Однажды в Лиллехаммере

Элвис Стойко приехал побеждать, но суровая реальность всегда врывается в нашу жизнь неожиданно, нарушая планы. Сложно принять этот факт, когда тебе так мало лет, а амбиций… Впрочем, для победы одних амбиций недостаточно. Разочарование волной накатывает на мальчика, заставляя сжимать кулаки и ненавидеть тех, кто занимает три ступени пьедестала. Никто не мог научить Элвиса проигрывать, пусть все говорили, что попасть в десятку лучших — это хорошо. Отлично даже, но в душе теплилась надежда, что все это сон — вот проснется он, и будет новый день, он выйдет на лед и откатает все чисто, или его соперники нападают, и тогда он сможет взобраться на пьедестал, сжать холодную медаль своими — горячими руками, почувствовать себя чемпионом… — Они не виноваты, что ты продул, — доносится до него девчачий голос, — я тебе говорила, что нужно тренироваться, а не валять дурака. У Юли заплаканные глаза. Если Элвису удалось занять восьмую строчку на этом турнире, то Юля едва набрала на тринадцатое место, и для нее это было не меньшим поражением, чем для Элвиса, но сейчас он хотел побыть немного эгоистом, жалеть только себя. Друзья так не поступают, но сегодня он позволяет себе побыть плохим другом. — Ты тоже завалила все, что можно было завалить, — ворчит Элвис, с трудом отрывая взгляд от турнирной таблицы, — тебе ли меня учить? Юля кидает на стол никому не нужную грамоту «за участие», там же пылится и грамота Элвиса. Ему противно ее касаться. — По крайней мере, я не смотрю на своих соперниц с ненавистью. Нужно уметь проигрывать. Элвис наблюдает за Юлей. Девочка поджимает губы, утирает слезы тыльной стороной ладони, размазывая по лицу тени и тушь. — Поэтому ты ревешь уже несколько часов? Потому что умеешь проигрывать? Юля не отвечает, но позволяет Элвису стереть с ее щек последствия неудачи. — Нам обоим стоит поучиться. — Признает Юля, поглядывая в сторону турнирной таблицы, затем опускает взгляд на счастливых обладателей медалей. — У нас еще будут старты, мир не перевернулся с ног на голову. Его мир — перевернулся. Поражение было таким… таким… оказывается, он действительно не был готов к этому. Казалось, что он просто не может пролететь мимо. Оказалось — может Мальчик даже не пытается делать вид, что его это не задело. Задело — и пусть все видят, что он готов дать бой тем, кто сегодня оказался выше него. «Радуются пусть недолго» — думает Элвис, сжимая руку Юли. Он смотрит на тройку лучших. Сегодня они выше, а завтра кто-то будет под ним. Пройдет некоторое время, прежде чем Элвис Стойко поймет, что злился он в тот день не на соперников. Злился он на себя. — Прости меня, — совсем тихо говорит Юля, — я не собиралась читать тебе нотации, мы и так получили сполна… Элвис протягивает руку и ерошит волосы девочки. Она нервно смеется, ей не нравится, когда он делает так, но в общем-то она не держит на Элвиса зла, только отпрыгивает от него, когда открывается калитка, и победители возвращаются к бортику. Счастливые и довольные. У них все получилось. А пока ему придется столкнуться сюрпризами, которые преподнесет ему жизнь, принять и понять это. Элвис переводит взгляд на Юлю и впервые замечает то, что люди называют «блеском» в глазах. Но девочка смотрит не на него. Элвис старательно игнорирует братскую ревность, крепко засевшую где-то внутри. Юля не его собственность и имеет право на общение с другими людьми. Только этого оказывается мало, чтобы задавить надоедливого червя внутри, потому Элвис тешит себя иллюзией, что он просто переживает. Переживает о том, что Юлю могут обидеть, а он должен следить и в нужный момент вступиться, если потребуется (все его существо кричит — этого не потребуется, но Элвис игнорирует. Потому что больно). Очень сложно переживать, когда Юля выбрала себе в возлюбленные без преувеличения — символ порядочности и благородства. До тошноты правильного мальчика, Элвис не может этого не признать, пусть и стоит больших усилий над собой, чтобы это сделать, но в какой-то мере именно это заставляет Элвиса с сомнением относиться к парню… ожидая подвоха? Надеясь на это.