Однажды в Лиллехаммере

— Это большая медведица? — спрашивает Юля, указывая на кучку звезд, — вон там — на небе. — Глупая. Это малая медведица. Элвис читал книжки по астрономии, и он точно знает: где малая медведица, а где большая, но Юля все равно обижается. Она не любит, когда он умничает, а уж тем более, когда называет ее глупой. Ему всего шесть, а ведет так, словно ему целых десять. — Раз ты такой умный, то расскажи обо всех созвездиях. — Их очень много, — со знанием дела, заявляет мальчик, — и некоторые ты никогда не увидишь, если, например, не полетишь куда-нибудь в другую точку мира. — Я фигуристка, — отвечает ему Юля, — я могу полететь куда угодно. — Это, если отберешься на международные соревнования, а если нет? Им хорошо вдвоем под небольшим навесом с прозрачной крышей. Им стоило больших трудов построить это маленькое, но уютное, тайное место. Еще сложнее было уговорить Юлину маму отпустить девочку к Элвису с ночевкой. И теперь дети наслаждались прохладным воздухом, завернувшись в теплое одеяло. И ничего больше не нужно было для счастья. Быть детьми так просто. — А если нет, — рассуждает Юля, закидывая руки за голову, — то я возьму у тебя книжку по астрономии и посмотрю на созвездия там. Элвис всем своим видом показывает, что эта идея кажется ему глупой. Если есть шанс увидеть все созвездия в живую, то почему бы этим не воспользоваться? Юля частенько использовала логику, а Элвис — чувства. Это повелось у них еще с детства и это противостояние длится вот уже на протяжении многих лет. Впрочем, друзья отлично друг друга дополняли. — Давай так, — Элвис достает из-под подушки листок бумаги и карандаш, — ты рисуешь лучше меня, поэтому, всякий раз, когда нам будет удаваться попасть в какую-нибудь новую страну, то мы будем зарисовывать созвездия, которые можно увидеть только там. И у нас будет своя собственная коллекция звезд. Юля берет у него листок. — Коллекция звезд? Разве звезды можно коллекционировать? — удивляется девочка, приваливаясь к плечу друга. — Коллекционировать можно все что угодно, — уверяет ее Элвис, — если у тебя есть фантазия. Сегодня она зарисовывает первое созвездие — малую медведицу. Альбом исписан примерно на четверть, но Элвис надеется, что в скором времени удастся заполнить его полностью. На улице холодно, он кутается в куртку, но продолжает рисовать. Так уж завелось, что рисовать — это всегда была обязанность Юли, но у нее… не было сегодня времени. И это жутко бесило, пусть и причины то особой злиться не было. Элвис вот уже не первый час матерится, но упорно выводит линии и ставит точки — кривоватые, но зато вроде отражающие суть рисунка. Небо сегодня чистое, что значительно упрощает ему работу. Впервые за несколько дней у него появляется время, а звезды удается разглядеть, хотя в некоторых моментах Элвис хитрит и импровизирует. Юле бы не понравился такой подход, она любит обложиться книжками и рисовать точно так, как оно должно быть. Элвису же кажется, что точность не всегда необходима. «Главное, чтобы было узнаваемо» — говорил он Юле, на что получал занудный ответ: «важна каждая деталь, вдруг мы забудем все». Элвис не понимал, каким образом это можно забыть, ведь яркие воспоминания имеют свойство оставаться с тобой на всю жизнь. Но с Юлей спорить не пытался, если ей хотелось корпеть над этим нудным занятием, то это ее право, он в это время залипал на небо, и прокручивал в голове все самые яркие события их путешествия. Листая альбом, он не удивлялся: насколько его кривые рисунки разительно отличались от Юлиных — аккуратно выведенных линий, но это ничуть его не смущало. — Что первое ты сделаешь, когда вернешься домой? — голос Юли мгновенно возвращает Элвиса в реальность, он даже не сразу понимает, что обращается она не к нему. — Наверное, буду много спать… Хорошая идея, поскольку Элвис собирался заняться примерно тем же. Он выглядывает из-за угла и видит Русского и Юлю. Девушка стоит, привалившись к стене, а Русский топчется рядом, что-то совсем тихо, рассказывая ей. Надо же, он даже не потрудился застегнуть куртку. В голову Элвиса лезут нехорошие мысли: если Русский вот сейчас