Первая из Учиха

      В доме, в который всегда можно было вернуться даже спустя несколько лет и почувствовать, что ничего не меняется, Саске больше никто не ждал. Стены дома Учиха слишком остро чувствовали отсутствие жизни. Время внутри словно застыло. В кружке, наполовину заполненной чаем, затянувшись радужной плёнкой, развивалась невиданная человечеству микроцивилизация. В ванной стоял запах затхлой влажности; смятое в углу почти хрустящее полотенце лежало в причудливой форме. Плед на диване ещё чувствовал её сонные перебирания ногами. На столе лежали обрывки бумаги, а под ним — таз с мыльной водой, которая успела сгуститься мутной пеленой. Наибольшую концентрацию хаоса из себя представляла спальня, в которой скромной горкой возвышалась неустойчивая стопка из различных книг разного формата, на полу в полукруге располагались едва тронутые чернилами свитки, оберегая место для кого-то очень важного для них. Один из ящиков стола, приминая постельное бельё, располагался на кровати, явно занимая это место незаконно.       Всё здесь дышало ей. Но дыхание это было слабое и едва заметное, прикрытое пыльным настилом. Словно она не собиралась уходить надолго. Но ни один из следов её прибывания в доме не мог рассказать Саске историю исчезновения Сакуры.       Его поиски брали своё начало у края стола кабинета Седьмого хокаге, который служил своеобразной границей, разделяющей Наруто и Саске. — Я всю неделю пытался добиться от тебя ответа, даттебайо, — проворчал Узумаки, рассматривая разводы на стекле окна, что слабо просвечивали на свету. — А всё потому что у тебя нет телефона. — А ты мне его от дупла заряжать в лесу предлагаешь, идиот? — раздражение рядом с Наруто было чем-то незаменимым и привычным в этом многолетнем общении. — Саске, Сакура-чан пропала. Она не объявляется вторую неделю. По закону, я должен объявить её ниндзя-отступником, — серьёзность в его голосе была сродни пощёчине.       Учиха следил за тем, как собирается в крупные складки спираль на спине Наруто. Они оба знали, что Сакура не была способна на подобное. Что-то здесь было явно не так. — Как ты узнал об этом? — рука Учихи начинала подрагивать от слов, что звучали как приговор, но голос оставался ровным. — У неё закончился отпуск в госпитале, но она так и не объявилась, — джинчурики повернулся к Саске лицом, и лишь тогда мужчина увидел тёмные круги под глазами Наруто. Они выдавали в нём человека, который выглядел старше своих лет. Казалось, за те полгода, что они не виделись, в жизни хокаге произошло больше, чем в его собственной. — Они оборвали её телефон, приходили домой, но её не было. В госпитале подняли архивы и нашли ранние данные об адресе её родителей. С ними она тоже не выходила на связь.       Учиха слушал сквозь пелену шока. Его лицо сохраняло привычное выражение, но только он видел, как очертания кабинета теряют свою чёткость, мутно расходясь в стороны. Он терял ориентацию в пространстве. Он терял Сакуру? — Как ты искал её? — Учиха не требовались прелюдии в виде очевидных ответов на очевидные вопросы. Узумаки не мог её не искать. — Какие силы ты задействовал? — Поисковый отряд анбу. Собаки Какаши-сенсея. Бьякуган. Жуки. Режим отшельника. Её последние следы прерываются на краю деревни, но мы так и не смогли понять, что именно она там искала. Сакура-чан словно под землю провалилась.       Голова Учихи шла кругом. В поисках опоры, он схватился за рукоять своей катаны, болезненно сжимая её. Губы мужчины изогнулись в тугой полоске. Всегда оберегающая от шторма пристань сыпалась, гулко звеня в тишине. Саске всё ещё не мог в это поверить. — Саске, ты наша последняя надежда… — глаза Учихи округлились, глядя на мужчину перед ним, чей силуэт уже мало напоминал ему старого друга, что никогда не сдавался. Болезненно последний из Учиха отвёл взгляд, чтобы даже Узумаки не успел прочитать в нём испуг и беспомощность перед собственными эмоциями.       Его мантия всколыхнулась, и он вылетел из кабинета, оглушительно хлопая дверью. Под натиском его отчаянья задребезжали стёкла в рамах на стене, скрывающих лица прошлых хокаге. Улыбка Первого теперь казалась насмешкой.