Странное дело — пережить роман Юли и Курта было куда проще, пусть он и длился всего пару месяцев. Может, сыграл тот факт, что те отношения не могли породить ничего больше держания за ручки. Иногда Элвис пытался уверить себя в том, что он и сам влюблен в Юлю и именно из-за этого он бесится. Только нет - это была никакая не влюбленность, а просто эгоизм. — Я пришла, — доносится до Элвиса голос Юли. До этого момента она стояла молча за спиной Русского, неуверенно топчась на месте. Это был еще один фактор, который до жути пугал Элвиса. Его Юля, которую он знал всю жизнь, никогда не была такой… такой слабой. В присутствии Русского она терялась, не знала, куда деть руки, и превращалась в одну из тех девчонок, что пускают слюни на самого Элвиса. Он пытался понять: в чем причина, ведь длилось это уж не первый год, и если раньше был шанс, что все это пройдет с переходным возрастом, то теперь… теперь с возрастом все усложнялось. «Нужно было рубить на корню, а не поощрять» Русский поворачивается, на его лице улыбка — скромная, немного неуверенная, точно он не уверен: обращаются это к нему или ему просто показалось. Юля мнется. Ее руки за спиной сцеплены в замок, и она сжимает их так крепко — костяшки ее пальцев белеют. Элвис беспокоится за душевное состояние подруги. И даже немного беспокоится за Русского — настолько он выглядит рассеянным и ошалевшим. Беспокоится еще и потому, что они совсем скоро разъедутся, а он прекрасно знает к чему это приведет: к бесконечным слезам. Элвис будет гладить Юлю по волосам, а она плакать, теребя его рубашку, потому что так у них заведено, потому что он не может бросить Юлю, а она не может перестать плакать по этому Русскому. Он станет ее жалеть, говорить всякое: что она не должна все время страдать, а Юля будет отвечать ему, что очень хочется. Ей будет больно, а Элвис не любит, когда Юле больно. И он презирал Урманова за это. — У нас мало времени осталось, — говорит Русский, протягивая руку Юле, — думаю, пора начать. Разница в росте выглядит комично, Юля слишком маленькая рядом с ним. Даже Элвис ощущает себя слегка не в своей тарелке, а уж Юля… Но, кажется, он зря переживает, поскольку ей все равно на рост Русского, ей все равно на все. Она расцепляет руки и вкладывает свою ладонь в его. Некоторое время они стоят на расстоянии друг от друга — словно сделать шаг на встречу друг друга карается расстрелом… но на их лицах нет былой неуверенности. Элвису не нравится следить за людьми. Он устраивается на полу, чуть приоткрыв дверь тренировочного зала. Сидеть неудобно, ноги затекают, но ему открывается вид на что-то неловкое, странное, но по-своему… красивое? — Как ты… ощущаешь себя чемпионом? — интересуется Юля, вероятно, переборов неловкость. Рука Русского опускается на талию Юли, Элвис находится в паре шагов от того, чтобы не завалиться внутрь и не устроить обоим взбучку. — Немного странно, — признается Русский, — я просто пока еще не понял, что это такое. Цель, к которой всю жизнь стремился, в одно мгновение достигнута, это немного сбивает с толку. Думаю, что ничего не изменилось, кроме того что теперь мы все будем, как на ладони. «Мы все» — это Олимпийские Чемпионы. Элвис теряется в догадках, нравится Урманову этот факт или не очень, по его лицу сложно что-то определить. Элвис пытается накинуть это ощущение на себя. Будь Чемпионом он, как бы он себя чувствовал? Они с Юлей мечтали стоять рука об руку и держать золотые медали, показывая всему миру свое превосходство. Для Юли это было больше игрой: «смогу — не смогу», в то время как Элвис уверенно шел к этой цели. Но все в один момент перевернулось с ног на голову. Как на том юниорском чемпионате мира. Он снова допустил ту ошибку. Музыка заставляет Элвиса отвлечься от болезненных воспоминаний. Русский слишком высокий, чтобы умело вести Юлю в танце, они путаются в ногах, упорно смотрят вниз, чтобы ненароком не