простудится, то есть шанс, что к чемпионату мира он не будет в хорошей форме и тогда… Кажется, Юле приходит подобная мысль, и она тянется к Русскому, заботливо застегивая его куртку. Элвиса передергивает. Под навесом его вряд ли видно, но на всякий случай прижимается спиной к стене. Он не хотел снова шпионить: на этот раз он действительно не хотел! Но позволь Элвис себе сейчас нарушить это внезапное романтическое настроение двух идиотов, и он на всю жизнь будет проклят гневом Юли. Надо ли ему это? Приходится сидеть здесь, прижимая к себе альбом — словно спасительный круг откуда-то, где никогда не было Русского, и наблюдать за тем, как парень обхватывает ладонь Юли и подносит к губам. Элвис закрывает глаза. — И снова тренировки. — Напоминает Юля, а голос ее неестественно срывается, что пугает Элвиса (он заставляет себя помнить, что влюбленный человек — непредсказуемый и страшный человек). — Мы встретимся только на чемпионате мира. На чемпионате мира, где Элвис точно возьмет свое золото. Он в очередной раз совершает ту же самую ошибку, что и прежде — вешает на себя медали, но только это и утешает его в последнее время. Эта мысль греет, Элвис даже немного прибадривается, чуть выглядывает из-за своего убежища, и видит то, что не предназначено для его глаз. Не предназначено вообще ни для чьих глаз. Русский слишком близко к Юле — еще пару сантиметров и он коснется своим носом ее… что и происходит в последующие секунды. До Элвиса не сразу доходит, что они хотят… поцеловаться? А когда он, наконец, это осознает, Юля уже цепляется за плечи Русского так сильно, что… — Что это было?! — перепуганный голос Юли возвращает Элвиса в сознание. Он смотрит на свою руку. — Пойду посмотрю, — отзывается Русский. Судя по всему это под его ногами хрустит снег. Элвис сжимает руку в кулак, до боли закусывает губы, чтобы почувствовать хоть что-то, помимо желания убивать, и мчится прочь. Ему плевать: увидят его или нет. Но его не замечают. Пока Русский пытается понять, кто запустил в них палкой, Элвис уже на пути к гостинице. *** — Я знаю, что ты не спишь. Открой дверь, говорю. Элвис не открывает, он дуется на Юлю за то, что этот вечер — самый важный для них обоих вечер, она провела не с ним. Элвис дуется на себя, потому что… он понимает? Понимает, что она ничего плохого не делает — они ведь выросли давно. И она имеет право целоваться с кем угодно. Но не тогда, когда Элвис в одиночестве… грустит. А она этого даже не замечает. Раньше такого не было. — Я просижу здесь всю ночь, — предупреждает Юля. — Удачи, — бурчит Элвис, почесывая нос, — ты мне не мешаешь нисколько. — Открой. Элвис нехотя, (или напротив — с огромным удовольствием?) подходит к двери и отпирает ее. Возникает шаловливая мысль вызвать у Юли чувство стыда — пусть она видит, как ему плохо, может… нет, это слишком по-идиотски. Юля без лишних слов вручает Элвису их альбом. — Ну и зачем ты это сделал? — спрашивает она беззлобно, даже с улыбкой какой-то. — Ревнуешь что ли? — И не надейся. Просто не хотел, чтобы ты заболела. Чемпионат мира на носу. — Элвис. — Твой Русский не заслуживает этого… — Чего именно? Элвис чувствует, что выпитый им алкоголь все еще присутствует в крови, и именно в этот момент непонимание всего — бьет в голову. Он на мгновение задерживает дыхание и позволяет словам пролиться наружу: — Медаль, может, он и заслуживает, но тебя — нет. Он не утирал тебе нос, когда ты болела, он даже не смазывал тебе разбитые колени йодом, и не получал за это, потому что тебе было больно. Он никогда не слушал твои глупые истории, он не видел, как ты снова и снова бьешься о лед, стараясь всем доказать что-то, а еще он ни разу не сбегал с тобой среди ночи, помогая выбраться из окна, не гонял с тобой на байке, не прыгал с тарзанки, он не учил с тобой «тайный» язык, и никогда не спасал щенят из реки. У него не было возможности защищать тебя от дурацких одноклассников, которые ничего не понимают в фигурном катании, у него никогда не будет шанса узнать тебя такой… такой какая ты есть. Как можно любить человека, если ты его совсем не знаешь? Он замолкает, и мир начинает неестественно вращаться. Элвис