь из хватки Филиппы и в приступе кашля упала на пол, раздирая ногтями кожу на горле. Боль от простого удушья перерастала во что-то большее и девушке казалось, что тысячи ножей режут её тело, оставляя неглубокие, но особо болезненные раны. И самое страшное, что она ничего не может с этим сделать. Резко подскочившая к ней Филиппа схватила Алиссию за плечи и начала действительно отдирать ее руки от раскрасневшейся кожи и что-то шептать, прижимая ее тело к полу. Боль никуда не исчезла и даже не стала слабее, но Алиссия почувствовала какое-то упоительное спокойствие и позволила себе провалиться в глубокий сон, обмякнув под силой чародейки. — Глупая девка, — Филиппа приложила два пальца к её запястью, проверяя пульс. — Я поняла, о чем тебе лучше не напоминать. Очнись же! Ещё одного мертвеца в доме мне не нужно. Филиппа схватила Алиссию за лицо и встряхнула, поочерёдно ударяя её по щекам. Девушка вздрогнула и стала прерывисто дышать, хватаясь за платье Филиппы. Эйльхарт с недоумением посмотрела на неё, но всё же опустила ладони ей на плечи. Чародейку и друидку окутало приятное тепло, и Филиппе показалось, что она начинает пьянеть; все вокруг стало слегка размытым, а плечи непомерно тяжелели и тянули её ещё ниже, прямо на пол. Филиппе давно не было так хорошо и спокойно. Она закинула голову кверху и принялась медленно дышать, а в то же время с глаз Алиссии на мягкий ковер упали первые слезы. Она тихо плакала прямо в платье Филиппе, прижимая чародейку к себе всё сильнее; всё сильнее и воздействуя на неё друидской силой. Разум Алиссии сейчас — чистая книга с белоснежными страницами, не испачканными чернилами. Она чувствует эйфорию, и этим чувством хочет поделиться со всеми вокруг. Она плачет от того, как легко ей сейчас. Никогда так не было. И сейчас она просто рыдает и шепчет о том, как же ей хорошо. Как же хочется пробыть в таком состоянии как можно дольше. Из магических грез первая выходит Филиппа, что и не удивительно, учитывая её магический опыт. Она открывает глаза и впивается пальцами Алиссии в плечи, крепко их сжимая. — Приди в себя! — чародейка трясет ее, а Алиссия лишь водит головой из стороны в сторону. — Всё плывет, — она всматривается в очертания растрепанной Филиппы и ловит её строгий взгляд, — не могу сосредоточиться. — Да ты издеваешься, — Филиппа резко отпускает её и встаёт, нервно одергивая смятое платье. Она отходит в сторону и начинает кругами ходить по разрушенной комнате, носками туфель отпинывая в сторону попадающиеся магические толмуты и разбитые колбы. Алиссия тем временем попыталась собраться с силами и приподняться, но как только она руками оперлась на диван, голову пронзила резкая боль, словно от попадания скоя'таэльской стрелы. Алиссия пересилила себя и встала, тут же опускаясь на кресло, из-под обивки которого торчал пух и обломанные деревяшки. Она облегченно вздохнула, разваливаясь на некогда прекрасном предмете интерьера и потерла вспотевший лоб. В ответ на её телодвижения Филиппа лишь пнула очередную книгу и скрипнула зубами. — Ты помнишь, как призвала джинна? — чародейка нахмурилась, подбирая книгу в бархатном лазурном переплете и магией перелистывая несколько десятков страниц, пробегаясь по ним изучающим взглядом. — Я помню всё, — Алиссия провела рукой по волосам, вытягивая седую прядь вперед и перебирая её пальцами, — но между призывом и встречей с вами я видела сон, — она решила ничего не утаивать от чародейки, ведь сейчас Филиппа была единственным человеком, который мог бы помочь ей с новой силой. Да и вряд ли она сможет использовать подробности об её обмороке против неё. — Я видела в нём свою маму со Скеллиге и она говорила со мной о гении воздуха. — И? Что она сказала? — Филиппа продолжила читать книгу, присаживаясь на кресло напротив, и лишь на мгновение подняла глаза на травницу, неодобрительно цокая. Несмотря на сложившуюся здесь атмосферу, полную разруху и труп нильфгаардской шпионки в соседней комнате, Филиппа не смогла стерпеть внешнего вида друидки, которая будто