Однажды в Лиллехаммере

«У меня еще будет шанс получить эту медаль» — думает Элвиc, покручивая в руках свое серебро. Сколько раз он еще скажет себе эти слова, сколько раз он еще будет вертеть в руках этот кусок металла, и думать над тем, что мог откатать лучше. Это ему и самому немного поднадоело, а что говорить об окружающих? Об этом он отказывался разговаривать с тренером, они и без слов друг друга поняли. «Обязательно попробуем еще раз — да, попробуем» Тренеры привезут олимпийского чемпиона в свою страну, что им… в лице Юли, правда, но все же. Хоть какое-то утешение. Если бы провалилась еще и Юля… «Ты не провалился!» — мысленно поправляет себя он, бросая медаль на дно чемодана. Пусть пока лежит там, и не мозолит ему глаза. Это стремно — записывать себя в неудачники, когда ты занимаешь вторую строчку турнирной таблице на Олимпийских играх. Но Элвис, почему-то, записывает, осознавая, что это то, с чем стоит бороться. Когда-нибудь потом. — Можно к тебе? — Юля стучит, но не заходит, пока Элвис сам не открывает дверь, пропуская девушку в номер. — Не могу поверить, что все это закончилось, — грустно, и даже как-то мечтательно, говорит Юля. — Ага, закончилось, — бубнит Элвис, бросив в чемодан пару джинс, чтобы Юля не заметила его медаль, — ты чего цветешь вся, разве ты не должна страдать от того, что тебя разлучают с твоим «Ромео»? — Это не конец света. Мы с ним еще встретимся. И он обещал писать мне. Элвис думает, что это очень плохой план. Какого это — жить в ожидании очередного письма. Это так… это жить слепой надеждой. Элвису казалось, что это жестоко по отношению к Юле, и от шага пойти устроить взбучку Русскому, его останавливало только то, что Юля его подруга, которой нужна поддержка Элвиса, а не его затаенная обида на Урманова. Нужно было признать, что касалась эта обида не только Юли. Но что до слепой надежды… в конце концов, они ведь спортсмены. А разве спортсмены не живут всю жизнь в этой слепой надежде? Понемногу успокаиваясь, Элвис приходит к выводу, что рано еще идти махать кулаками, он пока посмотрит на этот период, который Русский и Юля проведут в разлуке. Лучше бы Юле забыть того парня, но Элвис уже давно распрощался с этой мечтой. — Здорово, — врет Элвис, скрещивая за спиной пальцы, потому что врать Юле — последнее, чего он хочет. Вот это и называется ложь во благо? Другом быть сложно, это Элвис еще в глубоком детстве осознал. Иногда приходится идти на некоторые хитрости, чтобы твой друг был счастлив. Вот только сейчас Элвис не совсем понимал, что именно ему делать для этого: жестко ответить, что ничего хорошего эти отношения не сулят, или же соврать… впрочем, свой выбор Элвис сделал. — Здорово, — повторяет он, опуская взгляд на шею Юли. Он ничем не выдает, что заметил красные слезы на ее коже — пусть их происхождения останутся ее тайной. Может, потом они и сама ему все расскажет, но Элвис даже не уверен, что хочет это знать. — Пойдем еще раз прогуляемся по коридорам дворца, — предлагает Юля, — на прощание. Он соглашается, потому что это лучше, чем самоуничтожение в четырех стенах. Они встречают немало других спортсменов, решивших, как и они, прогуляться «на прощание». На самом деле, Элвису кажется, что каждый, кто бродит по коридору ледового дворца Лиллехаммера, преследует тайную цель — прочувствовать все то, что они испытали — снова. Возможно это или нет, он не может сказать, поскольку сам не ощущает ничего, кроме жалящего чувства неудовлетворения, которое в очередной раз накатывает на него. Чувствуют ли это другие? Может, кто-то как и он, грызет себя тем, что мог выступить лучше, но где-то ошибся? И эта ошибка стоила мечты. — Когда мы вернемся домой, — говорит Юля, остановившись у бортика, — я буду спать сто часов подряд. «А я пойду на лед и не выйду оттуда пока не отвалятся