***
Мадара сидел на полу своей комнаты и долго прислушивался к шорохам в коридоре. Сумерки пленили свет, заставляя мальчика ориентироваться только на слух. Он чувствовал себя ниндзя, сидящим в засаде. Маленький Учиха выжидал особенного момента, чтобы резким движением руки раскрыть сёдзи нараспашку и выбежать в тёмный сонный коридор. Он бежал по огромному дому, шлёпая босыми ступнями по деревянному настилу. Дыхание Мадары сбивалось в заданном им ритме, но желание хоть ненадолго остаться с ней было сильнее, чем страх перед отцом. Учиха слышал, как мужчина удалился из поместья. Луна была полной, а это означало, что он ушёл с женщиной. Стараясь отдышаться, он остановился у деревянной перегородки. Мадара не хотел волновать единственную женщину, которую любил, как умел любить только этот ребёнок. Он сдвинул сёдзи так тихо, чтобы этот звук растворился в мерном потрескивании цикад. − Извини, я опоздал, − мальчик прошёл вглубь комнаты. Единственным источником света служила небольшая свеча, которая своим мягким светом украла у ночи права на тьму. − Ты всегда вовремя, Мадара. − Мам… Учиха опустился на колени у ног женщины. Она мягко взяла его лицо в свои крохотные холодные ладони, рассматривая изменения в сыне, которые возможно было заметить в столь тусклом свете. С каждым месяцем он менялся всё больше, а она оставалась всё та же. − Ты быстро растёшь, малыш, − Мадара почувствовал, что от этой ласки его уши обдаёт жаром. Его учили убивать, но забыли показать, как нужно реагировать на чью-то заботу. Её живот уже порядком округлился, как каждый месяц, в моменты их ночных встреч, округлялась обшарпанная луна. − Можно я останусь спать с тобой? — в надежде спросил маленький Учиха. − Если твой отец узнает, то у нас будут проблемы, − взгляд женщины печально смягчился. Она поглаживала щёки мальчика большими пальцами, видя, как в ответ его глаза напротив становятся влажными, но он упорно не позволял слезам скатиться. − Я справлюсь с ним сам. Она с самого начала знала, что рано или поздно Таджима отлучит от неё их маленького сына. Женщина ненавидела эпоху, в которой дети клана вынуждены были воевать и умирать, недожив до первого робкого поцелуя. С замиранием сердца каждый месяц она вслушивалась в пустоту её части дома. Маленькие босые ножки медленно росли и тяжелели в своей поступи. Его жизнь проходила мимо неё. Старейшины клана Учиха были убеждены, что материнское влияние плохо скажется на боевой закалке наследника главы. Мадара положил свои ладони на живот матери, прислушиваясь к ощущениям под ними. − Скоро ты станешь старшим братом. Ты бы хотел, чтобы родился брат или сестра? − Кто бы это ни был, я его защищу, − Учиха сдвинул брови к переносице, а взгляд его проникся суровой решимостью. Женщина поцеловала сына в макушку, ощущая запах влажной листвы от колких волос. Она затушила свечу одним порывом дыхания, затопив темнотой комнату. Мадара устроился рядом с ней на футоне, проникаясь теплом близости матери. Мальчик уткнулся лбом в её живот. Он знал, что второй рукой, которой мама не гладила его по волосам, она сжимала длинный нож под подушкой, который всегда держала наготове.***
Проснулся Мадара одним рывком, сев на футоне. На его колени упала мокрая холодная тряпка, пропитывая влагой одеяло. Тяжести в теле, с которой он засыпал, больше не было. В груди ныл фантомный рубец, который одним ударом снова распорол сон-воспоминание. − Мадара-сама, пожалуйста, не вставайте резко, − на коленях рядом с ним сидела девушка из прислуги. Рядом с ней стоял небольшой деревянный таз с водой. Он всмотрелся в её лицо, вспоминая, где мог видеть его раньше. Мадара поморщился. − Наоки, ты думаешь, я не смогу о себе позаботиться? — его грозный взгляд и тяжёлый голос рухнул на девушку, заставив одёрнуть руки, словно он ошпарил их одними словами. Учиха скинул с себя одеяло, поднимаясь на ноги. Мокрая тряпка, что была для Мадары компрессом, скрутилась в белье ещё больше. Нетвёрдые ноги приняли вес тела мужчины неохотно, прогибаясь в коленях. Он