собрала всю возможную грязь в каналах Новиграда. Чародейка взмахнула рукой, прошептала короткое заклинание. Алиссия дернулась, когда прядь выскользнула из её рук и вместе с непривычными женщине угольного цвета волосами сплелась в аккуратную косу. Остатки одежды на ней совершенно изменили свой вид: хлопчатое платье болотистого цвета с золотым орнаментом выглядело намного проще, чем наряд Филиппы, но для травницы такая одежда уже была прекраснее всего, что она когда-либо носила. Женщина провела руками по платью, убеждаясь в том, что оно реально, а не лишь временная иллюзия. Для Филиппы подобного рода манипуляции были привычным делом и реакция друидки рассмешила её, но чародейка лишь скромно кашлянула, прикрывая лицо страницами книги. — Она просила меня принять эту силу, — Филиппа резко захлопнула книгу, откладывая её в сторону, и положила одну ногу на другу, вслушиваясь в слова друидки, — потому что отказ от неё приведет к моей смерти. Думаю, что джинн все же выбрал душу, да? — Алиссия подалась вперед и её тело пронзила резкая боль, но чем сильнее она сдерживала её движения, чем больше женщине казалось, что никакой боли и нет вовсе. — Я ведь убила человека и ничего не почувствовала. Разве это нормально? — Вот оно что, — Филиппа сложила руки на груди, догадываясь, в чем было дело. — Ты должна знать, что гений предстал перед тобой в образе человека, к которому ты испытываешь какие-либо сильные чувства. Не мудрено, что он выбрал мать. Алиссия отрицательно покачала головой. Её мать со Скеллиге — человек, которого она любила всем сердцем, и который первым оставил на нём самые глубокие шрамы. Маленькой девочке никто не объяснил, что эта женщина ей не родная мать, и что любить её она не будет. Что у неё не будет такой же жизни, как у её братьев и сестер, которые по меркам Скеллиге были самыми счастливыми детьми на всех островах. Алиссия хвостиком ходила за матерью, помогала по хозяйству лишь для того, чтобы получить хоть немного женской ласки. Но её иллюзии быстро развеялись: теперь все по дому делала она одна, никто не хвалил её за это и не дарил хотя бы скупую улыбку. К ней относились как к бродяжке, хоть у неё над головой и была крыша, дыры которой она заделывала самолично. Поэтому увидеть в своем видении мать она совсем не ожидала. — Можно же чувствовать что-то плохое? — Сильные чувства, — повторила Филиппа чуть громче, — совсем не ограничиваются любовью. Но даже так у тебя нет особого выбора — ты уже приняла силу, пути назад нет и не будет. Тебе осталось только овладеть ей и использовать во благо, — Филиппа задумчиво потерла подбородок указательным пальцем. — Во благо кому-нибудь, кому посчитаешь нужным. Но я бы не стала растрачивать такую силу впустую — возможно, в Аретузе тобой заин... — Нет! — Алиссия не дала Филиппе договорить и резко вскочила, позабыв о своих травмах, и тут же оказалась на полу, руками сгребая смятый ковер. — Я не покину Верген. Я хочу подчинить эту силу, но жить спокойно и не быть чьим-то оружием. — Тебе этого не избежать, никто с такой силой не смог, — Филиппа потянулась вперед, оказываясь прямо перед лицом травницы, и с насмешкой заглянула ей в глаза. — Я тоже думаю, что ты лишилась части души. Но не переживай — в наше время многие и вовсе живут без сердца, и ничего. — К чему это? — Алиссия нахмурилась, но тут же поняла, что это был ответ на её вопрос. Значит, даже без опытов понятно, что гений все же выбрал душу. Травница сжала челюсть, отворачиваясь от Филиппы — она не хотела, чтобы та видела в её глазах сожаление. Сожаление о том, что она не смогла отдать джинну всю ту силу, что хотела заполучить Ворона-мать, и остаться хотя бы с тем, что позволяло ей оставаться человеком. Нельзя сказать, что она резко поменяла свои ценностные ориентиры и понятие морали, но она определенно стала чувствовать меньше, чем могла. И сейчас ее интересовал только один вопрос: — Сколько мне осталось? — Алиссия произнесла его тихо, все еще не разворачиваясь к чародейке лицом. — Не имею ни малейшего