From the Attic to the Basement

В течение следующих нескольких недель Маленькое Проклятье держался сам по себе, разговаривая с Сансом только тогда, когда подсказывал или когда он замечал, что его мать была подавлена. Маленькое Проклятие знал, что Санс все еще беспокоится о Реде. На самом деле, Маленькое Проклятие знало довольно много о его матери — все воспоминания Санса лежали в его душе, в конце концов. Когда Санс был занят своими обязанностями матриарха (что с появлением на свет ребенка означало украшение детской, сбор припасов и пошив одежды), Маленькое Проклятие пролетал сквозь воспоминания его матери. Он всегда старался оставаться на "поверхностном уровне", не желая вторгаться еще дальше. Он узнал о своих покойных дяде и дедушке, как его мать винила себя в их смерти — его мать не остановила Папайруса от приближения к этому человеку, и он проспал, не встретив своего отца в лаборатории для какого-то энергетического эксперимента, который требовал двух человек, и если бы Санс был там всего две минуты назад- Маленькое Проклятие обнаружил, что его мать несет большую вину почти за все главные потери в его жизни, и Маленькое Проклятие смогло почувствовать эту вину в душе своей матери, холодная и тяжелая, как матерчатый мешок, пытающийся нести тающий лед. Теперь вся вина его мамы был на Реде и Проклятии, слышал его побеждающий круг мыслей: если бы я только остался в стороне, если я только вышел на улицу, если бы я только выслушал все предостережения, которые он ему дал, если бы я только- если бы я только- если бы я только- если бы я только, снова и снова и снова. Маленькое Проклятие заметил, что эта вина чувствовалась по-другому, однако — эта вина... горела. Маленькое проклятие знал, что это был способ его матери наказать себя после того, как он увидел, как Ред горит заживо, — заставляя ту часть его души, которая была полностью его собственной, гореть при самой мысли о Реде, изнутри наружу. Маленькое Проклятие сделал все, что он мог, чтобы успокоить пламя, но было так много его слов, и маленькая душа могла сделать, прежде чем Санс просто перестал слушать, и Маленькое Проклятие должно было перейти к другим воспоминаниям и мыслям. Со временем этот тип исследований привел маленького проклятого к новому открытию: он обнаружил, что гнев его матери по отношению к Азгору был другим видом горения, быстрым, обжигающим, вспыхивающим и угасающим в считанные секунды. Сначала Маленькое Проклятие не понимал, почему мать вообще терпит Азгора. Почему бы просто не сбежать в Подвал? Позже он узнает, что его мать беспокоилась о других монстрах на Чердаке. Маленькое Проклятие усмехнулся при этой мысли. Зачем беспокоиться о таких идиотах, которые слишком глупы и пассивны, чтобы задавать вопросы окружающим, слишком глупы, чтобы исследовать, размышлять? Пусть их Королем будет Азгор — стадо овец, предназначенных для забоя волком в пастушьей одежде. Тем временем его мать могла бы жить в относительном покое, вдали от постоянного стресса и надвигающейся угрозы смерти. Он даже мог бы сейчас быть с Редом, но он видел сомнения своей матери в том, что он остался в живых. Санс все еще считал, что Ред умер. И... если Маленькое Проклятие был бы честным и объективным.... Со вздохом он мог видеть Реда как кучку пепла у подножия лестницы или, что еще ужаснее, обугленный скелет, почерневший и пахнущий серой. И, поскольку брат Реда был принцем... Маленькое Проклятие задалось вопросом, может ли война начаться между двумя группами (“двумя этажами дома”, как любил называть их Маленькое Проклятие). Если Кэнэри был Принцем, это означало, что Ред тоже был Принцем, так что, в конце концов, если бы он умер, Азгор был бы обвинен в убийстве королевской особы другого королевства. Это было бы явной причиной войны. Однако Маленькое Проклятие уже мог видеть, что войны между двумя этажами не будет, поскольку их магия работала только на одном этаже, а не на другом. Можно было бы объявить войну, но в результате она будет холодной. Подвал мог бы перестать принимать заключенных с Чердака и позволить им самим заботиться о себе, но с тем, как Ред описал Подвал, большая часть королевства все равно не казалась слишком обязанной Принцу, так что, возможно, в конце концов, ничего не изменится. Если, конечно, Подвал не перенастроит их талисманы для работы на Чердаке. Тогда, по идее, может начаться война.