Первая из Учиха

— Ну так может попросишь прощения, и дело с концом? — Хаширама устало зарылся в свои волосы пальцами, чтобы почесать затылок.       Мадара одарил его хмурым взглядом. Его руки привычно были скрещены на груди. Он негодовал. — Это логика жертвы. Она виновата, а извиняться должен я? — Не притворяйся святым, Мадара, — Сенджу откинулся на спинку стула и вальяжно потянулся.       Они вот уже двадцать минут не могли прийти к очевидному решению проблемы, которую придумал и организовал Учиха. Первый-сама, откровенно замучившись подбирать варианты, отвечал с неохотой. Все его мысли давно крутились вокруг горячего саке и не менее горячей жены, что ждали дома. — Эта женщина ворвалась в нашу клановую святыню и разрушила её. А теперь поливает и её, и меня грязью, — перчатки на его руках жалобно поскрипывали, умоляя мужчину не сжимать так яростно кулаки. — Говорят, грязевые ванны полезны для здоровья… — мечтательно продудел себе под нос хокаге.       Если бы Учиха не делил этот кабинет в резиденции вместе с Хаширамой, то однозначно спалил бы его до основания. Безразличие друга раздражало, заставляя тлеть злобу внутри. Мужчина в момент потерял всякое желание говорить о своих проблемах. Не распинаясь и не оправдываясь за своё поведение, Учиха резко развернулся к двери, ведущей на выход, и размашисто распахнул дверь. — Послушай, Мадара. Она из другого времени. Во-первых, Сакура-сан может знать о вашей святыне даже больше тебя. А во-вторых, она не раз спасала твою ж… жизнь, — Хаширама нарочито громко прочистил горло. — А это стоит благодарности, — Мадара застыл в дверном проёме, слушая хокаге. Он не решался повернуться лицом к другу. — Я больше чем уверен, что ты ни разу не говорил ей спасибо.       Неожиданно серьёзный и собранный тон Сенджу заставил Мадару задуматься. Он вышел из кабинета, так ни разу и не взглянув на Первого. Несмотря на психологическое напряжение и усталость, дверь за собой мужчина закрыл мягко, почти бережно. Лишь тихо щёлкнул механизм дверного замка, идеально вставая в предназначенную для него нишу в проёме. Может, Сакура так же идеально вставала в его собственную нишу в сердце?       Чем дольше она находилась рядом с ним, тем ярче и осознаннее Мадара понимал, что привязывается к женщине. Но он знал, что за каждой привязанностью зияет пропасть одиночества. Сакура была замужем, была не из его эпохи и была слишком недоступна. Что он мог ей предложить? Предать мужа ради призрака из прошлого её истории?       Каждый новый удар сердца давался болезненнее предыдущего. Какая глупость.       Стоило признаться самому себе, что он постоянно думает о ней, как всё встало на свои места. Сакура Учиха стала ему дорога. За последние дни она вырвала из него эмоций больше, чем Хаширама за несколько месяцев. Тонкая нить, ведущая из сердца в разум, снова начала перегонять сигналы, обрабатывая их и выдавая то, что раньше он ни за что бы не назвал чувствами. Он и сам не заметил, как восхищение удивительной силой переросло в нечто большее.       С этими мыслями Мадара добрался до поместья. Аромат поджаренного лука соблазнительно проникал во все комнаты, сбегая небольшими порциями с кухни. Есть совсем не хотелось. Хотелось спрятаться от этого назойливого напоминания о том, что у него тоже есть банальные человеческие потребности. Учиха поднимался в свои покои размышляя о том, что если Сакура будет там, то он обязательно расскажет ей то, что сегодня узнал о чайной церемонии. Если она с ним заговорит, то он, — так уж и быть, — забудет о её оскорблении. Забудет, но объяснений потребует.       