понятия. — Что? — глаза друидки округлились. Она обернулась к Филиппе и застала на её лице чересчур спокойное выражение лица, которое ей было совсем не ясно. — Если не знаете вы, то кто знает? — Никто не знает, — Филиппа хитро улыбнулась, разводя руки в стороны. — Ты уже давно должна была умереть, но раз жива, значит, уже являешься живым прецедентом. Ты — единственная, кто смог пережить силу джинна внутри себя и использовать её. И раз джинн еще не показался в своем истинном обличие и не захватил твое тело, то ты будешь в безопасности какое-то время. Это лишь предположение, но он может взять силу из твоей магии и вновь стать бесконтрольным, если ты и дальше не продолжишь на него давить... Чем-то, что сдерживает его мощь, — чародейка встала, пустым взглядом рассматривая кусок скалы, являющийся одной из стен дома. — Мне нужно кое-что проверить, а ты посиди тихо и постарайся не выдать что-то новое из своего магического запаса. И даже не думай о побеге — ты сейчас главная опасность для Вергена. Надеюсь, это ясно? Алиссия обессиленно подняла глаза на чародейку и сквозь золотое сияние увидела совиный силуэт. Она слышала о Филиппе множество слухов — начиная от того, что та принимает ванны из крови, чтобы сохранить свою красоту, и заканчивая тем, что она самолично убила короля Визимира и прибрала всю Реданию к своим рукам. И среди всего этого не нашлось место её полиморфии. Алиссия не встречала никого, кто мог бы полностью превращаться в зверя, и поэтому завороженно наблюдала за превращением. Она ожидала увидеть спадающую с чародейки одежду и кожу, но вместо этого Эйльхарт просто растворилась в магическом потоке и взмахнула сверкающими перьями, преодолевая расстояние до двери. Филиппа коснулась дерева клювом и то поддалось, приоткрываясь на столько, сколько ей требовалось. Птица исчезла за дверью, предусмотрительно плотно заперев ту — но у Алиссии не было сил открыть ее и так. Она и не успела подумать о побеге, как её заперли в доме, пережившем элементальную катастрофу. Как бы ей не хотелось думать о том, что будет дальше, мысли о собственной судьбе не могли вечно прятаться в подкорке. Что же, раз Филиппа ещё не надела на неё магический ошейник и не наложила заклинание, шанс на спасение был велик. Но даже если она сбежит отсюда, что дальше? Оставив позади Верген — конечную точку своего жизненного пути, она больше не найдет себе дома. Алиссия давно решила, что больше не хочет убегать и прятаться. Она хочет оказаться полезной, помочь хоть кому-то, кто за все её деяния отплатил своей добротой. Алиссия чувствует, что задолжала жителям Вергена хотя бы потому, что привела к их стенам сильнейшего друида Вороньего клана. И вызвала всю эту неразбериху с гениями и гарпиями. Она прикрывает ладонями глаза — ей так стыдно, что все это произошло. Не нужно было вмешиваться во все это с самого начала, но кто еще может помочь спасти Саскию? Нет травницы умелее во всей округе, никто не знает так много потаенных мест в лесу, как Алиссия, и даже старые краснолюды не суются туда, где она собирает травы — слишком опасны эти места для кого угодно, кроме неё. Алиссия хочет жить спокойно, но сейчас все идет к тому, что она и жить навряд ли сможет. Она не знает, почему гений всё ещё не убил её. Может, в ней действительно сокрыто что-то особое? Поэтому Аксель ищет её? И поэтому Ворона-мать избрала её в качестве сосуда? Но тогда почему она никогда не чувствовала внутри огромной силы? Почему она не знает, что творится с ней самой? Алиссия злится — она не может помочь сама себе, о каком спасении Саскии может идти речь? Алиссия закрывает глаза и безвольно опускает руки. Слишком много вопросов — и это немного раздражает. Но так она хотя бы избегает мысли о том, что убила человека. Алиссия считала своим долгом помогать людям, спасать их жизни. В конце концов, она медик, травница, целительница — все вместе и сразу, и она как никто другой понимает ценность жизни. Она давно зареклась не причинять никому вреда и никогда не обижалась на несправедливость