… ...И мама была бы совершенно беззащитна, потому что он все еще ходил со своей магической связью, что сильно расстраивало Маленькое Проклятие... Во-первых, почему, ради всего Подземелья, он пошел против Азгора, не имея возможности защитить себя?? Весь акт восстания Санса опирался на то, что Азгор решил, что он стоит усилий — и у Санса хватило наглости предложить этим двоим прекратить все время тыкать медведя по той же самой причине, по которой Санс имел смелость восстать в первую очередь: количество тех усилий Азгора по отношению к ним либо держится, либо кончается. Мать была лицемеркой до мозга костей. Мало того, он был так же глуп, как и эти овцы, потому что все время, пока он тыкал медведя, он мог бы искать какой-нибудь способ снять свои браслеты! И нет, то, что Азгор сказал, что нет способа убрать их, не было оправданием, потому что мать знала из первых рук, что Азгор был лжецом. Его первым действием должно было стать исследование браслетов и поиск способа их устранения. С еще одним раздражением, Маленькое Проклятие смирилось с тем фактом, что приоритеты его матери были в беспорядке, и он чувствовал, что ему придется убедить свою мать изменить их. Во-первых, им нужно было избавиться от этих проклятых браслетов ошибок. После этого…. На мгновение Маленькому Проклятию пришла в голову мысль спуститься в Подвал до своего рождения, чтобы сделать следующий шаг. С его душой было тяжело, он подозревал, что его магическая частота будет колебаться совсем немного, и, возможно, теоретически, Маленькое Проклятие мог бы использовать его магию как на Чердаке, так и в Подвале. Он должен был как-то проверить это, что привело его к решению, что оставаться на Чердаке было бы более безопасным сейчас — его душа уже привыкла к частоте Чердака, что облегчило бы использование магии в долгосрочной перспективе. Так много неизвестного — его магия, частота его души, конечное благополучие его матери.... Когда Маленькое Проклятие отвлекался от неизвестного до такой степени, что он бегал мысленными кругами, как его мать, он возвращался к тому, что знал. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что он хотел разорвать Азгора на куски. Его ненависть к этому монстру росла с каждым днем, когда самозваный Король шептал оскорбления его матери, проходился по его словам, игнорируя само существование своего сына. Зная, что Азгор притворялся, будто Маленькое Проклятие было всего лишь плодом его воображения, некой альтернативной личностью сумасшедшей матери из пограничной линии, он укрепил решимость Маленького Проклятия оставаться на Чердаке до самого рождения. Он хотел видеть лицо Азгора, когда тот выйдет из утробы, когда мать будет держать его в своих объятиях,когда он перестанет быть просто Душой, неосязаемой вещью, а твердым предметом злобы и ненависти. Он хотел, чтобы Азгор увидел его, увидел, что он существует в этом мире. Я существую, – мелькнула в голове Маленького Проклятья мысль. Я существую в этом мире. Он сам это увидит. Он сам это признает. Это будет его последняя мысль перед тем, как он превратится в пыль — "Он есть! Он прямо здесь, передо мной! Как глупо с моей стороны не видеть этого! Он существует!" Я... я существую. Да, это будут мои первые слова... и его последняя мысль. Я существую. Я здесь. И я никогда не позволю ему забыть этот факт даже на мгновение. Я существую! – Мама, Мама, Мама! Санс перестал раскачиваться в кресле и перевел взгляд с книги на свое сияющее лоно. – Маленькое Проклятие, что тебя так взволновало? – Мама, я существую. Даже сейчас, как простая Душа, я существую. Но... теперь я понимаю... что хочу большего. Я хочу больше, чем просто существовать. Я хочу жить.... Да, это то, что мне действительно нужно сделать, не так ли? Жить. Санс улыбнулся и потер живот через платье. – Да, малыш. Жить. Так долго, как сможешь. Жить достаточно долго, чтобы положить конец этому кошмару, став одним из них для Азгора.” – Да – Маленькое Проклятие засияло еще ярче, удивляя Санса. Его глазницы расширились, прежде чем он прищурился от арктического синего света. – Я все понимаю. С того момента, как я появился, я существовал. А теперь мне пора жить. Санс согнулся пополам, когда боль пронзила его таз и нижнюю часть позвоночника. – Ч-что? – Он поморщился. – У..