силился вспомнить, что же с ним произошло в ту ночь в храме Нака, но от попыток возобновить умственную деятельность, голова начинала мучительно резонировать. Мадара спустился по лестнице на первый этаж в одной рубашке и простых спальных штанах. Есть хотелось больше, чем одеваться. Он не знал, сколько пролежал в этом психологическом вакууме, но желудок намекал ему, что скоро от его стенок ничего не останется, если Учиха не поест. Одним своим появлением на кухне он заставил тишину воцариться в помещении. Кухарки удивлённо смотрели на него, словно видели впервые. − Мадара-сама, Вам уже лучше? Учиха изогнул тонкую чёрную бровь в недоумении. Неужели уже весь дом сплетничал о том, что он захворал? Вместо ответа на поставленный вопрос, мужчина сердито хмыкнул. − Подайте обед в комнату для приёмов. Мадара развернулся к женщинам спиной и направился вдоль коридора, вспоминая дорогу к комнате, из которой открывался потрясающий вид на сад камней. Мужчина жаждал подпитаться не только физически, но и духовно, чтобы проникнуться молчаливой стойкостью камня, словно тот ему мог рассказать о той ночи, которую силился вспомнить Учиха. Раскрыв раму деревянного сёдзи, Мадара тихо вошёл в комнату, по которой гулял сквозняк. Перегородка в сад была настежь распахнута; свежий воздух, пропитанный ароматами лета и скорого дождя, вгонял в помещение редкую садовую листву и редкие лучи бледного уставшего солнца. Учиха присел в центре комнаты на татами перед низким столом, скрестив перед собой ноги. В официальной позе не было необходимости. В ожидании трапезы, мужчина задумался, откинувшись назад на свои руки. Мадара смотрел прямо перед собой, сконцентрировавшись на фантомной точке, которую видел только он сам. Взгляд тёмных глаз затянулся плёнкой воспоминаний, которые пятнами мелькали в его сознании. Он вспомнил, как проснулся на каком-то высоком футоне, который был взгромождён на устойчивую деревянную конструкцию. Это показалось Учихе небезопасным, ведь если упасть во сне с такой непривычной высоты, то можно и шею сломать. Мебель в комнате была высокой и нетипичной, для его повседневного окружения. Стол, что стоял у окна, напоминал тот, что стоял в их с Хаширамой рабочем кабинете. Сенджу долго хвастался своими навыками, когда смог повторить элемент мебели на манер того, что когда-то увидел в новой деревне ниндзя в стране Ветра. Мужчина слышал, что местный климат не изобилует растительностью, а потому высокая мебель была скорее вынужденной мерой в условиях постоянного расползания песка по домам. Но Хаширама утверждал, что она намного удобнее классического. Уж очень был ленив глава лесного клана, когда дело доходило до традиционной позы за долгими посиделками. Ноги у него затекали. Он чувствовал чакру Сакуры где-то неподалёку, словно сам её источник был глубоко под водой: тихо и глухо отдавалось её биение. Мужчина сел, чтобы прислушаться к ароматам помещения. Это могло подсказать ему, в какого рода место его занесло. Но, как назло, сколько бы он не втягивал носом воздух, он был безвкусен. Это тревожило Мадару, лишая привычного удовлетворения. Запахи очень много значали для него. Оценив расстояние от футона, на котором он находился, до пола, он опустил ноги на холодные половицы. Мадара всматривался в свои ноги, хмурясь от того, что осязание осталось при нём, но при этом отсутствовали запахи. Взглядом он ощупал помещение на предмет выхода. Единственная дверь в комнате была наглухо закрыта, не впуская даже тёплые порывы ветра из смежного с ней помещения. Прозрев ото сна, Учиха соскочил на ноги и метнулся к выходу из комнаты, резко дёрнув на себя дверь. Та не хотела добровольно сдаваться, а потому мужчина вложил всю свою физическую мощь, выбивая дверь техникой стихии молнии. Терпение явно его подводило. Под свист молний щепки с оглушающим треском разлетелись по комнате, затихая многорядным шорохом о встречную мебель. Мадара вышел в просторную комнату и начал осматриваться. Его взгляд остановился на фотографии в рамке сочного