этого мира. Ей много раз делали больно, вот только никто из этих людей не заслуживал смерти. Так почему же она так спокойно лишила жизни простую чародейку, чьи убеждения немного разнились с её? Алиссия резко, до крови прикусывает нижнюю губу и чувствует привкус железа. Она понимает, что нельзя сожалеть о содеянном. Если бы не убила она, убили бы её. Это простой и непреложный закон, по которому живет большая половина Континента. А особо чтят его те, кто прикрываются им в своих целях — короли и разбойники. И она определенно знает одного разбойника, который ей этот закон наглядно демонстрировал несколько дней, набрасываясь на каждого встречного. Она понимает, почему Иорвет ведет себя так. Когда каждый день ожидаешь получить в спину нож, не стоит давать себе слабину. И Алиссии пора бы тоже начинать остерегаться даже его рукояти. Она вздрагивает, услышав за дверью металлический скрежет. Прочное дерево начинает подрагивать под натиском со стороны улицы и шататься, дергая звучными петлями. Алиссия сползает на пол и подхватывает подол платья, переползая к софе и прячась за нее. План не очень хороший, но ничего другого в голову не приходит — Филиппа ничего не говорила про гостей, а тем более про тех, кто будет ломиться в её дом с таким рвением. А что, если это нильфгаардцы пришла за Цинтией? Но днем, почти в центр города... Алиссия прикрыла рот руками, чтобы случайно не вскрикнуть от резких звуков снаружи, и прислушалась. Несколько мужских голосов что-то бурно обсуждали на повышенных тонах, и единственное, что она смогла разобрать, не могло вырваться из её уст. — Куепутало ты старое, Лютик! — Золтан... — Алиссия на четвереньках поползла в сторону двери, откидывая в стороны куски разбитой посуды и книжные листы. Она понимала, что Филиппа не будет рада тому, что она покажется своим близким. И в первую очередь она имела в виду краснолюдов, которые всегда искренне беспокоились о ней и увидеть которых она именно сейчас захотела сильнее всего на свете. — Филиппа, если ты внутри, открывай! Не испытывай наше терпение! — к голосу Золтана прибавились громкие выкрики ведьмака, и Алиссия прикрыла от беспомощности голову, оказавшись у самого заколдованного замка. Если она сейчас использует даже простое заклинание, это ведь может вылиться во что-то большее. Геральт и его ганза определенно выбрали не лучшее время, чтобы посетить Филиппу. Возможно они и не знали, что травница тоже здесь? Но её сюда принёс Иорвет — его древесно-табачный аромат был первым запахом, что она почувствовала после пробуждения. Да и его одежда, находившаяся сейчас не в самом лучшем виде... Где тогда он сам? Алиссия уже прислонилась к двери, чтобы её голос было слышно на улице, но с другой стороны послышался недобрый отсчет. — Раз... Два... — И три! — злобно выкрикнул Золтан и прямо над головой травницы, в том месте, где находился замок, показалось лезвие краснолюдской секиры. Алиссия вскрикнула, отползая в сторону. Секира несколько раз дернулась, разламывая стальной замок, укрепленный магией, и с громким звоном упала с на каменный порог с другой стороны. Травница вжалась спиной в холодную стену прямо у прохода, но не рискнула даже поднять глаза на образовавшуюся в двери дыру. И она не пожалела о том, что продолжила сидеть на месте: на улице раздался резкий хлопок и небольшой, но точный и сильный ветряной поток выбил дверь, которая отлетела к противоположной стене комнаты и добила те оставшиеся на полках старинного шкафа склянки, которые не достигла её магия. Проникший в помещение свет уже был теплым — утренние облака разошлись, и лучи солнца тут же настигли цветные стеклышки на полу, создавая на мрачных стенах солнечные отблески. Алиссия бы полюбовалась ими подольше, но прямо перед ней показалась пара коротких скоя'таэльских сапог, запачканных землей и чьей-то засохшей кровью. Травница медленно перевела взгляд выше, немного прищуриваясь. Вполне жизнеспособный Иорвет был полностью экипирован — тот же самый комплект одежды, в котором она застала себя