***

      Как белые лабораторные мыши, медицинский персонал госпиталя вжимался в надраенные до неестественного блеска стены при одном взгляде на ядовито-чёрную фигуру мужчины с суровым взглядом в половину скрытым небрежными острыми локонами смоляных волос. Треск его шагов заглушал перешёптывание, эхом перекликающееся от стен, окон и больничных палат. Лёгкие невесомые светлые мазки Харуно Сакуры больше не разбавляли цвет его мрачной ауры.       Без стука и церемоний Саске дёрнул за ручку светлой двери. Механизм под его ладонью затрещал, и дверь со скрипом открылась. Острая дымка света против него опутывала острый профиль женщины, что сидела за столом. — Ты… — омерзительно долго Тсунаде ждала именно его появления в этом кабинете. Она выплюнула ему в лицо это обращение.       Учиха прошёл вглубь помещения, запах саке и лекарств смешался в причудливой гримасе, хрипло посмеиваясь над мужчиной. Запаса терпения Саске оставалось так мало, что он буквально принёс его с собой в кармане брюк. — Сакура могла использовать обратный призыв и отправиться в мир слизняков? — бесследно можно исчезнуть разными способами. И Учиха знал их не так уж и много.       Сенджу развернулась в своём большом кожаном кресле, поскрипывая его каркасом. Её лицо исказила едкая усмешка, которая буквально кричала собеседнику в лицо: «Ты самый умный?» — В Лесу Шиккоцу её нет и не было. Я проверила лично, — прохрипела Пятая. Сомневаться в её словах не было основания.       Одурманенный взгляд золотистых глаз остановился на ничего не выражающем лице Учихи, и что-то в ней с треском надломилось. Словно он был единственным, кому было плевать на судьбу её девочки. Не сдержав бурю собственных эмоций, она встала и с грохотом опёрлась обеими руками о столешницу. Стол под ней заскулил, явно не рассчитанный на такого рода разборки. Отброшенное в сторону кресло поспешно откатилось, со стуком встречаясь со стеной. — Ты должен был быть рядом! Она была твоей женой, но ты бросил её. Скинул ответственность за свою семью на каждого, с кем был знаком, — кричала Сенджу, — но сам для этой семьи палец о палец не ударил. Разве это по-мужски?! Хватит прикрываться этим выражением лица, чёрт тебя побери, Учиха!       Она замолчала, ожидая хоть какой-то ответной реакции от мужчины напротив. Но Саске молчал. Ему нечего было сказать, потому что она, в общем-то, была права. И все его слова в ответ прозвучали бы, как оправдания. Отсутствие очевидных эмоций женщина воспринимала как личное оскорбление. — Хватит, — Учиха повернулся к выходу, отрезая все её попытки вызвать его на откровенный разговор. — Я услышал достаточно.       Сенджу опустила взгляд на свои руки, которые теперь сжимала в кулаки до побелевших костяшек. Крупные слёзы упали на чью-то историю болезни, своей солью разбавляя чернила на бумаге. — Таких, как она, больше нет, — с болью прошептала Пятая. — Я знаю.       Дверь за Саске мягко закрылась.

***

      Последний из Учиха стоял на огромном холмистом поле, на которое вступал в последний раз в шестнадцать лет. Мантия развевалась на ветру, навевая воспоминания, которые не вызывали в нём никаких особенных чувств. Шла Четвёртая Мировая Война Шиноби. Он, Орочимару и Така. Лишь тихая ночь в Конохе, что располагалась в котловине у подножья склона с лицами хокаге, освещалась мягкими зелёными фонарями, была всё та же.       Риннеган привёл его на край деревни. По всему селению были растерзаны ошмётки её чакры, но ярче всего, почти нетронутыми, они оставались на этом холме. В отличии от других, он знал, что могло привести сюда ниндзя. Вид на подкошенный храм Узумаки подкинул в его разум страшную догадку. Она была здесь с той же целью, что и Орочимару в ту ночь?       Ночная прохлада совершенно не холодила его, что нельзя было сказать о морозящей мурашками мысли. Могла ли Сакура попытаться воскресить их дочь? Саске потребовалось полгода, чтобы, наконец, смириться и вложить в себя неизбежный факт: Сарада мертва. Только вот Учиха не знал, сколько потребуется времени Сакуре на это осознание.       Он ступал по её следам шаг в шаг. Саске надеялся, что сможет хотя бы приблизиться к разгадке исчезновения Сакуры. Учиха вошёл в храм, и пыль с накренённой крыши опустилась на его плечи тихими тёплыми хлопьями. Мужчина стряхнул её со своей мантии, и она упала на пол, превращаясь под его обувью в грязь. Саске перескакивал взглядом обоих глаз с предмета на предмет, пока под энергией его распаляющейся чакры не вспыхнул огонь в чашах. Он лихорадочно впитывал информацию.       Могущественная вспышка её тёплой чакры затопила всё внутреннее пространство храма. С помощью риннегана Саске вошёл в невидимый мир Лимбо, и каждая частичка этого помещения стала чёрно-белым отражением в негативе. Он видел тень от каждой пылинки, её шаги на прогнившем полу и следы от ладоней перед длинным свитком.       Потратив изрядное количество чакры на риннеган, взгляд мужчины потух. И мир снова наполнился блеклыми красками. Саске подошёл к свитку на полу и поднял его. Как бы он не расправлял его содержимое, не вглядывался силой обоих своих глаз, но тот был пуст. Поза Сакуры, то, как лежал пергамент на полу, священное место и кривые белые маски вдоль несущей стены — всё кричало об использовании какой-то особенной техники.       Огонь в лампах умолк. Храм стал снова тёмным и неприветливым. Учиха чувствовал, что в темноте этой злой ночи утонет последний секрет Харуно Сакуры.