уже? – прошипел он, схватившись за живот. Маленькое Проклятие усмехнулось. – Мне очень жаль, что так удивил тебя. Санс зарычал, свирепо уставившись на свое пылающее лоно, прежде чем подняться и, шатаясь, подойти к кровати. – Тебе так повезло, что я люблю тебя, иначе отшлепал бы тебя в тот же миг, как ты родился! Маленькое проклятие хихикнул, и ему показалось, что он говорит еще дальше. Санс забрался в постель и потянулся к висящему над изголовьем кровати "детскому колокольчику", установленному и прозвеневшему именно по такому случаю. Несколько мгновений спустя комната Санса была заполнена снующими горничными, несущими полотенца и снимающими с Санса одежду и нижнее белье, болтливыми медсестрами, устанавливающими всевозможное оборудование, такое как мониторы и капельницы, и отдающими приказы врачами, говорящими всем, куда положить все, а затем проверяющими Санса вдоль и поперек, уделяя особое внимание изучению чернильно-черного магического мешка, который выступал из-под его грудной клетки. Где-то в этой бездне развивалось тело Маленького Проклятия, и теперь оно было на грани рождения. Мониторы были подключены к общей душе Санса и Маленького проклятия, и Санс заплакал от звука и вида крошечного пульса души Маленького Проклятия под более сильным пульсом его собственного. Еще один монитор был подключен к мешку Санса, и здесь он мог слышать свист магической жидкости, когда тело Маленького Проклятия двигалось вокруг. Крошечный скелет уставился на свое чрево, слыша только биение души своего ребенка, шелест его тела, движущегося сквозь живительную магию. Это... действительно происходит. Его ребенок вот-вот должен был родиться. На какое-то мгновение Санс забыл, как его ребенок появился, через какую боль прошли его душа и тело, чтобы удержать его, как был потрясен его разум той ночью из-за всех тех потерь, которые он пережил. Он забыл об ужасных обстоятельствах и позволил текущему моменту просто запомниться Его ребенок был на грани рождения, существования, жизни. Его Душа уже пульсировала сама по себе, его тело двигалось по собственному желанию, желая воплотиться в жизнь. Санс был одновременно напуган и взволнован, но эти чувства были омрачены болью, которая снова начала атаковать его таз. Его таз начал расширяться, чтобы позволить мешку, теперь более твердому, чем эфирному, пройти достаточно далеко между костями, чтобы лопнуть и выпустить Маленькое Проклятье в мир. Его кости растянулись, когда мешок опустился и начал сдавливать его таз, Санс покрылся густым потом, и ему пришлось дышать, чтобы сосредоточиться на чем-то еще, кроме боли, раздирающей его кости, а не на помощи в родах. Прохладное полотенце лежало у него на лбу, медсестра была достаточно любезна, чтобы принести свою руку в жертву Сансу, когда он сжимал ее при каждой схватке и толчке. Врачи внимательно следили за его расширением и размером мешочка, чтобы в экстренных родах не было необходимости. В редких случаях мешок проходил без разрыва, и внезапное движение заставляло ребенка вдыхать жидкость вместо воздуха. После определенного момента, если так много мешочка прошло через него, не показав признаков разрыва, врачи должны были бы сами вскрыть мешок, опасная процедура, которая могла бы иметь такие же последствия, как и ненарушенный мешок, не разрывающийся от давления на твердую кость.. Однако Санс верил в Маленькое Проклятие. Он родится просто замечательно, всего через два часа после того, как Санс даст последний толчок. Мешок скользнул чуть глубже в таз Санса, и с резким, быстрым хлопком магия хлынула наружу, а затем рассеялась. Измученный Санс ахнул и упал обратно на кровать, когда пронзительный крик сотряс воздух. Санс почувствовал, как душа Маленького Проклятия отделилась от его души, и через несколько мгновений крик стал еще громче. На Санса нахлынула волна облегчения. Маленькое Проклятие родился и соединился с его душой без проблем. Маленький скелет воспринял это как добрый знак. Несколько мгновений спустя маленький адский сверток Санса был завернут в бело-синее одеяло и отдан ему, чтобы он подержал его и в конечном итоге ворковал. Маленькое Проклятие