зелёного цвета, которая травила глаза мужчины не своим кислотным оттенком, а лицами, которые она хранила за своим стеклом. Он узнавал в изображении себя и Сакуру. А между ними стоял ребёнок, который мог бы быть его и этой женщины, судя по внешности девочки. А будут ли у Мадары в его будущем дети? Мужчина впился глазами в собственное лицо, пока его собственное изображение не ухмыльнулось ему в ответ. Учиха плотно сомкнул челюсти, подавляя внутри злобу и растерянность. Раскусив сущность чужой иллюзии, Мадара быстро понял, что должен делать. Должен, но не хотел. Он активировал свой шаринган, стараясь взять силой контроль над чужой техникой. Но силы этого уровня глаз было мало. Как-будто его провоцировали использовать ту силу, что он ненавидел. Словно почувствовав его мысли, в комнату влетела розоволосая женщина. Судя по её взгляду и интонациям в голосе, она была удивлена его поведением. Он должен был привести её в чувство, но отчасти то, с какой непривычной нежностью она смотрела на него и говорила без повелительного обращения, маленькой стеклянной занозой засело внутри. В последний раз Мадара видел этот взгляд в глазах собственной матери. На него уже давно смотрели со страхом, завистью, злостью, похотью и ненавистью. Но нежность он давно позабыл. Тот, кто наложил эту иллюзию, либо знал, на что давить, либо неплохо читал сердца тех, кто был её заложником. Эта техника была явно не рассчитана на присутствие Мадары, потому как влияла не на все его органы чувств, на что намекало отсутствие запахов. Медленно, но верно, Учиха достучался до женщины, сжимая ту в своих руках до изнеможения. Дальше техника лишь сгущалась. Появился ребёнок с фотографии. Он не гнушался бить детей. Война заставляла с малых лет сражаться с любым противником, которого ему предоставит случай. Сначала это были взрослые соперники, которых Мадара убивал, когда сам ещё был ребёнком. То, что принесло ему славу гения среди Учих. Тело мужчины росло, но он так же продолжал относится к людям, что взяли в руки оружие: сколько бы тебе ни было лет, если в твоих руках нож — ты готов умереть. Девочка была безоружна, но она и не была реальна. Потому он не колебался, нанося удар. Если бы его спросили, было ли приятно прижимать к себе эту женщину, то Мадара, конечно же, ответил бы отказом. И это было бы наглой ложью. Единственное утешение коснулось его кожи мокрыми от слёз щеками в миг, когда он сам хотел бы заплакать, если бы только умел, развеивая чужую иллюзию. А его собственную иллюзию воспоминаний разрушила прислуга, которая чинно выставила огромное блюдо в центр стола, опустила небольшую чашку напротив Мадары и оставила рядом комплект блестящих чёрных палочек. Его сегодняшней трапезой стало любимое блюдо традиционной кухни: блестящие от капелек масла прожаренные до золотистой корочки мешочки из тофу заставили его рот наполняться слюной. Так же к столу была подана нарезка из филе свежей рыбы, округлый чайник, что томил в себе аромат зелёного чая, и суп, который не особо привлекал Учиху. Он поблагодарил за еду в привычном жесте и взял палочки. Придерживая одной рукой длинный рукав просторной рубашки, Мадара переложил в небольшую чашку перед собой мешочки с рисом. Он понимал, что это всего лишь дань воспитанию. Ловкими движениями он раскрыл хрустящую оболочку аппетитного мешочка. Из его плена вырвался аромат жарким паром. Рис внутри был золотистым, пропитанный маслом. Несколько горячий кусочков отправились в рот мужчины. Но он почти не почувствовал их вкуса, снова погружаясь в свои мысли.***