***

      В первых рассветных лучах рассеивались тени прошлого, которые по пятам бежали за Саске. Ноги сами вели его к её старому серому домишке в центре Конохи. Обшарпанное каменное здание неловко встраивалось в уличный ряд. Оттолкнувшись от земли, Учиха запрыгнул на просторный балкон, примыкающий к комнате Сакуры. В отражении прозрачной стеклянной створки балконной двери, он видел свой собственный затравленный взгляд бездонных глаз в тени хмурых бровей.       Чтобы проникнуть внутрь, ему потребовалось приложить определённые усилия: маленький круглый механизм оконной рамы не смог долго сопротивляться. Саске вошёл в её тихую комнату вместе с холодными лучами грязно-лимонного солнца. Бледным шорохом, он скинул с себя тяжесть чёрной мантии и откинул её на кресло. Кровать под тяжестью его веса тихо скрипнула. Яркая, искренняя и красивая она смотрела на него с немногочисленных фотографий. Её нежно-розовые вишнёвые волосы казались чем-то одурманивающе сладким и недоступным.       Впервые, он так долго смотрел на Сакуру. Раньше ему никогда не требовалось обращать на неё внимание, чтобы знать, что она всё ещё бежит за ним. Как бы больно он не делал этой женщине в прошлом, он чувствовал её светящийся взгляд на себе. Это раздражало его и тешило одновременно. Он позволял себя любить, и ему казалось, что для отношений этого достаточно.       Саске лёг на кровать, утыкаясь в белую подушку. Учиха знал, что это был её аромат, но никаких ассоциаций и воспоминаний он в нём не будил. Сакура всё это время заполняла пустоту его жизни, как умела. И с её исчезновением это стало очевидно.       Снаружи послышались поспешные шаги, перемежающиеся с шорканьем о паркет. Дверь в комнату поспешно раскрылась и в её проёме показалась женская фигура в наспех повязанном халате поверх бледно-розовой пижамы. Саске повернул голову в её сторону, и она замерла. В зелёных глазах с щелчком померк свет надежды. Конечно же Мебуке ожидала увидеть дочь.       Широкими лентами свет упал на бледное лицо женщины. Она вошла в комнату, закрыв за собой дверь. Раньше Сакура с визгом требовала этого от неё. Мебуке запустила свою пятерню в вихрь светлых волос и откинула их назад. Женщина медленно, как сломанная шарнирная кукла, приблизилась к Саске, сев на край кровати, которую он сейчас занимал.       Они молчали. Тишина была необходима каждому из них. Теребя пальцами край зелёного покрывала, Мебуке наконец подала голос. — Разве ты не хотел восстановить клан? — подавлено спросила она. — Для этого нужны дети. Много детей.       Саске подставил лицо тонкому ветру, тихо проникающему в комнату Сакуры через приоткрытое окно. Внутри не было ни смеха, ни слёз. — Я давно восстановил клан. Дети здесь ни при чём, — собственный голос казался ему чужим, звучащим издалека. — Очистить честь и имя клана — вот чего я хотел.       Он никогда бы не смог озвучить свою привязанность к Сакуре. Облачить её в слова. Искренним выражением его чувств было существование их с Сакурой общего ребёнка, которого больше не было.       Этим ранним утром в маленькой девичьей комнатке два совершенно чужих друг другу человека делили одну боль на двоих. А за окном цвело лето. Без неё.