В покоях женщины не оказалось. О её присутствии напоминала лужа слабо впитавшейся в татами дождевой воды и раскрытый сундук. Мадара сдвинул в сторону створки уличного сёдзи, впуская холодный влажный воздух, пропитанный тонким ароматом озона и лиственного сока. Ветер влетел через приоткрытый вход в дом и схватил мужчину за щиколотки. Учиха вдохнул поглубже, чтобы сохранить этот чудесный запах в памяти, но внезапно острое обоняние мужчины уловило незамеченную прежде тёплую терпкую нотку молока и мёда. Мадара принюхался, чтобы понять, откуда шёл источник столь ласкового и чарующего аромата, пока не понял, что след тянется из сундука Сакуры.       Мадара приблизился к её небольшому сундуку с вещами. Учиха смотрел, как заворожённый, на свёртки с одеждой, источающие её запах. Он пробуждал внутри стёртые, потерявшие свои очертания картины из детства и юности. В отличии от запечатлённых шаринганом чётких визуальных образов, его собственная память никак не могла идентифицировать искомый осколок прошлого.       Мужчина опустился на колени рядом с сундуком и извлёк из него первую попавшуюся вещь. Ею оказался халат Сакуры, в котором она часто спала. Образ её обнажённой груди, приоткрытой тканью халата, полыхнул в его голове ярким пятном, заставляя сжать вещь в руке. Его взгляд затуманился. Мадара чувствовал необъяснимое напряжение и тягучий соблазн, который притягивал его к этому аромату. Учиха приложил свободную ладонь к лицу, растирая его заострившиеся контуры. Он ощущал своё участившееся дыхание, которое явно накалилось. Он и не помнил, чтобы чувствовал подобное ранее так отчётливо.       Его наваждение развеял стук и тихий скрип сдвигающейся створки сёдзи, которая рисовала небольшую щель. — Мадара-сама, все приготовления завершены, — мелькнувшая в проёме, тень заставила Учиху отпрянуть от сундука и опустить её халат на прежнее место.       Мужчина встал, повёл плечами и направился к сёдзи. Выйдя в коридор, он пошёл в сторону оружейной комнаты. Под его босыми ногами скрипели половицы, напоминая о звуке, которого с детства опасался Мадара. Сбегая к родной матери по ночам, он боялся, что отец поймает его за рукав длинной рубашки Учиха.       Мадара вошёл в оружейную комнату и сразу же зажёг свет, поскольку помнил расположение каждого предмета детально, как помнил каждый шрам на своём теле. Наполненная металлическим блеском, который разрывали рубящие удары бывших противников, оставляя след на оружии, комната была для Учихи второй святыней. Она хранила его личные победы и поражения. Упираясь за плечевые пластины тяжёлых алых доспехов, Мужчина стянул их через голову, с оглушающим грохотом опуская в углу.       Глаз Мадары зацепился за нелепый и абсолютно посторонний предмет в этом помещении: пластиковый оранжевый лягушонок с короткой плотной нитью, припаянной к его основанию. Эта вещица никак не вписывалась в настроение не только этой комнаты, но и всего поместья в целом. Учиха подошёл к брелоку и поднял его, вглядываясь в него внимательнее. Краска на фигурке местами поистёрлась, но всё ещё можно было разглядеть отдельные акриловые фрагменты. Он знал как минимум одного человека, который в теории имел доступ к этой комнате и мог хранить столь уродливую глупую лягушку.       Ещё немного покрутив в руках свою находку, Мадара вышел из комнаты, направляясь в уже готовую горячую баню. Тяжёлая кедровая купель всегда встречала его теплом и сладким травяным ароматом в каком бы настроении он к ней не приходил. Раздевшись, он захватил с собой лягушонка. Учиха, как никто другой, знал, что в этом доме все особенно важные вещи стоило держать ближе к себе. Отец часто порол его, когда слуги приносили ему из карманов Мадары записки от матери. И вот он снова нарушает правила клана ради женщины, которая ему дорога.       Мужчина погрузился в воду, опускаясь в неё ниже уровня сердца. Горячая вода обхватила его мускульный орган через грудь, заставляя тот биться сильнее. Мадара знал, что опускаться в воду так низко было вредно, но он надеялся, что травяной настой в конце концов облегчит его эмоциональное напряжение, как он это делал с его мышцами после тяжёлой тренировки. Его влажные волосы разметались по ровной водной глади, располагаясь на чуть смуглых плечах мужчины. Учиха рассматривал деревянный потолок помещения, который покрылся смоляной испариной от постоянной влажности. Он скользил по многочисленным трещинам, примеряя на собственные трещины внутри рассудка, который медленно покидал его.       