Сборы заняли у Мадары не более получаса. Находясь в наилучшем за последнее время физическом состоянии, он намеревался докопаться до собственных воспоминаний о своей последней осмысленной ночи. Оружейная комната встретила его стальным молчанием. Учиха взгромоздил металлические пластины своих алых доспехов на себя, чувствуя непривычную, но до боли необходимую тяжесть. Доспехи, казалось, пахли свежей краской. Он сжал ладони в кулаки, осознавая, что всё ещё чего-то не хватало. Перчатки. Мужчина вернулся в собственную комнату, застав там всё ещё находящуюся внутри Наоки. Девушка прибиралась в комнате, сгребая в кучу несколько склянок тёмного стекла, в которых обычно хранили лекарства. Только сейчас мужчина обратил внимание на то, что его покои были больше похоже на лазарет, чем на привычную ему спальную комнату. Недовольный посторонним присутствием, он нахмурился и прошёл к сундуку, выскребая с его дна плотные кожаные перчатки. Оказавшись на его руках, они обхватили его грубоватую кожу, приятно поскрипывая при любом движении Мадары. − Где Сакура? — всё ещё не смотря на служанку, бросил ей Учиха. Эта девочка была не той, кого он ожидал увидеть рядом, когда проснётся. − Рано утром за Госпожой Учиха пришёл мужчина. Он забрал её. Силуэт Мадары замер на долю секунды, прежде чем он снова взял себя в руки. Он кивнул − больше для себя, − и вылетел из комнаты, хлопнув сёдзи. В его походку вернулась та уверенность, которая до этого момента была его вечной спутницей. Он вышел на улицу, вдыхая свежий воздух и редкий свет, скрываемый потяжелевшими тучами. Жизнь в квартале Учиха кипела. Мадара проносился мимо соклановцев, не смотря на их обращённые к нему взгляды. Длинные волосы Учихи подлетали, сталкиваясь с потоками встречного ветра, а затем хлёстко ударялись о доспех. Это отрезвляло сознание. Он точно знал, что ему необходимо было сделать как минимум две вещи: осмотреть место, в котором он осознавал происходящее в последний раз; найти Сакуру Учиха. Мадара сознательно не срывался на бег и не использовал какие-либо техники, чтобы ускориться к месту своего назначения. Он экономил не только физические силы и чакру, но и старался не похерить тонкую работу, очевидно, Сакуры. Вспоминая его редкие, но крайне болезненные пробуждения, мужчина понимал, что едва ли хотел снова оказаться таким же беспомощным. Боль была не так страшна, как бессилие. Учиха углублялся в жилой массив, лавируя между преимущественно тёмными макушками. Знакомые лица почтительно кланялись ему в знак приветствия, но он игнорировал их. Всматриваясь вдаль, Мадара, наконец, начал различать очертания красных ритуальных врат в храм Нака. В это время суток Учихи любили захаживать, чтобы помолиться, но в храмовом комплексе было подозрительное затишье. Мужчина неспешно поднялся по каменной лестнице, время от времени всматриваясь в пустое, но привычное окружение. Он шёл тропой паломников, вспоминая, как в ту ночь поспешно проигнорировал её, взлетев по следу чакры. А ведь действительно, мужчина остро ощутил, как кусок воспоминаний о том, что было после того, как он разрушил иллюзию, снова всплыл на поверхность. Мадара, словно ищейка, разрывал ночь, стараясь не потерять еле уловимую энергию. Его мало заботило, поспевала ли за ним женщина. Эти разборки не должны были её касаться, но он сам сделал её ключевой фигурой клана, а потому разделил с ней кров его собственных бед. Не поздно ли было отмахнуться от неё теперь? Вторгаясь в его мир, розоволосая должна была осознавать всю серьёзность происходящего. Оправдываться перед ней не имело для него смысла, но почему ему так не хотелось, чтобы она проходила через всю это внутриусобную грязь? Главный вход в храм был перекрыт предупреждающими желтыми лентами, что было лишь тревожной видимостью защиты от посторонних глаз. Вместо того, чтобы прогнать Учиху, она привлекла его напряжённое внимание. Пальцами он разорвал тонкую полоску ленты, которая плавно опустилась на каменную землю, жалко скручиваясь под его ногами. Мадара наступил на неё, смяв подошвой своей сандалии, и вошёл внутрь. Учиха осматривал стены и полы на предмет повреждений, но они, явно хорошо замаскировавшись, никак не попадались ему на глаза. Лента у входа теперь казалось глупой неприветливой мишурой. Он сконцентрировал свою чакру, словно вспоминая, как ею управлять, и зажёг в чашах огонь. Но и тот своим светом показал лишь голые стены. На входе в главный церемониальный зал Мадара замер. Он всматривался в разодранные