понимает — все это он сказал на одном дыхании и ему необходим воздух, желательно свежий, но Юля не оставляет ему шанса даже попытаться дойти до окна. Она бросается к нему в объятия, вынуждая Элвиса обнять ее в ответ. Это не та реакция, которой он ожидал, почему-то ему казалось, что она обидится и уйдет. Или рассмеется. — Он не отберет это у нас, Элвис. Он никогда не отберет, ему это не нужно. Почему ты думаешь, что как только у меня появятся отношения, я тебя оставлю? Колкое чувство вины, которое Элвис хотел вызвать у Юли, почему-то прочно оседает в нем самом, и он заставляет себя посмотреть ей в глаза. Юля не врет. Юля никогда не врет, и не стала бы этого делать, становится легче, но не совсем. — Просто ты должен понять, что в моей жизни появился человек, которого… «Ты любишь» — проговаривает про себя Элвис, потому что Юля этих слов не произносит. — Мне очень жаль, что тебе от этого плохо, но пойми, что изменить я ничего не могу. Но ты все еще важная часть моей жизни, и останешься ей навсегда, ясно? Я не знаю, что ты там себе придумал, но пожалуйста, хватит бросаться в нас палками, окей? Последнее предложение Юля говорит уже с улыбкой, и Элвис понимает: она действительно никуда не денется, пусть у нее будет хоть с десяток Русских. Позже, когда они сидят на кровати, Юля перерисовывает каракули Элвиса, а он крутит в руках свою серебряную медаль. — Вообще-то, мы почти и не веселились, — говорит Юля, явно желая окончательно успокоить Элвиса, — мы станцевали вальс, и его забрали русские парники. Что-то там ему долго говорили, а меня подозвал к себе пьяный Курт. Пришлось сначала полчаса выслушивать всю его боль, а потом мы с Алексеем тащили его в номер. Ничего романтичного, представь себе. Жалко так его… — Жалко? — Он вообще-то рад за тебя, но пока ему очень сложно это признать. — Я с ним почти не разговаривал, — признается Элвис, пряча медаль под подушку, как-то совестно становится, — мы перекинулись парой фраз, и я ушел на улицу. — Давай просто признаем, что вечер сегодня был дерьмовый у всех. Элвис признает это. Что до Курта… Элвис чувствует едкое чувство вины (в который раз за день?) за то, что не был рядом с другом. Он настолько упал в собственные переживания по поводу потерянной медали, и Юли, что совсем забыл о том, что Курт — не чужой ему человек, они росли вместе, они вместе шли к этим играм, занимались на одном катке, и мечтали. Элвис официально признает, что он настоящий идиот. «Иногда мы не понимаем о том, что можем делать больно людям, даже не осознавая этого» — приходит ему в голову забавная мысль. Он смотрит на Юлю, она уже удобно устроилась, положив голову на изголовье кровати, и теперь клюет носом. Элвис забирает у нее из рук альбом, карандаш, и укрывает одеялом. Сам устраивается рядом. Он засыпает, положив голову на колени Юли. Завтра обязательно все будет хорошо — Юля обещала. Юля сказала, что ничего не изменится, и она всегда будет его другом. Конечно, это правда. Да и как он могу усомниться в их дружбе? Ему снится очень странный сон — словно Русский теперь является единственным созвездием на черном небе. И он летит, расправив руки, точно крылья, постепенно теряя свои человеческие черты, превращаясь, сначала в птицу, а потом и вовсе исчезая в бесконечном потоке звезд. Где-то совсем рядом слышится шелест листьев — это Юля подходит и садится рядом с Элвисом, как и в детстве, приваливаясь головой к его плечу. Она рисует того самого лебедя, и даже не осознает, что это и есть ее Русский. Элвис ощущает некоторое смятение, потому что он то знает, что там на небе на самом деле, но его успокаивает мысль, что он просто астрономию лучше Юли знает. — Он очень красивый, — говорит Юля, указывая на кучку звезд, — вот бы побывать на небе. Элвис бросает на нее взгляд, и чувствует неприятный вкус горечи и досады. Юля, как и Русский, постепенно теряет свои очертания, а на небе зажигается новое — неизвестное ранее Элвису, созвездие. Но в отличии от парня, Юля не исчезает совсем. Рядом с ней остается ее призрачный образ, все еще что-то рисующий в альбоме. Надо же. У Русского получилось забрать у Элвиса и сны.