ноги» — думает Элвис. Он ничего не отвечает Юле, но этого и не требуется, она уже переключила свое внимание на какого-то цветочного ребенка, попросившего у нее автограф. Элвис пользуется тем, что Юля отвлеклась от него, и покидает ледовую арену. На улице прохладно, Элвис кутается в куртку, опускаясь на скамейку, неподалеку от главного здания. Уже хочется поскорее вернуться домой, чтобы скинуть с себя эту неопределенность, которая так сильно на него давит, вернуться к тренировкам, и забыться. Интересно, что о нем говорят люди, которые мечтали видеть в его лице олимпийского чемпиона? Разочарованы ли они? Пока он не знает, да и не уверен, что готов узнать. Элвис смотрит на небо. И слышит лай. Звук раздается откуда-то из-за угла. Не проходит и минуты, как оттуда появляется Русский, он останавливается на секунду, словно размышляет, стоит ли ему продолжать свой путь и столкнуться с Элвисом, или же свернуть назад. Элвис почти уверен в том, какой выбор сделает парень, и оказывается прав — Русский идет в его сторону, садится рядом. Некоторое время оба молчат, пока из-под куртки Урманова не выглядывает что-то пушистое. Если Элвис и отличался тем, что умел скрывать свои слабости, то сейчас это умение куда-то кануло. Он с детским восторгом присвистнул, протянув руки, и, недожавшись разрешения, вытащил из-под куртки Русского, щенка. Он обожал собак, но мать их не любила, потому Элвис и попрощался когда-то с мечтой завести питомца. Он все еще ждал момента «вот, когда я вырасту…». — Мы нашли его под забором, — говорит Русский, поглаживая щенка, — понятия не имею что делать с ним. Не выкинешь ведь. Элвис бросает беглый взгляд по руке Русского. Почему-то ему вспоминается один момент в его произвольной программе, где руки смотрелись особенно красиво. Эта мысль заставляет Элвиса внутренне сгореть. Он прижимает к себе щенка так, чтобы Урманов был вынужден убрать от него свои руки. — «Мы» — это ты и Юля? — хмуро спрашивает Элвис, догадавшись о компании Урманова. — Именно, — не скрывает он, — что-то не так? Все то, о чем Элвис думал в номере, буквально готово вырваться наружу потоком отборных матов, и только обещание, которое он дал сам себе «не вмешиваться», заставляет его замолчать. И еще щенок, лизнувший его в нос. Элвис невольно улыбается, поглядывая на него. — Да нет, — спокойно отвечает Элвис, наблюдая за Русским, который явно сбит с толку переменой его настроения, — все нормально. Просто вы разъезжаетесь по разным странам. Это должно быть довольно больно — прощаться с человеком, который тебе небезразличен. У Элвиса нет цели обидеть или разозлить Русского, ему просто хочется аккуратно выяснить, что по-настоящему он чувствует к Юле. Серьезно ли все это, или он забудет ее, едва переступив порог своего дома. Но глядя на то, как Русский бледнеет, Элвис жалеет о своих словах. — Жизнь на этом не заканчивается, — тихо говорит Урманов через некоторое время, — просто… мы же потом встретимся? — Юля тоже так говорит, — ворчит Элвис, — неужели только мне понятно, что все то время до вашей встречи, вы оба будете страдать? — А чтобы ты выбрал? Совсем отказаться от небезразличного человека? Обидеть его своим «у нас все равно нет шансов, поэтому не жди меня»? Обрубить все на корню и не использовать даже малейшие шансы быть счастливым, кажется тебе лучшей идеей? Элвис не нашелся, что на это ответить, слишком велик был шанс, что его попросту взорвет. Так часто происходило, когда Элвис не мог ответить на какой-нибудь сложный вопрос, и он взрывался от невозможности понять сути. Вот и сейчас так, ему хотелось ответить Русскому, но что именно ему ответить он не знал. И Элвис принял решение, которое обычно в таких случаях даже не обдумывал — он промолчал. То ли щенок действовал на него успокаивающе, то ли сам Урманов положительно