мятые футоны, полосчатые брызги крови и причудливые фигуры из дерева, которые росли буквально из деревянного основания храма. Это до боли напоминало технику Хаширамы. Ключевой седьмой футон был выдран вместе с кусками половиц, к которым был прикреплён, открывая вход на лестницу, от которой осталась лишь покатая горка щебня. Он запрыгнул внутрь, взглядом отыскивая плиту, которая, несмотря на окружающую разруху, казалась незыблемой. Учиха активировал шаринган, снимая защитную печать с камня. Вход в место тайных сборов появился перед ним. И его обдал резкий запах прогорклой вязкой гари. Мужчина зашипел, вспоминая как в ту ночь его точно так же обдало искомой энергией, источник которой скрывался в глубине подземного уровня храмового комплекса. Оказавшись внутри, он безумно отшатнулся, ментально защищаясь от увиденного. Его глаза расширились, а губы затряслись. Это место никогда ещё не видело подобной разрухи: тут и там читались следы от мощных ударов, которые подминали под себя стены и полы каменной рябью; копоть чёрными пятнами залегла по углам, стекая грязными чёрными разводами по вертикальной поверхности. Мужчина почувствовал жжение под веками и прикрыл глаза. Женщина не могла так сражаться. Перед ним предстала картина того, как Сакура вылетает перед ним, появившись яркой вспышкой чакры. Он перехватил её простую рукопашную атаку в лоб, вцепившись в её запястье, но она, разъярённая чувством не достигшего цели удара, вырвала руку, пробив локтём его грудную клетку. Воздух из лёгких мужчины стремительно эвакуировался, а грудина жалостливо захрустела, увлекая в пучину боли за собой и рёбра. В этот раз от удара его не защищали доспехи, которые всё ещё ремонтировали после их первой встречи. Мадара судорожно вдохнул побольше воздуха, словно задыхался, приходя в себя. Он хлопнул ладонью по груди, получая в ответ приглушённый отзвук металла брони. Впервые мужчина понял, что значит попасть под горячую руку. Он обернулся, чтобы мысленно проследить траекторию собственного предполагаемого полёта от удара женщины. И увидел на одной из стен растерзанные чужими шагами лужи крови. Учиха рефлекторно потянулся к затылку, примеряя эти следы к своим ранам, которые уже затянулись. Если он разбил голову, то это вполне может оправдывать его кратковременную потерю памяти. Мужчина продолжил осматривать помещение, пока его взгляд не привлекла стена, у которой находилось главное сокровище, охраняемое кланом ни одну сотню лет. По лицу Учихи начали ходить желваки. Он подошёл вплотную к каменной скрижали и опустился на колени. Каменный монумент, созданный по легенде самим Мудрецом Шести Путей, был расколот и отброшен в сторону, словно забытая история. Мужчина поднял в руках осколки скрижали и прижал к своей груди, активируя Вечный Мангёке Шаринган. Глазами он пытался отыскать малейшие уцелевшие фрагменты текста, но лишь видел обрывки слов. Он опустил голову, его лицо скрыли длинные чёрные пряди волос. Такое он не мог простить никому.***
Сакура сидела на коленях перед привязанным к стулу стариком. Его руки и ноги были накрепко скованы чакропоглощающей верёвкой. Мито-сама, являясь сильнейшим ниндзя в Конохе, специализирующимся на печатях, разработала и наложила на плотную повязку технику, которая позволяла запечатать шаринган. Розоволосой оставалось лишь всматриваться в мимику оставшейся части лица мужчины, которую и без того искажали морщины, залегавшие в уголках рта. − Ты порочишь кровь Учиха, − с пренебрежением выплюнул старик, целясь своими словами в Сакуру. Женщина молчала. Она на самом деле понимала, что своим появлением если и не заварила эту кашу, то заставила её пригорать к стенкам ржавой посудины этого клана. Её миссия заключалась в спасении клана через Мадару, Сакура совсем не желала его разрознить. Она не могла сказать старику, что на самом деле ничего не хотела от Мадары-сама как от мужчины. Или хотела? Её признание вызвало бы лавину побочных вопросов, которые похоронили бы её попытки под своей тяжестью. Но что ей