Покончив с банными процедурами, Мадара накинул на ещё влажное тело рубашку и небрежно подпоясался, оставляя на виду небольшой участок крепких грудных мускул. Домашние штаны были намного свободнее тех, что он носил в повседневности, и это давало возможность немного скинуть усталость пройденного дня. Учиха собирал влагу с волос мягким полотенцем и направлялся на трапезу. Он не удержался, и, проходя мимо своих покоев, заглянул в них буквально на миг, отчасти надеясь увидеть Сакуру. Но женщины всё ещё не было.       Стол для вечерней трапезы был накрыл на одного. Как обычно. И в этот вечер данный обычай болезненно заскрипел внутри мужчины. Где её носят черти?       Пар от горячего зелёного чая сладко возносился на высоту потолка комнаты, оставляя Мадару в одиночестве. Поглощая горячий напиток, мужчина старался забыть на время о ней. Он старался утопить её на дне глиняной чаши. Но каждый глоток горько отдавался на кончике языка неозвученными чувствами. Даже с чаем Мадара не собирался делиться своими переживаниями. Чем дольше Учиха оставался наедине с собой, тем сильнее запутывал свои мысли в клубок.       После ужина мужчина лежал в своём футоне посреди комнаты, всматриваясь в мутные кольца света от лампы. Сакуры всё ещё не было. И он уже отчётливо признавался себе, что ждал её, пускай и чувствовал тяжесть последней ссоры. Время таяло вместе с маслом в единственном источнике света, и спустя несколько невыносимо длинных мгновений, сопровождаясь парой вспышек, лампа потухла, погрузив Мадару во тьму.       Он не успел заметить, как привык засыпать рядом с Сакурой. Подобное никогда не казалось Мадаре проблемой: просто взять и погрузиться в сон, чтобы наполнить тело силой. Но железные объятия болезненной бессонницы держали его в действительности уходящего дня. Густые тяжёлые тучи рано опустили летнюю тьму на Коноху. И, словно сжалившись над уставшим мужчиной, погода тихо заплакала мелким ритмичным дождём. Лёгкие судороги прошлись по его телу, и Учиха начал погружаться в болезненный хрупкий сон.       Фигура Мадары замерла на несколько минут, прежде чем он остервенело подорвался, откидывая одеяло. Тяжёлыми злыми шагами он приблизился к сундуку розоволосой, откидывая крышку. Он вырвал её халат из недр сундука, словно несчастная ткань была виновата в отсутствии его хозяйки. Учиха сконцентрировал чакру в носу, усиливая своё обоняние до нечеловеческих оборотов. На пару секунд её аромат затуманил его сознание, но усилием воли Мадара взял себя в руки. Словно бешенный пёс, он сорвался с места по её следу. В руках он сжимал фигурку лягушонка, почти полностью уверенный в том, что она принадлежала Сакуре.       Он летел по тёмной вечерней Конохе, забывая дорогу домой. Впереди был только её тёплый окутывающий аромат, который силились ослабить и сбить крупные капли дождя. Мадара бежал по прямой, ёжась от влаги, стекающей за шиворот рубашки. Дождь отскакивал от его холодной гладкой кожи, и через какое-то время он слился с этими ощущениями, концентрируясь только на Сакуре.       Остановился Мадара у маленькой плешивенькой гостиничной конуры. Поднимать шум не хотелось, а потому, он обошёл деревянный двухэтажный дом в поисках открытых окон. Учиха знал, что Сакура внутри, и на веру он запрыгнул в одно из нескольких приглашающих внутрь открытых деревянных рам.       Обрывки глупых мыслей развеялись, когда он увидел силуэт спины Сакуры, затаившейся как перед атакой хищника. Мужчина развеял контроль чакры в носу, чтобы не сойти с ума от концентрации её аромата в помещении. В спину его толкал усиливающийся тихий дождь. — Я хорошо маскирую чакру. Как ты меня нашёл? — её голос был сиплым от напряжения. — По запаху твоего тела, — Мадара не видел проблемы в том, чтобы сказать правду.       