влиял на него. Юля бы им гордилась. — Я рад, что мне довелось соревноваться с тобой, — нехотя, но очень искренне признает Элвис, — ты не думай, что я тебя ненавижу или что-то такое. Ну, ты выиграл честно. Больше всего на свете Элвису хотелось бы, чтобы Урманов выиграл нечестно. Такая «победа» могла бы успокоить Элвиса, он мог бы возненавидеть его, возненавидеть судей, списать свой проигрыш на других, но это было не так. Русский по праву завоевал золото. Наверное, перед отъездом было честно признаться в этом. И не только себе. Первые пару дней Элвису даже льстило, что Урманова все называют «случайным победителем», но потом это показалось ему несправедливым. Никто не должен так говорить, и если Элвис может признать победу Урманова честной, то другие просто обязаны это сделать. — Я… — Русский мнется, отбирает щенка (он явно служит для обоих отвлекающим фактором, чтобы паузы не были настолько неловкими), — все эти дни мне казалось, что ты хочешь меня убить. — Ничего не изменилось, — соглашается Элвис, — но от моего желания, я не откатаю чисто программы, а ты не свалишься где-нибудь на дорожке. Думаю, что я имею право немного погоревать, Юля говорит, что это скоро пройдет. Но я также думаю, что ты должен знать — соревноваться с сильными — это одно удовольствие. И проигрывать сильному — это в какой-то мере приятно. Ни капли иронии в голосе Элвиса нет, это даже его самого удивляет, но после этих слов на него накатывает какое-то абсолютно странное спокойствие. — Странно, — хмурясь, говорит Русский, — странно слышать эти слова от человека, который стремился к победе. Другие почему-то считают, что имеют право развешивать медали. В голосе этого Русского столько обиды, что Элвису даже хочется его похлопать по плечу, что-нибудь успокаивающее сказать, но он не может заставить себя переступить эту черту. Пусть не думает, что Элвис хочет с ним дружить. Он — не Юля. И все же Элвис кивает. — Никто не имеет право развешивать медали, — соглашается он. «Только я этим с самого детства занимаюсь» — Держи. Он твой. Сначала Элвис решает, что Русский просто хочет перекинуть ответственность за щенка на него, но когда он видит глаза парня, то все сомнения в искренности — разбиваются. Он словно не отдает себе отчета в том, что делает, передавая щенка Элвису, будто витает где-то в облаках. Он делает подарок. Подарок, который от души. — Вижу, что ты любишь собак. Русский в последний раз гладит щенка по загривку, а после — уходит. Теперь они встретятся только на чемпионате мира. И Элвис понимает, что ждет этой встречи, не меньше, чем Юля, поскольку слышит тихое: «спасибо». И в этом слове слишком много благодарности, которое Элвис не заслуживает. Юля находит Элвиса через двадцать минут после ухода Русского. — Ты что отобрал щенка у Алексея? — с подозрением спрашивает она, отбирая собаку. — Отдай. — Он мне ее сам подарил, — возмущается Элвис, — я пока не понял, пустят ли меня с ним в самолет, но я собираюсь пойти и решить эту проблему. — Что значит «подарил»? Вот так взял и подарил? Вы что разговаривали? Элвис бросает на Юлю уничтожающий взгляд. Он не собирается рассказывать ей о том разговоре, что произошел между ними, пусть лучше и дальше думает, что они друг друга ненавидят, это полезно для нее. И вообще, Элвису и самому непонятно, что вот сейчас было. — А тебя это так удивляет? — Настораживает, — признается Юля, — все эти дни вы смотрели друг на друга волком, а теперь он дарит тебе щенка. — Просто решил избавиться от обузы. Не потащит же он его в Россию. — А ты в Канаду таки потащишь. — Ну это подарок. Юля больше не задает вопросов. Элвиса бесит счастливая улыбка на лице Юли. И то, что она его крепко обнимает, не делает ситуацию лучше. Меньше всего ему хочется, чтобы она думала, что он и Русский станут лучшими друзьями.