оставалось? Небольшой отряд во главе с этим человеком пытался убить её. Не единожды. Устранить его? Сакура напряженно облизнула губы. Для устранения существовали разные способы. − Вы знали, чем чревато покушение на главу клана. Время отвечать за содеянное. − А что из этого ты в силах доказать, девчонка? − Я Вам не девочка! — вспылила в ответ Сакура, сдерживаясь, чтобы не одарить старика пощёчиной. В углу тёмного влажного помещения, цвет стен которого разбавляли вязкие подтёки, стоял Тобирама. Он скрестил руки на груди, постукивая пальцами. − Мы уже три дня не можем зайти дальше событий в храме. Чего ты от него добиваешься? Сакура пожала плечами. − Лучше, чем бездействовать, − женщина надеялась, что старик рано или поздно устанет. Розоволосая поднялась на ноги, разминая окостеневшие колени. Она прошлась по помещению, остановившись у одной из грязных стен. Затхлый запах плесневой влажности заставил женщину поморщиться, словно та хотела забраться внутрь Сакуры и прорости в дыхательных путях. Её глаза очертили контур нередких в этом помещении труб, закреплённых к потолку. Стыки некоторых из них были неплотно соединены, что заставляло безвольные капли воды просачиваться наружу, пропитывая влагой душное плохо вентилируемое помещение подвала резиденции Хокаге. Сакура и Тобирама ожидали, когда глава клана Яманака соизволит прийти. Третий день они вместе бились над разумом старого Учихи, но он был не так прост, как мог бы на первый взгляд соврать его почтенный возраст. Мужчина всё ещё неплохо держался. Это она успела по достоинству оценить, сражаясь в ту ночь против него и его скромного отряда. Тобирама самостоятельно направился к старику, придирчиво его оценивая. Мужчина сконцентрировался на потоке его чакры, пробуя ту на вкус. Сенджу пытался разглядеть следы вмешательства Иноши Яманака, сомневаясь, что тот действительно им помогал, а не делал жалкие попытки расстелиться под авторитетом Хаширамы. Мужчину трудно было бы винить в том, что он старался укоренить доброе отношение к своему клану в деревне. Но Тобираме нужны были конкретные результаты. Сакура болезненно прикусила внутреннюю сторону щеки, задумавшись о Мадаре, которого оставила на попечение прислуги. Женщина ощущала терпкий коктейль из стыда и раскаянья. На краткий миг в её голове проскочила мысль о том, что если бы Мадара всё-таки умер, то это тоже было бы довольно весомым для мира исходом. Сакура тряхнула головой, отгоняя такие кощунственные мысли. К стыду двух чувствительных сенсоров, поглощённые собственными мыслями и чувствами, они пропустили внезапное появление ещё одного человека в помещении. Он влетел, как порыв раскалённого солнцем ветра, впечатав Сакуру в бетонную стену. Глаза женщины истерически расширились, подрагивая ресницами. Тобирама дёрнулся, как от удара. − Ну что, ты довольна, стерва? — мужчина рычал розоволосой в лицо, заставляя всё её тело покрыться мурашками. Но слушать её ответ он даже не собирался, схватив Сакуру за горло. Её ступни начали опасно отрываться от поверхности пола. Мужчина поднимал её, а медик лишь вцепилась в его руку, чтобы хоть как-то облегчить свои страдания. − Мадара, какого биджу ты творишь?! — Тобирама вырвался из плена шока, отрывая Учиху от Сакуры резким ударом в бок. Все эмоции женщины были написаны непрошенными слезами на бледном лице. Она повалилась на колени, растирая горло и прокашливаясь. Мадара не успел причинить ей значительного вреда. − Скрижаль! Это сделала ты! — Мадара не спрашивал. Мадара утверждал. − Даже они не посмели бы так поступить с нашим великим наследием, − удерживаемый Тобирамой, мужчина кричал в сторону Сакуры. Он знал, что женщина понимает, о ком Учиха говорит. − Подделка… − прохрипела Сакура, поднимая взгляд строгих беспристрастных глаз на узком лице, которые кричали Мадаре в ответ, что ей было не страшно. — Ваш монумент — самая великая историческая подделка. Эхо грохотом обрушилось на голову присутствующих. Заливаясь скрипучим смехом, престарелый Учиха откинулся на спинку стула.