Одним махом Сакура села в своём постельном коконе и буквально задохнулась от возмущения. — Ты извращенец что ли? — лишь после этого до Учихи дошёл двоякий смысл сказанных им слов.       Но ответить он не успел, потому что в него стремительно летели постельные принадлежности одно за другим. Мадара без труда парировал её детские атаки, явно не понимая столь бурной реакции. Сакура была смущена, зла и очень горяча. Она сдула со своего лица спутанные пряди волос, выпуская вместе с воздухом множество нецензурных выражений, отражающих истинную сущность Учихи Мадары.       Мужчина спрыгнул с подоконника, оставляя под подошвой своей обуви грязные разводы на свежем чистом напольном покрытии. Подходя к Сакуре вплотную, он отбросил в сторону подушку, летящую прямой наводкой в его голову, и схватил её за оба запястья разом. Куноичи застыла, опасно всматриваясь в обжигающий чёрный взгляд Мадары. В одну из её ладоней мужчина вложил маленькую пластиковую вещь и отошёл на пару шагов назад, разочарованно оглядываясь на беспорядок и грязь в комнате. Наконец, ему хватило воспитания, чтобы снять свои сандалии и откинуть их в сторону.       Пока Сакура всматривалась в дорогую сердцу безделушку, Учиха успел собрать постель женщины, раскиданную по всей комнате, в единую небрежную композицию. Первый и единственный подарок Узумаки Наруто розоволосая сжимала в руке, которая начинала дрожать от боли. — Где Вы нашли его? — немного устало Мадара прошёлся взглядом по подавшей голос женщине. Она снова перешла с ним на «Вы». — Очевидно там, где ты его обронила.       Дождь успокаивался, остаточными ручьями стекая по крыше на землю. Лунный свет открывшийся из-за плотных облаков указал на залёгшие под глазами Мадары мешки. Мужчина был очевидно мокрым, уставшим и всё ещё больным. Сакура не позволяла себе забыть о травме, что не так давно ему нанесла. Женщина удалилась в примыкающую к номеру ванную комнату, чтобы вернуться с большим и довольно жестким полотенцем. Дешёвая ткань его составляла трезвый контраст с нежными махровыми полотенцами в поместье. Но сейчас это было именно то, что требовалось Мадаре. Почувствовать разницу.       Сакура присела рядом с Учихой и, не выдержав его грубое отношение к столь прекрасным иссиня-чёрным волосам, перехватила ткань полотенца, собирая влагу с его непослушных прядей ловкими движениями. Мадара не сопротивлялся. Всё, что он хотел бы сказать ей, сейчас повисло в воздухе.       Тая насмешку, луна смотрела на эту контрастную пару через всё ещё открытый оконный проём. Холодное чёрное небо падало на пол её снятой гостиничной комнатки, и она рефлекторно спутывала свои ноги в одеяле, не замечая, как утягивает и Мадару за собой, чтобы согреться.       Кто-то должен был нарушить тишину. И это сделал Учиха. — Что означали твои слова о скрижали? — мужчина успел переварить эмоции и злость на Сакуру, а потому его слова звучали почти расслаблено.       Услышав Мадару, розоволосая вздрогнула. Ему нужны были ответы. И она знала, что рано или поздно он потребует их от неё, если Сакура останется в этой эпохе. Побег не удался, а потому выбора не оставалось. В этой топи она увязла по собственной глупости. И чем сильнее она противилась, тем быстрее тонула. — Я никогда не заблуждалась на счёт того, что, взяв имя клана Учиха, я никогда не буду иметь вашу силу и знать ваши истинные секреты, — руки Сакуры мягко поглаживали полотенцем волосы Мадары, даже их заставляя покориться ей. — Я всего лишь названная, которой позволили ходить под этим великим именем.       