был милашкой, хотя Санс, со слезами, пузырящимися в его глазницах, никогда не скажет ему такого, потому что Санс чувствовал, что его маленький сверток найдет такой комплимент унизительным, но Боги Выше и Ниже, этот малыш был милашкой. Хотя Санс и не ожидал, что он будет похож на скелета.... Ну, его носовая кость была немного более вытянутой, чем в среднем, и Санс мог сказать, даже когда его глазницы были закрыты, что они были более круглыми, чем овальными. У него была довольно симпатичная пара курчавых рогов, но, казалось, никаких других следов Азгора: ни меха, ни длинных козьих ушей. И даже если бы это было так, Санс знал, что он все равно любил бы его. Между этими двумя существами была какая-то связь, более сильная, чем их взаимная ненависть к Королю. Нет, они оба заботились друг о друге и о своем благополучии. Можно даже сказать, что они любили друг друга. Санс улыбнулся про себя. Он любил этого маленького несчастного ребенка. Его Маленькое Проклятие, его маленький порог пустоты. Ну, Санс знал, что больше не может называть его такими именами. Теперь его сын заслужил настоящее имя. После того как врачи в последний раз осмотрели сонного младенца и Санса, комната опустела, оставив Санса наедине с ребенком в блаженном молчании. Время не имело никакого значения, когда Санс просто улыбнулся своему маленькому скелетообразному ребенку, его грудная клетка поднималась и опускалась, пока он спал. Он задумался, стоит ли ему проверить свою статистику или подождать некоторое время, чтобы увидеть, изменилась ли его магия каким-либо существенным образом. Он решил сделать проверку позже и просто наслаждаться спокойствием со своим ребенком, а также думать о подходящем для него имени. Санса вдруг потянуло к этим крошечным вьющимся рожкам. Через несколько минут он сжал кончик своего языка и вспомнил довольно царственный шрифт, который они ему напоминали. – Канселлереска..., – Санс улыбнулся, проводя пальцами по маленьким рожкам, заставляя крошечного скелета дрожать и глубже зарываться в одеяло. Санс крепче прижал к себе ребенка. – Канселл, ты меня слышишь? Крошечные глазницы открылись, и Санс моргнул, прежде чем уставиться в ответ. Зрачки Канселла были ошеломляюще красными. Санс ожидал увидеть голубые-либо арктические, как его буквы S, либо морские, как глаза Азгора. С другой стороны, у Канселла была Больная Душа, и в результате этого может быть, что цвет его точек будет "неправильным." ‘Мама...‘ – взывала к Сансу душа Канселла. ‘Я хочу спать.’ Санс усмехнулся. – Ну, у тебя была захватывающая, но утомительная поездка сюда. Ты просто отдыхай, хорошо? Я думаю, что Азгор не будет торопиться, чтобы добраться сюда, так что я не думаю, что ты будешь скучать по нему. Санс помнил, как во время всех его трудов горничные входили и выходили из комнаты, и каждая возвращалась с печальным кивком другим служанкам. Он знал, что им не удается убедить Азгора прийти и стать свидетелем рождения его ребенка. У Азгора уже был страх перед душой Канселла; у него случился бы душевный приступ при виде крошечного скелета ребенка с рогами. Все, что нужно было Канселлу, — это вилы и заостренный хвост, и образ дьявола был бы полным. Эта мысль заставила Санса усмехнуться про себя, когда Канселл зевнул, показывая крошечные клыки. Он снова не смог сдержать улыбку.- Отдохни немного, малышка.” ‘Хорошо, мама’ – Канселл снова зевнул, и его глазницы закрылись, яркий оттенок красного исчез. Санс снова с любопытством уставился на маленький череп Канселла. Он не мог припомнить, чтобы читал что-нибудь о глазе- или, в его случае, о точном цвете, когда он читал о Больных Душах. Неужели красный цвет означает, что что-то не так? Красный был таким редким цветом среди монстров. Но Канселл не был обычным монстром. Он был продуктом ненависти и силы, или гнева и покорности. Красный был идеальным цветом, чтобы инкапсулировать то, что представлял собой Канселл: что-то, что должно было быть остановлено. Но ничто его не остановило. На самом деле, можно сказать, что он был здесь, чтобы остановить, прекратить, закончить так много вещей. Как и этот кошмар. Итак, почему бы не принять красный цвет и все, что представляет собой сырой оттенок? Санс улыбнулся. – Скелет Канселлереска Кримсон. Идеально.