несколько часов назад был на нем и в самом лучшем виде. У атамана не было только лука за спиной и значков на груди, но зато два изогнутых меча свисали почти до самого пола с обоих боков. Алиссия и предположить не могла, что он настолько подготовится ко встрече с Филиппой, потому что его определенно не просто так привели сюда. — О мой утренний цветок! — женщина ещё не успела рассмотреть лицо эльфа, как из проема появился Лютик, лишенный своей лютни и шапочки с пером, в бордовом камзоле со слегка ободранным чьими-то когтями орнаментом виноградной лозы. Он взволнованно залепетал о том, как долго они искали Алиссию и через что им пришлось пройти, чтобы оказаться здесь, но женщина не поняла ни слова из сказанного, продолжая сидеть на полу и рассматривать эльфийские сапоги. Ей было стыдно смотреть Иорвету в лицо, потому что она не оправдала возложенных на неё надежд и подвергла опасности его и себя. Но она слукавила бы, если бы сказала, что совсем не хотела видеть его. Почему-то из всех присутствующих здесь, сейчас ей хотелось разглядеть только его черты, его выражение лица. И больше всего она боялась увидеть там то самое презрение и ненависть, которыми одарил он её в их первую встречу. С того момента прошло лишь несколько дней, но кажется, будто они все знают друг друга уже не одну жизнь. И не хотелось бы терять эту связь только из-за её глупости. Алиссия нашла в себе силы поднять голову и посмотреть на того, чьего осуждения она так сильно не хотела видеть и одновременно понимала, что только его в этой ситуации и заслуживает. Она не знает, сработает ли теперь магия гения, поможет ли Саскии — этого может не знала и сама Филиппа. Но все равно считала, что совершенно облажалась со всем этим. Из её глаз, которые приобрели тёмно-топазный оттенок, хлынули слезы. Алиссия взвыла и тут же прикрыла рот тыльной стороной ладони. Она начала захлебываться, судорожно вдыхать спертый воздух и сильнее жаться в темном углу. Опешивший от такой реакции Лютик вскинул руки и решительно двинулся в её сторону, пока Геральт и Золтан изучали комнату и то, что от неё осталось. — Голубка моя, все хорошо... Бард хотел было присесть рядом с ней, но путь ему перегородил резко сменивший свою каменную стойку эльф. Он угрожающе сверкнул единственным глазом и мотнул головой в сторону пинающего осколки Золтана и рассматривающего фолианты Геральта. — Да как ты можешь не пускать меня к даме в беде, ты, эльф! — Бард попытался прорваться вперед, но Иорвет выставил руку, отталкивая того назад. Лютик, не нашедший более весомых аргументов, чем указать Иорвету на его принадлежность в нынче редкой расе, поймал на себе обеспокоенный взгляд ведьмака и сглотнул, ретируясь в противоположный конец комнаты. — Прости меня. Иорвет резко обернулся, отбрасывая длинную тень на травницу. Та подтянула к себе колени и обхватила их руками, продолжая затемнять и без того мрачное платье своими непрекращающимися слезами. Она не истерила и не кричала, а лишь задыхалась от чувства невыполненного долга и ощутимой боязни за то, что возможно на сапогах Иорвета может оказаться и её собственная кровь, если сейчас он окажется не в духе. Алиссия уткнулась лицом в ткань подола, тихо всхлипывая до тех пор, пока на её плечи не опустились теплые ладони эльфа. Травница замерла, ожидая дальнейших действий атамана и не решаясь оправдывать себя дальше. — Сaelm, derwydd, — Иорвет поднял левую руку выше, обхватывая её шею и притягивая сгорбившуюся травницу к кожаному доспеху на груди. — Te ne'ss nenn tuve, Alissia. Ничего, за что бы тебе пришлось извиняться. Иорвет сильнее сжал её спину и положил подбородок ей на макушку. Он разглядывает почерневшие до смоли волосы — такого же цвета, как и у него самого, уложенные в аккуратную косу. Замечает и белоснежную прядь у самого лица, которая совсем не блестит на солнце. Чистое платье — работа Филиппы или Цинтии. Алиссии зеленый цвет подходит больше, чем какой-либо другой: она друидка, травница, все свободное время проводящая в лесу. Какой ещё