Мужчина не совсем понимал почему она отвечает на его вопрос таким странным образом, словно начиная издалека, но он не собирался её перебивать. Мадара был готов ждать. — Вы стали единственным, кто подпустил меня так близко: именно с Вами я увидела эту самую злополучную скрижаль впервые, — закончив с процедурой, она смотрела невидящим взглядом куда-то мимо Учихи и машинально расправляла влажное полотенце, откладывая его в сторону. Она замолчала, не зная, как рассказать ему о войне, которую он сам и устроил. Чтобы продолжить, ей пришлось собрать всю смелость в маленький бледный кулак. — Истинную ценность этой вещи я узнала в юности, когда один из Учиха решил воспользоваться техникой, описанной в камне. Он приблизился к луне, чтобы отразить в ней свой шаринган, и обжегся.       Мадара весь обратился в слух. С каждым её словом он натягивался сильнее, словно струна, которая готова была лопнуть в любой момент. Она боялась своих дальнейших слов, боялась реакции Учихи на них, но обратного пути уже не было. Чтобы подстраховаться, розоволосая зарылась рукой в постель, отыскивая ладонь Мадары. Она обхватила пальцами его шершавую руку и направила через неё свою успокаивающую чакру. Учиха воспринял этот жест как знак поддержки и не стал её отталкивать. — Он был обманут древним существом, которое некогда переписало и извратило слова Мудреца Шести Путей. Это произошло не сейчас и не позже. Существо готовилось тысячу лет; смысл скрижали давно был изменён.       Учиха был не готов к её правде. Отпустить то, во что верил всю жизнь. На что надеялся после смерти мамы и братьев. Всё это не могло быть просто чьей-то злой шуткой. Но злиться не позволяла женщина, нагло вторгающаяся в его систему чакры. — Даже если вдруг я поверю тебе. Откуда ты могла это узнать, никогда не видя скрижаль раньше? — Мадара был усталым и растерянным. И сердце Сакуры кровило от жалости. — Люди никогда не позволят миру стать достаточно спокойным местом. — Война? —Учиха интуитивно почувствовал в этих словах подсказку. Сакура лишь тихо кивнула в ответ. — Когда обман вскрылся, существо само поведало правду этому Учихе. Я лишь была одним из невольных свидетелей.       Мадара откинул голову назад, болезненно встречаясь затылком со стеной. Он искал опору в этой пошатнувшейся реальности, и рефлекторно сжал руку Сакуры. В ответ женщина лишь сильнее обхватила его пальцами. Она никогда не знала, что делать в подобных ситуациях. Слова были излишни.       Память могла всё забыть, но не шаринган. Шаринган навсегда отпечатал в его сознании каждый символ со скрижали. Но никогда больше он не испытает того трепета, который сопровождал его, когда новая сила глаз заставляла проявляться свежие надписи на камне, каждый раз раскрывая всё больше тайн. Лишь одно теперь оставалось неясным Мадаре в этой истории. — Сакура, что за существо это было? — Учиха тихо сполз по стене на её колени, опуская копну влажных волос на футон. — Я не знаю, — она замолчала, подбирая слова. — Какая-то тёмная говорящая субстанция. Оно представилось чужой волей. Последней волей.       Розоволосая перестала вливать в него свою чакру. Вместо этого, она решила успокаивать его другим способом. Сакура мягко гладила его по голове, искренне сожалея о том, что так громко и отчаянно истерзала его святыню. Куноичи была внутри него своей чакрой. И боль его она разделила сполна. — Я просто хотел вернуть семью, — сухо прошептал Мадара ей в колени. — Разве клан Учиха — не Ваша семья?       Мужчина приподнялся, чтобы заглянуть Сакуре в глаза. Он вяло усмехнулся. — Я говорил о настоящей семье, — раньше, чем женщина успела уловить, как меняется баланс чакры в его теле, он активировал шаринган. — На сегодня хватит. Отдохни.       Подчинившись лёгкой иллюзорной технике, её тело обмякло. Мадара подхватил её за плечи и уложил на поверхность футона. Он мог либо остаться с ней тут, либо унести женщину с собой в поместье. Сон без неё как вариант не рассматривался.       Повинуясь давящей боли в груди и странному желанию, он наклонился к спящей куноичи и накрыл её губы своими. Вкус молока и мёда заставил его почувствовать себя лучше.