запнуться, Юля заливается смехом, когда они врезаются в стену, не сильно, но чувствительно — смеется искренне, весело, с ощущением, Элвис уверен, полного счастья. — Мы будем главными звездами на балу, — не отстает Русский — он тоже смеется, стараясь удержать Юлю, — думаю, после нас они точно больше не захотят устраивать подобные мероприятия. — Настолько мы поразим их своей красотой? — Или настолько им станет жалко бедных одиночников, — поправляет ее Русский. Элвис почесывает нос, наблюдая за безобразием, которое происходит на его глазах. Ему непонятно только одно: когда он в кого-нибудь влюбится, будет ли тоже похож на полного идиота? Нужно обязательно попросить близких, чтобы если что его пристрелили. «Ты столько лет сохнешь по этому придурку, неужели тебе ни разу не приходило в голову, что это — взаимно?» — как-то спросил Элвис, на что получил только недовольный взгляд — полный разочарования и грусти. Несмотря на свою привязанность к этому парню, она прекрасно понимала, что ни к чему хорошему ее чувства не приведут, но отпустить их было выше ее сил. Элвис этого не понимал, но непонимание еще не делало его бесчувственным мудаком. По крайней мере, он на это очень надеялся. Они продолжают танцевать — теперь уже в полной тишине, поскольку ни один из них, вероятно, не хочет отвлекаться, чтобы включить музыку заново. Элвису бы закрыть дверь и уйти, но он… никогда не отрицал своего эгоизма. Элвис толкает дверь и машет ребятам. Он почти представляет, какой вид им открывается: он, сидящий на полу, явно с не самым довольным выражением лица. Но больше он просто не может наблюдать за этой слащавой картиной. На лице Русского отражается даже не удивление, скорее возмущение, а это в свою очередь приводит в бешенство самого Элвиса. — Вы танцуете отвратительно, — ворчит он, поднимаясь на ноги, — хотя это даже мило по-своему. Юля краснеет. Элвис замечает, что Русский крепче прижимает ее к себе — словно Юлю нужно защищать. От Элвиса? — Ты что, подсматривал? — недовольно ворчит Юля, понимая, насколько глупый вопрос она задала. Конечно, он подсматривал! И не дожидаясь его ответа, делает вывод: — Ты идиот. — Я вам помешал? Вы не можете танцевать при зрителях? А как же тогда будете открывать бал? Он и сам не знал, что заставляет его поступать настолько по-свински. Понимал ведь — позже Юля ему все выскажет, обидится и будет дуться, а ему станет настолько жаль, что он будет ругать себя последними словами. Но самое худшее — то, что он отбирает у нее последние крупицы надежды, которая все еще теплится, а он… а он все рушит, осознавая это. Друзья так не поступают! — Нет, — неожиданно подает голос Русский, выступая вперед, — совсем не мешаешь, но с твоего позволения мы останемся вдвоем. Он не выпускает руку Юли, а она стоит за его широкой спиной, Элвис какой-то частью души надеется, что она выступит против этой идеи, заступится и скажет, что нет ничего страшного в том, чтобы Элвис поприсуствовал здесь с ними. Но Юля молчит, весь ее вид буквально кричит о том, чтобы он оставил их… — Вы не останетесь вдвоем, — заявляет Элвис, скорее пытаясь убедить в этом себя, чем их. Зачем-то. Осознание, что именно он, а не Русский здесь лишний, делает Элвису больно. И впредь он будет лишним всегда. «Ты у меня все отбираешь! — что-то детское, что-то царапающее и ненавистное. — Но ее не отберешь…» Медаль Элвис еще может простить. Но он никогда не сможет простить, если ради Русского Юля забудет их дружбу. Когда они говорили о будущем, то оно всегда было общим: «мы поедем на чемпионат мира, на олимпиаду, отпуск проведем вместе, затусим где-нибудь на сборах», но они ведь никогда не говорили о будущем, которое будет настолько взрослым, что им просто придется делить друг друга с кем-то. — Так ты сделаешь нам одолжение и оставишь нас? Элвис поднимает голову, их взгляды пересекаются с Русским. И тот верен своей цели — выставить Стойко за дверь. И сегодня Элвис отступает. Сделать это стократ тяжелее, чем отдать Олимпийское золото.