цвет, если не зеленый? Но этот цвет — цвет эльфов. Цвет скоя'таэлей. Цвет Иорвета. И он очень не любит, когда кто-то носит его без разрешения. Но разве теперь он может запретить ей это? Разве он собирался думать о каком-то цвете после того, как нёс её полумёртвую через вергенскую чащу? После того, как видел, на что она способна ради собственной свободы? Пусть её борьба не сравнится с тем, через что прошли его эльфы, травница сильнее всех их вместе взятых, потому что она всегда выбирает других, даже если от этого пострадает сама. Потому что она каждый раз находит в себе силы идти к своей цели дальше и признает свои ошибки, а не прикрывает их жестокостью и не превращает все вокруг в прах. Алиссия — человек, который заслуживает уважения. И несмотря на то, что он знает ей совсем малый срок, Иорвет не сомневается в том, что она не изменит своим принципам и сделает многое на благо города, даже если он сам не сможет этого застать. — Джинн внутри меня, но я все ещё жива, — женщина подняла голову и на её щеке остался след от твердой кожи. Она переместила затекшие руки на грудь Иорвета и увеличила расстояние между ними, освобождаясь от его объятий. — Почему ты тогда не ушел? Я же сказала тебе, что нужно делать, если почувствуешь опасность! А если бы я не смогла его сдержать, то ты бы тоже умер в этой пещере!? — она из последних сил ударила его кулаком в районе сердца и нахмурилась, посмотрев ему прямо в раскрытый от удивления глаз. — Beanna, — голос Иорвета приобрел непередаваемый возмущенно-угрожающий оттенок, с которым он обычно отчитывал не сильно провинившихся новобранцев, — ты в своем уме? Ты хоть понимаешь, что сама могла умереть? Почему ты думаешь о жизни других, когда сама была при смерти? Твоя доброта уже граничит с безумством! — атаман сбросил её руку с груди и приблизился, всматриваясь в стеклянные глаза. Он смягчился, встретив в ответ на свою резкость тишину и совершенно пустой взгляд. — Conas te aen laedde? — Иорвет приподнял её за подбородок и повертел его, рассматривая еле видимые взгляду синеватые руны, потрескавшиеся губы, которые еще недавно пересекал шрам — эльф тогда даже подумал, что их с Алиссией объединит ещё одна общая черта, но теперь на них не было и следа от борьбы с джинном. Тогда Иорвет бесцеремонно перехватил её ладони — на них тоже не было шрамов и порезов. Он присвистнул, и его лицо вновь приобрело всегда свойственный ему насмешливый и горделивый оттенок. Иорвет приподнялся на одно колено, вынул из ножен меч с зазубренным лезвием, выкованный Титом, и преподнес его травнице. Алиссия внимательно пригляделась к бурым следам на лезвии и рукояти и отпрянула от эльфа, осознавая, что перед ней — орудие убийства, и что почему-то именно сейчас Иорвет посчитал хорошим решением показать ей это. — Видишь, через что пришлось пройти, чтобы до тебя добраться, — эльф усмехнулся, настаивая на более тщательном осмотре меча женщиной. Но Алиссия лишь сильнее вжалась в стену и боязливо посмотрела на компанию, наблюдавшую за ними с другого конца комнаты. — Он решил до монастыря ее довести, что черт творит? — Золтан громко чихнул, оплевывая одну из книг Филиппы на странице с цветной иллюстрацией аконита. — Не мешайте ему, — Геральт оперся на стенку шкафа и сложил руки на груди. — Он знает, что делает. — А вы, судари, в этом уверены? — Лютик пальцем указал в сторону скосившейся в сторону Алиссии, чьё обмякшее тело через мгновение оказалось в руках у Иорвета. Он вернул меч на место и поднял женщину на руки — в такое же положение, в каком принес её сюда. Вот только травница резко стала намного легче, чем была прежде. Эльф вышел вместе с ней на улицу и одобрительно кивнул ведьмаку. Тот последовал за ними, переступая через последствия настоящего шторма. Золтан и Лютик переглянулись и тоже ринулись в сторону улицы. — Что происходит, Геральт? Иорвет? — бард судорожно переводил взгляд от одного мужчины к другому, пока они обходили людные улицы вдоль городской стены. — Cipio, — без тени сомнения сообщил ему Иорвет.